Неточные совпадения
Она улыбаясь смотрела на него; но вдруг брови ее дрогнули, она подняла
голову и, быстро подойдя к нему,
взяла его
за руку и вся прижалась к нему, обдавая его своим горячим дыханием.
Та вдруг
взяла его
за обе руки и преклонила к его плечу
голову.
— Знаешь, Дунечка, как только я к утру немного заснула, мне вдруг приснилась покойница Марфа Петровна… и вся в белом… подошла ко мне,
взяла за руку, а сама
головой качает на меня, и так строго, строго, как будто осуждает… К добру ли это? Ах, боже мой, Дмитрий Прокофьич, вы еще не знаете: Марфа Петровна умерла!
Конечно, сделано уголовное преступление; конечно, нарушена буква закона и пролита кровь, ну и
возьмите за букву закона мою
голову… и довольно!
Николай Петрович подвел ее к окну и
взял ее обеими руками
за голову.
Поставив Клима впереди себя, он растолкал его телом студентов, а на свободном месте
взял за руку и повел
за собою. Тут Самгина ударили чем-то по
голове. Он смутно помнил, что было затем, и очнулся, когда Митрофанов с полицейским усаживали его в сани извозчика.
Поправив на
голове остроконечный колпак, пощупав маску, Самгин подвинулся ко столу. Кружево маски, смоченное вином и потом, прилипало к подбородку, мантия путалась в ногах. Раздраженный этим, он
взял бутылку очень холодного пива и жадно выпил ее, стакан
за стаканом, слушая, как спокойно и неохотно Кутузов говорит...
Самгин
взял лампу и, нахмурясь, отворил дверь, свет лампы упал на зеркало, и в нем он увидел почти незнакомое, уродливо длинное, серое лицо, с двумя темными пятнами на месте глаз, открытый, беззвучно кричавший рот был третьим пятном. Сидела Варвара, подняв руки, держась
за спинку стула, вскинув
голову, и было видно, что подбородок ее трясется.
— Я Варваре Кирилловне служу, и от нее распоряжений не имею для вас… — Она ходила
за Самгиным, останавливаясь в дверях каждой комнаты и, очевидно, опасаясь, как бы он не
взял и не спрятал в карман какую-либо вещь, и возбуждая у хозяина желание стукнуть ее чем-нибудь по
голове. Это продолжалось минут двадцать, все время натягивая нервы Самгина. Он курил, ходил, сидел и чувствовал, что поведение его укрепляет подозрения этой двуногой щуки.
— Взяточку, — слышите, Аннушка? Взяточку просят, — с радостью воскликнул Ястребов. — Значит, дело в шляпе! — И, щелкнув пальцами, он засмеялся сконфуженно, немножко пискливо. Захарий
взял его под руку и увел куда-то
за дверь, а девица Обоимова, с неизменной улыбкой покачав
головой, сказала Самгину...
— Я только спросить, — говорила Акулина,
взяв петуха
за ноги,
головой вниз, — семьдесят копеек дает.
Отец
взял его одной рукой
за воротник, вывел
за ворота, надел ему на
голову фуражку и ногой толкнул сзади так, что сшиб с ног.
Так он совершил единственную поездку из своей деревни до Москвы и эту поездку
взял за норму всех вообще путешествий. А теперь, слышал он, так не ездят: надо скакать сломя
голову!
— Подлинно ничего: в уездном суде, говорит, не знаю, что делают, в департаменте тоже; какие мужики у него — не ведает. Что
за голова! Меня даже смех
взял…
Он
взял его одной рукой
за волосы, нагнул ему
голову и три раза методически, ровно и медленно, ударил его по шее кулаком.
Он даже усмехнулся, так что бакенбарды поднялись в сторону, и покачал
головой. Обломов не поленился, написал, что
взять с собой и что оставить дома. Мебель и прочие вещи поручено Тарантьеву отвезти на квартиру к куме, на Выборгскую сторону, запереть их в трех комнатах и хранить до возвращения из-за границы.
Она двумя пальцами
взяла за голову рыбу, а когда та стала хлестать хвостом взад и вперед, она с криком: «Ай, ай!» — выронила ее на пол и побежала по коридору.
