Неточные совпадения
Он
увидел бы, например,
что между сиденьем и спинкой дивана затиснут был грязный батистовый платок, перед тем только покрывавший больное горло хозяйки, и
что чистый надет уже был теперь, лишь сию минуту;
что под развернутой книгой журнала, и развернутой, как видно, совершенно случайно, на какой бог привел странице, так
что предыдущие и последующие листы перед этой страницей не были даже разрезаны, — скрывались крошки черного хлеба и не совсем свежей колбасы, которую кушала хозяйка и почти вышвырнула ее в другую комнату, когда раздался звонок Бегушева.
Домна Осиповна на это только усмехнулась: она
видела,
что Бегушев начал острить, а потому все это, конечно, очень мило и смешно у него выходило; но чтобы что-нибудь было серьезное в его словах, она и не подозревала.
— Очень! — отвечала Домна Осиповна. — И это чувство во мне, право, до какой-то глупости доходило, так
что когда я совершенно ясно
видела его холодность, все-таки никак не могла удержаться и раз ему говорю: «Мишель, я молода еще… — Мне всего тогда было двадцать три года… — Я хочу любить и быть любимой! Кто ж мне заменит тебя?..» — «А любой, говорит, кадет, если хочешь…»
— И вообрази, при моем слабом здоровье я на почтовых проскакала в какие-нибудь сутки триста верст, — вхожу в дом и действительно
вижу,
что в моей комнате, перед моим трюмо причесывается какая-то госпожа…
Что я ей сказала, — сама не помню, только она мгновенно скрылась…
— Откуда?.. Я не
вижу, откуда оно ему возвратится!..
Что все вокруг глупеет и пошлеет, в этом ты не можешь со мной спорить.
— Это купеческий сынок, человек очень добрый, который умеет только проматывать, но никак не наживать… Домна Осиповна столько от него страдала, столько перенесла, потому
что каждоминутно
видела и мотовство, и прочее все… Она цеплялась за все и употребляла все средства, чтобы как-нибудь сохранить и удержать свою семейную жизнь, но ничто не помогло.
— Это, я думаю, все от ваших усиленных занятий, — проговорила, по-прежнему с состраданием, Домна Осиповна. — Но
что же, однако, муж мой выдал вам какой-нибудь документ? — поспешила она прибавить, потому
что очень хорошо
видела и понимала, как Грохову трудно было с ней вести объяснение, и даже почему именно было трудно.
— Тридцать-с! — ответил сначала очень коротко Грохов; но,
видя,
что Домна Осиповна все еще остается в недоумении, он присовокупил: — Все имущество я ценю в двести тысяч, хотя оно и больше стоит… десять процентов мне — значит, двадцать тысяч, а тридцать — вам!
— Верно-с определено! — подтвердил тот с своей стороны. — Хоть теперь тоже это дело (называть я его не буду, сами вы догадаетесь — какое): пишут они бумагу, по-ихнему очень умную, а по-нашему — очень глупую; шлют туда и заверяют потом,
что там оскорбились, огорчились; а все это вздор — рассмеялись только…
видят,
что, — сказать это так, по-мужицки, — лезут парни к ставцу, когда их не звали к тому.
Домна Осиповна
видела,
что он взбешен на нее до последней степени, но за
что именно, она понять не могла.
Бегушев же
видел в ней слабое, кроткое существо, разбитое в жизни негодяем мужем, о
чем Домна Осиповна рассказала Бегушеву с первых же свиданий.
— Madame Мерова вообще, я
вижу, вам больше нравится,
чем я!..
Что ж, займитесь ею: она, может быть, предпочтет вас Янсутскому, — проговорила она с навернувшимися слезами на глазах.
Попойки кабацкой, по мнению Домны Осиповны, тоже совершенно не было, а были только все немного выпивши; но она любила даже мужчин навеселе: они всегда в этом случае бывают как-то любезнее. Впрочем, возражать что-либо Бегушеву Домна Осиповна
видела,
что совершенно бесполезно, а потому, скрепя сердце, молчала.
Что он человек довольно неудержимого характера, она
видела этому два-три опыта.
