Неточные совпадения
Кроме того, у сторожа
была любимая привычка позавтракать рано поутру разогретыми щами, которые он обыкновенно и становил с вечера в смотрительской
комнате в печку на целую ночь.
Переехав в город, она наняла лучшую квартиру, мебель
была привезена обитая бархатом, трипом [Трип — шерстяной мебельный плюш.]; во всех
комнатах развешены
были картины в золотых рамах и расставлено пропасть бронзовых вещей.
Петр Михайлыч и учителя вошли в горенку, в которой нашли дверь в соседнюю
комнату очень плотно притворенною. Ожидали они около четверти часа; наконец, дверь отворилась, Калинович показался. Это
был высокий молодой человек, очень худощавый, с лицом умным, изжелта-бледным. Он
был тоже в новом, с иголочки, хоть и не из весьма тонкого сукна мундире, в пике безукоризненной белизны жилете, при шпаге и с маленькой треугольной шляпой в руках.
В следующей
комнате, куда привел хозяин гостя своего, тоже висело несколько картин такого же колорита; во весь почти передний угол стояла кивота с образами; на дубовом некрашеном столе лежала раскрытая и повернутая корешком вверх книга, в пергаментном переплете; перед столом у стены висело очень хорошей работы костяное распятие; стулья
были некрашеные, дубовые, высокие, с жесткими кожаными подушками.
Весь вечер и большую часть дня он ходил взад и вперед по
комнате и
пил беспрестанно воду, а поутру, придя в училище, так посмотрел на стоявшего в прихожей сторожа, что у того колени задрожали и руки вытянулись по швам.
Мной они обыкновенно располагали, как вещью: они закладывали меня в тележку, которую я должен
был возить, и когда у меня не хватало силы, они меня щелкали; и если я не вытерпливал и осмеливался заплакать, меня же сажали в темную
комнату, чтоб отучить от капризов.
Как нарочно все случилось: этот благодетель мой, здоровый как бык, вдруг ни с того ни с сего помирает, и пока еще он
был жив, хоть скудно, но все-таки совесть заставляла его оплачивать мой стол и квартиру, а тут и того не стало: за какой-нибудь полтинник должен
был я бегать на уроки с одного конца Москвы на другой, и то слава богу, когда еще
было под руками; но проходили месяцы, когда сидел я без обеда, в холодной
комнате, брался переписывать по гривеннику с листа, чтоб иметь возможность купить две — три булки в день.
— Очень нужно! Пускай сердится! Я сама на него сердита, — сказала Настенька и,
напоив всех торопливо чаем, сейчас же ушла к себе в
комнату.
— Ах, боже мой! Боже мой! Что это за сони: ничего не слышат! — бормотала старуха, слезая с постели, и, надев валенки, засветила у лампады свечку и отправилась в соседнюю
комнату, где спали ее две прислужницы; но — увы! — постели их
были пусты, и где они
были — неизвестно, вероятно, в таком месте, где госпожа им строго запрещала бывать.
Старик встал и начал ходить по
комнате, и если б, кажется, он
был вдвоем с своим подсудимым, так тому бы не уйти от его клюки.
После обеда перешли в щегольски убранный кабинет,
пить кофе и курить. М-lle Полине давно уж хотелось иметь уютную
комнату с камином, бархатной драпировкой и с китайскими безделушками; но сколько она ни ласкалась к матери, сколько ни просила ее об этом, старуха, израсходовавшись на отделку квартиры, и слышать не хотела. Полина, как при всех трудных случаях жизни, сказала об этом князю.
Это
было целое отделение из нескольких
комнат для приезжающих гостей-мужчин.
В соседней
комнате, как видно
было чрез растворенную дверь, стоял посредине бильярд, а в углу токарный станок.
Четверикову и предводителю отведено
было по особой
комнате; каждому поставлены
были фарфоровые умывальники, и на постелях положено голландское белье и новые матерчатые одеяла.
Комната рядом
была отведена для винного пристава, инвалидного начальника и молодого Кадникова.
Взбешенный всем этим и не зная, наконец, что с собой делать, он ушел
было после обеда, когда все разъехались, в свою
комнату и решился по крайней мере лечь спать; но от князя явился человек с приглашением: не хочет ли он прогуляться?
В настоящем случае трудно даже сказать, какого рода ответ дал бы герой мой на вызов капитана, если бы сама судьба не помогла ему совершенно помимо его воли. Настенька, возвратившись с кладбища, провела почти насильно Калиновича в свою
комнату. Он
было тотчас взял первую попавшуюся ему на глаза книгу и начал читать ее с большим вниманием. Несколько времени продолжалось молчание.