Но неумышленно, когда он не делал никаких любовных прелюдий, а просто брал ее
за руку, она давала ему руку, брала сама его руку, опиралась ему доверчиво на плечо, позволяла переносить себя через лужи и даже, шаля, ерошила ему волосы или, напротив,
возьмет гребенку, щетку, близко подойдет к нему, так что
головы их касались, причешет его, сделает пробор и, пожалуй, напомадит
голову.
— Ого-го!.. Вон оно куда пошло, — заливался Веревкин. — Хорошо, сегодня же устроим дуэль по-американски: в двух шагах, через платок… Ха-ха!.. Ты пойми только, что сия Катерина Ивановна влюблена не в папахена, а в его карман. Печальное, но вполне извинительное заблуждение даже для самого умного человека, который зарабатывает деньги
головой, а не ногами. Понял? Ну, что
возьмет с тебя Катерина Ивановна, когда у тебя ни гроша
за душой… Надо же и ей заработать на ярмарке на свою долю!..
— Чего вам надобно? — спросил он меня, дернув кверху
головою, как лошадь, которая не ожидала, что ее
возьмут за морду.
Особенно любит она глядеть на игры и шалости молодежи; сложит руки под грудью, закинет
голову, прищурит глаза и сидит, улыбаясь, да вдруг вздохнет и скажет: «Ах вы, детки мои, детки!..» Так, бывало, и хочется подойти к ней,
взять ее
за руку и сказать: «Послушайте, Татьяна Борисовна, вы себе цены не знаете, ведь вы, при всей вашей простоте и неучености, — необыкновенное существо!» Одно имя ее звучит чем-то знакомым, приветным, охотно произносится, возбуждает дружелюбную улыбку.
Он подошел к
голове лошади,
взял ее
за узду и сдернул с места.
— Зачем я к нему пойду?..
За мной и так недоимка. Сын-то у меня перед смертию с год хворал, так и
за себя оброку не взнес… Да мне с полугоря: взять-то с меня нечего… Уж, брат, как ты там ни хитри, — шалишь: безответная моя
голова! (Мужик рассмеялся.) Уж он там как ни мудри, Кинтильян-то Семеныч, а уж…
Залезть на дерево! Эта глупая мысль всегда первой приходит в
голову заблудившемуся путнику. Я сейчас же отогнал ее прочь. Действительно, на дереве было бы еще холоднее, и от неудобного положения стали бы затекать ноги. Зарыться в листья! Это не спасло бы меня от дождя, но, кроме того, легко простудиться. Как я ругал себя
за то, что не
взял с собой спичек. Я мысленно дал себе слово на будущее время не отлучаться без них от бивака даже на несколько метров.
Я как сейчас его перед собой вижу. Высокий, прямой, с опрокинутой назад
головой, в старой поярковой шляпе грешневиком, с клюкою в руках, выступает он, бывало, твердой и сановитой походкой из ворот, выходивших на площадь, по направлению к конторе, и вся его фигура сияет честностью и сразу внушает доверие. Встретившись со мной, он
возьмет меня
за руку и спросит ласково...
— Вот что! — сказал
голова, разинувши рот. — Слышите ли вы, слышите ли:
за все с
головы спросят, и потому слушаться! беспрекословно слушаться! не то, прошу извинить… А тебя, — продолжал он, оборотясь к Левку, — вследствие приказания комиссара, — хотя чудно мне, как это дошло до него, — я женю; только наперед попробуешь ты нагайки! Знаешь — ту, что висит у меня на стене возле покута? Я поновлю ее завтра… Где ты
взял эту записку?
Опять, как же и не
взять: всякого проберет страх, когда нахмурит он, бывало, свои щетинистые брови и пустит исподлобья такой взгляд, что, кажется, унес бы ноги бог знает куда; а
возьмешь — так на другую же ночь и тащится в гости какой-нибудь приятель из болота, с рогами на
голове, и давай душить
за шею, когда на шее монисто, кусать
за палец, когда на нем перстень, или тянуть
за косу, когда вплетена в нее лента.