— Как мне приятно было войти в твой дом!.. Так вот и
видишь в этих маленьких, отдельных комнатках,
что это была какая-нибудь моленная твоей матушки, а это, может быть, комнатка сестер твоих, а это уголок дальнего родственника, пригретого бедняка!..
— Никак нет-с; они только спросили,
что могут ли вас
видеть? Я им сказала,
что вы уехали, а потом переговорила с кухаркой, та и говорит: «Съезди за барыней!»
Подъезжая к дому ее, он
увидел,
что верхний и нижний этажи его были освещены.
Домна Осиповна
видела,
что он сильно страдает.
Бегушев, выйдя на улицу, не сел в экипаж свой, а пошел на противоположный тротуар и прямо заглянул в освещенные окна кабинета Домны Осиповны. Он
увидел,
что Олухов подошел к жене, сказал ей что-то и как будто бы хотел поцеловать у ней руку. Бегушев поспешил опустить глаза в землю и взглянул в нижний этаж; там он
увидел молодую женщину, которая в домашнем костюме разбирала и раскладывала вещи. Бегушеву от всего этого сделалось невыносимо грустно, тошно и гадко!
Бегушев и на это только молча кивнул головой. Домна Осиповна поняла,
что ей нельзя было оставаться в спальне, и вышла в другую комнату; она очень успокоилась,
видя,
что Бегушев болен не опасно, а скорее только нравственно потрясен.
Если бы Перехватов
видел Бегушева в другой, более бедной, обстановке, то, может быть, наконец обиделся бы при таком вопросе; тут же опять успокоил себя тем,
что на слова людей болеющих и раздражительных не стоит обращать внимания.
— Ну да, как же!.. Какие великие истины я изрекал!.. И хорош расчет: надеяться,
что другие запишут!.. Нет!.. Попробуй-ка сам написать на бумаге,
что за час только перед тем с величайшим успехом болтал, и
увидишь,
что половина мыслей твоих или пошлость, или бессмыслица; сверх того, и языком говорил неправильным и пустозвонным!
— Заранее восхищаюсь,
что увижу ее!.. — произнес он с улыбкой.
Мерова по опыту знала,
что если бы ее Петр Евстигнеевич
увидел,
что она вдали от прочего общества сидит вдвоем с мужчиной, так не поблагодарил бы ее; разрешая себе всевозможные шалости, он не позволял ей малейшего кокетства с кем бы то ни было.
— О, их много! — произнесла Домна Осиповна, хоть сама сознавала,
что у ней всего один был факт: то,
что Бегушев, имея средства, не дарил ей дачи; но как это было высказать?! Кроме того, она
видела,
что очень его рассердила, а потому поспешила переменить свой тон. — Пощади меня, Александр, ты
видишь, как я сегодня раздражена! — произнесла она умоляющим голосом. — Ты знаешь ли,
что возлюбленная мужа способна отравить меня, потому
что это очень выгодно для нее будет!
— О, отравы ее я нисколько не боюсь! — произнесла Домна Осиповна (она в самом деле нисколько этого не боялась, а сказала затем только, чтобы напугать Бегушева, и напугала, как мы
видели). — Но я не могу оставить дома, потому
что она наверное его обокрадет! (Последнего обстоятельства Домна Осиповна действительно боялась.)
Бегушев понял,
что в этих словах и ему поставлена была шпилька, но прямо на нее он ничего не возразил,
видя,
что Домна Осиповна и без того была чем-то расстроена, и только, улыбаясь, заметил ей,
что она сама очень еще недавно говорила,
что ей понятно, почему мужчины не уважают женщин.
Дело в том,
что Олухову его Глаша своей выпивкой, от которой она и дурнела с каждым днем, все более и более делалась противна, а вместе с тем,
видя,
что Домна Осиповна к нему добра, ласкова, и при этом узнав от людей,
что она находится с Бегушевым вовсе не в идеальных отношениях, он начал завидовать тому и мало-помалу снова влюбляться в свою жену.
Домна Осиповна, еще до поездки его в Сибирь,
видела,
что он все как-то ласкался к ней, целовал без всякого повода ее руки; тогда это не смущало ее; она даже была отчасти довольна такого рода его вниманием, рассчитывая через то сохранить на него более сильное влияние.