Оставшись один, он погасил
было свечку и лег, но с первой же минуты овладело им беспокойное нетерпение: с напряженным вниманием стал он прислушиваться, что происходило в соседних
комнатах.
Уязвленный простодушными ответами полового, он перешел в следующую
комнату и, к большому своему удовольствию, увидал там, хоть и не очень короткого, но все-таки знакомого ему человека, некоего г-на Чиркина, который лет уже пятнадцать постоянно присутствовал в этом заведении. В настоящую минуту он
ел свиные котлеты и запивал их кислыми щами.
Из соседней
комнаты слышались охриплые пьяные голоса мужчин и взвизги тоже, должно
быть, пьяных женщин.
Калинович вошел. Единственная стеариновая свечка, горевшая перед зеркалом, слабо освещала
комнату. Гардины на окнах
были спущены, и, кроме того, на них стояли небольшие ширмочки, которые решительно не давали никакой возможности видеть с улицы то, что происходило внутри. Над маленьким роялино висела гравюра совершенно гологрудой женщины. Мебель
была мягкая. Бархатом обитый диван, казалось Калиновичу, так и манил присесть на него с хорошенькой женщиной.
Теперь вот ваш Петербург хвастает: «У нас, говорит, чиновники облагороженные»; ну, и, по-видимому, кажись бы, так следовало, кабы, кажется, и я в этаких палатах жил, — продолжал Забоков, оглядывая
комнату, — так и я бы дворянскую честь больше наблюдал, и у меня, может
быть, руки не
были бы в сале замараны, хоть и за масло держался; но что ж на поверку выходит?
Немец немилосердно потел в жарко натопленной
комнате, употреблял всевозможные усилия, чтоб не зевать; но уйти не смел, и только уж впоследствии участь его несколько улучшилась; узнав, что он любит
выпить, Калинович иногда посылал для него бутылки по две пива; но немец и тем конфузился.
— Давно, друг мой, — сказала Настенька и, поцеловав еще раз Калиновича, села разливать чай. — Ах, какие гадкие чашки! — говорила она, тщательно обмывая с чашек грязь. — И вообще, cher ami, посмотри, как у тебя в
комнате грязно и нехорошо! При мне этого не
будет: я все приведу в порядок.
— Ах, как я рада! — воскликнула Полина, и в ту же минуту в
комнату проворно вошла прелестнейшая женщина, одетая с таким изяществом, что Калинович даже не воображал, что можно
быть так одетою.
Баронесса, конечно, сейчас же вызвала разговор о модах и по случаю предстоявшей свадьбы вошла в мельчайшие подробности: она предназначила, как и у кого делать приданое, кто должен драпировать, меблировать спальню и прочие
комнаты, обнаружа при этом столько вкуса и практического знания, что князь только удивлялся, восхищался и поддакивал ей. Калинович тоже делал вид, как будто бы все это занимает его, хоть на сердце
были невыносимые тоска и мука.
В небольшой уютной
комнате нашли они хозяйку с старым графом, выражение лица которого
было на этот раз еще внушительнее. В своем белом галстуке и с своими звездами на фраке он показался Калиновичу статуей Юпитера, поставленной в таинственную нишу. Как серна, легкая и стройная, сидела около него баронесса.
— Нет, его высокородию это
будет неугодно, — отвечал молодой человек с явной уж насмешкой и, бросив на пол окурок папироски, ушел в другие
комнаты.
Исстари
было там заведено, что коли проситель пришел, прямо идет в отделение; там сделают ему какую-нибудь справочку, он рублик либо два — все уж беспременно в стол даст; а нынче и думать забудь: собаки посторонней в канцелярские
комнаты не пустят.
— Не лицам!.. На службе делу хочет выехать! Нельзя, сударь, у нас так служить! — воскликнул он и, встав с своего места, начал, злобно усмехаясь, ходить по
комнате. Выражение лица его
было таково, что из сидевших тут лиц никто не решался с ним заговорить.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом
был первый в столице и чтоб у меня в
комнате такое
было амбре, чтоб нельзя
было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме
есть прекрасная для вас
комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда
будет. (Окидывает глазами
комнату.)Кажется, эта
комната несколько сыра?
)«Эй, Осип, ступай посмотри
комнату, лучшую, да обед спроси самый лучший: я не могу
есть дурного обеда, мне нужен лучший обед».
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти.
Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как по
комнате распространился смрад. Но что всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что не один он погряз, но в лице его погряз и весь Глупов.