Подозвали Волгужева. В отрепанном пиджаке, как большинство учеников того времени, он подошел к генералгубернатору, который был выше его ростом на две
головы, и
взял его
за пуговицу мундира, что привело в ужас все начальство.
Большой
взял за голову, маленький —
за ноги, и понесли, как бревно.
— Чорт знает, — говорил он смеясь, — улицы у вас какие-то несообразные, а вино у Вайнтрауба крепкое… Не успел оглянуться, — уже
за шлагбаумом… Пошел назад… тут бревна какие-то под ноги лезут… Ха — ха — ха…
Голова у меня всегда свежа, а ноги, чорт их
возьми, пьянеют…
Однажды, когда он весь погрузился в процесс бритья и,
взяв себя
за кончик носа, выпятил языком подбриваемую щеку, старший брат отодвинул через форточку задвижку окна, осторожно спустился в комнату и открыл выходную дверь. Обеспечив себе таким образом отступление, он стал исполнять среди комнаты какой-то дикий танец: прыгал, кривлялся, вскидывал ноги выше
головы и кричал диким голосом: «
Гол, шлеп, тана — на»…
— Ничего, авось
за собакой камень не пропадет! Я теперь на отчаянность пошел… С
голого, что со святого, —
взять нечего.
Иногда бабушка, зазвав его в кухню, поила чаем, кормила. Как-то раз он спросил: где я? Бабушка позвала меня, но я убежал и спрятался в дровах. Не мог я подойти к нему, — было нестерпимо стыдно пред ним, и я знал, что бабушке — тоже стыдно. Только однажды говорили мы с нею о Григории: проводив его
за ворота, она шла тихонько по двору и плакала, опустив
голову. Я подошел к ней,
взял ее руку.
Они были неистощимы в таких выдумках, но мастер всё сносил молча, только крякал тихонько да, прежде чем дотронуться до утюга, ножниц, щипцов или наперстка, обильно смачивал пальцы слюною. Это стало его привычкой; даже
за обедом, перед тем как
взять нож или вилку, он муслил пальцы, возбуждая смех детей. Когда ему было больно, на его большом лице являлась волна морщин и, странно скользнув по лбу, приподняв брови, пропадала где-то на
голом черепе.
Он сначала отворил дверь ровно настолько, чтобы просунуть
голову. Просунувшаяся
голова секунд пять оглядывала комнату; потом дверь стала медленно отворяться, вся фигура обозначилась на пороге, но гость еще не входил, а с порога продолжал, прищурясь, рассматривать князя. Наконец затворил
за собою дверь, приблизился, сел на стул, князя крепко
взял за руку и посадил наискось от себя на диван.
Но согласись, милый друг, согласись сам, какова вдруг загадка и какова досада слышать, когда вдруг этот хладнокровный бесенок (потому что она стояла пред матерью с видом глубочайшего презрения ко всем нашим вопросам, а к моим преимущественно, потому что я, черт
возьми, сглупил, вздумал было строгость показать, так как я глава семейства, — ну, и сглупил), этот хладнокровный бесенок так вдруг и объявляет с усмешкой, что эта «помешанная» (так она выразилась, и мне странно, что она в одно слово с тобой: «Разве вы не могли, говорит, до сих пор догадаться»), что эта помешанная «забрала себе в
голову во что бы то ни стало меня замуж
за князя Льва Николаича выдать, а для того Евгения Павлыча из дому от нас выживает…»; только и сказала; никакого больше объяснения не дала, хохочет себе, а мы рот разинули, хлопнула дверью и вышла.
Шурочка была мещаночка, круглая сирота, Марфа Тимофеевна
взяла ее к себе из жалости, как и Роску: и собачонку и девочку она нашла на улице; обе были худы и голодны, обеих мочил осенний дождь;
за Роской никто не погнался, а Шурочку даже охотно уступил Марфе Тимофеевне ее дядя, пьяный башмачник, который сам недоедал и племянницу не кормил, а колотил по
голове колодкой.
Петр Елисеич схватил себя
за голову и упал на кушетку; его только теперь
взяло то горе, которое давило камнем целую жизнь.
