Неточные совпадения
— Тьфу мне на его любовь —
вот он, криворожий, чего стоит! — возражала Экзархатова. — Кабы знала, так
бы не ходила, потатчики этакие! — присовокупляла она, уходя.
— Эге,
вот как! Малый, должно быть, распорядительный! Это уж, капитан, хоть
бы по-вашему, по-военному; так ли, а? — произнес Петр Михайлыч, обращаясь к брату.
—
Вот мне теперь, на старости лет, — снова начал он как
бы сам с собою, — очень
бы хотелось побывать в Москве; деньгами только никак не могу сбиться, а посмотрел
бы на белокаменную, в университет
бы сходил…
—
Вот, — говорил он, потрясая своей могучей, совершенно нечесанной головой, — долби зады! Как
бы взять тебя, молокососа, да из хорошей винтовки шаркнуть пулей, так забыл
бы важничать!
— Не могу, сударь, не могу! — повторял почтмейстер. — Вы
вот сами отказали мне в книжках, аки
бы не приняли еще библиотеки, и я не могу: закон не обязывает меня производить сегодня выдачу.
—
Вот тебе за это! — проговорил он я потом, не зная от удовольствия, что
бы такое еще сделать, прибавил, потирая руки и каким-то ребячески добродушным голосом...
— А что, Яков Васильич, теперь у вас время свободное, а лето жаркое, в городе душно, пыльно: не подарите ли вы нас этим месяцем и не погостите ли у меня в деревне? Нам доставили
бы вы этим большое удовольствие, а себе, может быть, маленькое развлечение. У меня местоположение порядочное, есть тоже садишко, кое-какая речонка, а кстати
вот mademoiselle Полина с своей мамашей будут жить по соседству от нас, в своем замке…
Предводитель сделал насмешливую гримасу, но и сам пошел навстречу толстяку. Княгиня, видевшая в окно, кто приехал, тоже как будто
бы обеспокоилась. Княжна уставила глаза на дверь. Из залы послышались восклицания: «Mais comment… Voila c'est un…» [Как…
Вот какой… (франц.).]. Наконец, гость, в сопровождении князя и предводителя, ввалился в гостиную. Княгиня, сидя встречавшая всех дам, при его появлении привстала и протянула ему руку. Даже генеральша как
бы вышла из раздумья и кивнула ему головой несколько раз.
— Почему ж? Нет!.. — перебил князь и остановился на несколько времени. — Тут,
вот видите, — начал он, — я опять должен сделать оговорку, что могу ли я с вами говорить откровенно, в такой степени, как говорил
бы откровенно с своим собственным сыном?
— Есть у меня к вам, Яков Васильич, некоторая просьбица, — начал он каким-то несмелым голосом. — Это вот-с, — продолжал он, вынимая из шифоньерки довольно толстую тетрадь, — мои стихотворные грехи. Тут есть элегии, оды небольшие, в эротическом, наконец, роде. Нельзя ли вам из этого хлама что-нибудь сунуть в какой-нибудь журналец и напечатать? А мне
бы это на старости лет было очень приятно!
— Да, — отвечал с прежнею грустною улыбкою Дубовский. — Теперь главная его султанша француженка, за которую он одних долгов заплатил в Париже двадцать пять тысяч франков, и если б
вот мы пришли немного пораньше сюда, так, наверное, увидали
бы, как она прокатила по Невскому на вороной паре в фаэтоне с медвежьею полостью… Стоит это чего-нибудь или нет?
— Я, конечно, не знал, что ты тут участник и распорядитель, — начал он с принужденною улыбкою, — и, разумеется, ни к кому
бы не отнесся, кроме тебя; теперь
вот тоже привез одну вещь и буду тебя просить прочесть ее, посоветовать там, где что нужным найдешь переменить, а потом и напечатать.
— Да-с, Маркову, именно! — подтвердил Забоков. — Вы
вот смеяться изволите, а, может быть, через ее не я один, ничтожный червь, а вся губерния страдает. Правительству давно
бы следовало обратить внимание на это обстоятельство. Любовь сильна: она и не такие умы, как у нашего начальника, ослепляет и уклоняет их от справедливости, в законах предписанной.
Теперь
вот ваш Петербург хвастает: «У нас, говорит, чиновники облагороженные»; ну, и, по-видимому, кажись
бы, так следовало, кабы, кажется, и я в этаких палатах жил, — продолжал Забоков, оглядывая комнату, — так и я
бы дворянскую честь больше наблюдал, и у меня, может быть, руки не были
бы в сале замараны, хоть и за масло держался; но что ж на поверку выходит?
«
Вот с этим человеком, кажется, можно было
бы потолковать и отвести хоть немного душу», — подумал он и, не будучи еще уверен, чтоб тот пришел, решился послать к нему записку, в которой, ссылаясь на болезнь, извинялся, что не был у него лично, и вместе с тем покорнейше просил его сделать истинно христианское дело — посетить его, больного, одинокого и скучающего.
— Славное это предприятие — пароходство, — говорил он, — пятнадцать, восемнадцать процентов; и
вот, если б пристроить тут деньги кузины — как
бы это хорошо было!
Она, как женщина, теперь
вот купила эту мызу, с рыбными там ловлями, с покосом, с коровами — и в восторге; но в сущности это только игрушка и, конечно, капля в море с теми средствами, которым следовало
бы дать ход, так что, если б хоть немножко умней распорядиться и организовать хозяйство поправильней, так сто тысяч вернейшего годового дохода… ведь это герцогство германское!
Чем дальше они шли, тем больше открывалось: то пестрела китайская беседка, к которой через канаву перекинут был, как игрушка, деревянный мостик; то что-то вроде грота, а
вот, куда-то далеко, отводил темный коридор из акаций, и при входе в него сидел на пьедестале грозящий пальчиком амур, как
бы предостерегающий: «Не ходи туда, смертный, — погибнешь!» Но что представила площадка перед домом — и вообразить трудно: как
бы простирая к нему свои длинные листья, стояли тут какие-то тополевидные растения в огромных кадках; по кулаку человеческому цвели в средней куртине розаны, как
бы венцом окруженные всевозможных цветов георгинами.
— Славная голова! — продолжал он. — И что за удивительный народ эти англичане, боже ты мой! Простой вот-с, например, машинист и, вдобавок еще, каждый вечер мертвецки пьян бывает; но этакой сметки, я вам говорю, хоть
бы у первейшего негоцианта. Однако какое же собственно ваше, мой милый Яков Васильич, дело, скажите вы мне.
«
Вот кабы этакой ручкой приходилось владеть, так, пожалуй
бы, и Настеньку можно было забыть!»
— Охлажденье, сударь, к нему имеют… большое охлажденье против прежнего, — отвечал успокоительным тоном Григорий Васильев, —
вот уж года четыре мы это замечаем; только и говорят своим горничным девицам: «Ах, говорят, милые мои, как
бы я желала выйти замуж!» Барышня, батюшка, умная, по политике тонкая, все, может быть, по чувствительной душе своей почувствовали, какой оне пред господом творцом-создателем грех имеют.
Вот он, может быть, и посмотрит иногда на нее, как будто
бы испугается, а природные инстинкты все-таки возьмут свое.
— Нет, васе пиисхадитество, хоть
бы копеечка, — ей-богу-с. Этто
вот мужичок нас принес было мне тли целковеньких, да смотритель увидал и те отнял! «Ты, говорит, еще ноз купишь, да зарежешься»; а посто я стану лезаться? Дурак, сто ли, я какой! И за сто они меня тут держат с сумасшедшими, на-ка?
Дяденька
вот теперь при них живет: хоша
бы теперь, сапоги или платье завсегда готов для них приготовить; но они только сами того не допускают: сами изволят все делать.
— Ну-с, так
вот как! — продолжала Настенька. — После той прекрасной минуты, когда вам угодно было убежать от меня и потом так великодушно расплатиться со мной деньгами, которые мне ужасно хотелось вместе с каким-нибудь медным шандалом бросить тебе в лицо… и, конечно, не будь тогда около меня Белавина, я не знаю, что
бы со мной было…
— Домой, — отвечал Калинович. — Я нынче начинаю верить в предчувствие, и
вот, как хочешь объясни, — продолжал он, беря себя за голову, — но только меня как будто
бы в клещи ущемил какой-то непонятный страх, так что я ясно чувствую… почти вижу, что в эти именно минуты там, где-то на небе, по таинственной воле судеб, совершается перелом моей жизни: к худому он или к хорошему — не знаю, но только страшный перелом… страшный.