Услужливая Таисья заставила Мухина проделать эту раскольничью церемонию, как давеча Нюрочку, и старуха
взяла сына
за голову и, наклоняя ее к самому полу, шептала...
Где же
взять и шубу, и пимы, и зимнюю шапку, и теплые варежки Тараску? Отнятый казенный хлеб привел Мавру в молчаливое отчаяние. Вот в такую минуту Наташка и обратилась
за советом к Аннушке, как избыть беду. Аннушка всегда жалела Наташку и долго качала
головой, а потом и придумала.
Лиза
взяла клочок бумаги, написала: «Пошлите кого-нибудь сейчас
за Розановым», передала эту записочку в дверь и легла, закрыв
голову подушками.
У него горела
голова, жгло веки глаз, сохли губы. Он нервно курил папиросу
за папиросой и часто приподымался с дивана, чтобы
взять со стола графин с водой и жадно, прямо из горлышка, выпить несколько больших глотков. Потом каким-то случайным усилием воли ему удалось оторвать свои мысли от прошедшей ночи, и сразу тяжелый сон, без всяких видений и образов, точно обволок его черной ватой.
В заключение он
взял на руки Маню Беленькую, завернул ее бортами сюртука и, протянув руку и сделав плачущее лицо, закивал
головой, склоненной набок, как это делают черномазые грязные восточные мальчишки, которые шляются по всей России в длинных старых солдатских шинелях, с обнаженной, бронзового цвета грудью, держа
за пазухой кашляющую, облезлую обезьянку.
Но Лихонин вдруг почувствовал колючую стыдливую неловкость и что-то враждебное против этой, вчера ему незнакомой женщины, теперь — его случайной любовницы. «Начались прелести семейного очага», — подумал он невольно, однако поднялся со стула, подошел к Любке и,
взяв ее
за руку, притянул к себе и погладил по
голове.
В маленьком домике Клеопатры Петровны окна были выставлены и горели большие местные свечи. Войдя в зальцо, Вихров увидел, что на большом столе лежала Клеопатра Петровна; она была в белом кисейном платье и с цветами на
голове. Сама с закрытыми глазами, бледная и сухая, как бы сделанная из кости. Вид этот показался ему ужасен. Пользуясь тем, что в зале никого не было, он подошел,
взял ее
за руку, которая едва послушалась его.
— А, так вот это кто и что!.. — заревел вдруг Вихров, оставляя Грушу и выходя на средину комнаты: ему пришло в
голову, что Иван нарочно из мести и ревности выстрелил в Грушу. — Ну, так погоди же, постой, я и с тобой рассчитаюсь! — кричал Вихров и
взял одно из ружей. — Стой вот тут у притолка, я тебя сейчас самого застрелю; пусть меня сошлют в Сибирь, но кровь
за кровь, злодей ты этакий!
Кучер и писарь сейчас же
взяли у стоявших около них раскольников топоры, которые те послушно им отдали, — и взлезли
за Вихровым на моленную. Втроем они стали катать бревно
за бревном. Раскольники все стояли около, и ни один из них не уходил, кроме только
головы, который куда-то пропал. Он боялся, кажется, что Вихров что-нибудь заставит его сделать, а сделать — он своих опасался.
С этими словами она встала, подошла ко мне,
взяла меня обеими руками
за голову и поцеловала в лоб. Все это сделалось так быстро, что я не успел очнуться, как она уже отпрянула от меня и позвонила.
[Черт
возьми! (франц.)] не делаться же монахиней из-за того только, чтоб князь Лев Кирилыч имел удовольствие свободно надевать на
голову свой ночной колпак!
Наконец и они приехали. Феденька, как соскочил с телеги, прежде всего обратился к Пашеньке с вопросом:"Ну, что, а слюняй твой где?"Петеньку же
взял за голову и сряду три раза на ней показал, как следует ковырять масло. Но как ни спешил Сенечка, однако все-таки опоздал пятью минутами против младших братьев, и Марья Петровна, в радостной суете, даже не заметила его приезда. Без шума подъехал он к крыльцу, слез с перекладной, осыпал ямщика укоризнами и даже пригрозил отправить к становому.