Домна Осиповна
видела,
что он обиделся, и сочла за лучшее несколько уступить ему.
— Но Домна Осиповна желала получить от него, потому
что кто же к богатству не стремится присоединить еще большего богатства, — это общее свойство людей! Кроме того, в подарке Бегушева Домна Осиповна
увидела бы доказательство любви его.
В одно утро Тюменев сидел на широкой террасе своей дачи и пил кофе, который наливала ему Мерова. Тюменев решительно являл из себя молодого человека: на нем была соломенная шляпа, летний пиджак и узенькие брючки.
Что касается до m-me Меровой, то она была одета небрежно и нельзя сказать, чтобы похорошела: напротив — похудела и постарела. Напившись кофе, Тюменев стал просматривать газету, a m-me Мерова начала глядеть задумчиво вдаль. Вдруг она
увидела подъехавшую к их даче пролетку, в которой сидел Бегушев.
Предположение его вряд ли было несправедливо, потому
что Мерова, как только издалека еще
видела идущего им навстречу мужчину, то сейчас же, прищурив глазки, начинала смотреть на него, и когда оказывалось,
что это был совсем незнакомый ей, она делала досадливую мину и обращалась с разговором к Бегушеву.
Наконец, в половине восьмого они направились к вокзалу и едва успели войти в него, как m-me Мерова, шедшая под руку с Бегушевым, явно радостным голосом воскликнула: «Ах, и вы тут!..» Бегушев обернулся и
увидел,
что около них стоял Мильшинский.
— Конечно, могли и не знать! — сказал Бегушев, думая про себя,
что «если бы ты, голубчик, и знал это, так все-таки продал бы векселя из угождения Хмурину!» — Однако вас выпустили: доказательство,
что в поступке вашем не
видят ничего важного! — прибавил он вслух.
— Так
что, я
вижу, присяжные даже злятся,
что отчего же эти господа не на скамье подсудимых; потому
что они хуже тех, которых судят!..
Сойдя вместе с графом на улицу, Бегушев
увидел,
что Елизавета Николаевна и Тюменев сидели в коляске, и при этом ему невольно кинулось в глаза,
что оба они были с очень сердитыми лицами.
До ссоры с Домной Осиповной он
видел в ней единственную цель всей своей жизни, а теперь
что же у него осталось?
— Совершенно не согласен, — отвечал Бегушев и,
видя,
что кузина начинает посерживаться, решился еще более ее разозлить: — А мы тогда, кузен, с вами в Париже очень недурно позавтракали у Адольфа Пеле!.. — отнесся он вдруг к генералу.
— Ну, это неправда, — вы автор; во всяком случае я все-таки
вижу,
что Россия, по-вашему, лучше Европы!
— Он бывал на сеансах… — повторила за мужем Татьяна Васильевна. — Расскажи,
что ты там
видел?
—
Что ты
видел, рассказывай! — повторила Татьяна Васильевна.
— Ну, будет! Пожалуйста, не развивайте далее. Говори,
что ты еще
видел! — повторила она снова мужу.
— Я, наконец, перезабыл, где и
что видел, — этому столько времени прошло! — произнес генерал с досадой.
— Пожалуй!.. — согласился Бегушев, бывший, как мы
видели, в этот вечер в давно уже небывалом у него веселом настроении и даже не на шутку подумавший,
что было бы очень забавно прокатиться по Европе с смешной кузиной и поближе посмотреть спиритов. Он этого нового шарлатанства человечества не знал еще в подробностях.
Поутру генерал, отличным образом проспавши всю ночь и
видя,
что Татьяна Васильевна, измученная чтением, наконец, заснула, пошел пить кофе и даже разбудил для этого Бегушева.
— Брат и друг, как я счастлива,
что вижу тебя! — повторяла она неоднократно.
— Конечно, на моей, — подхватила Аделаида Ивановна, — куда ж их, дурочек, сюда пускать, хоть я уверена,
что когда ты их
увидишь, особенно Партушку, ты полюбишь ее… она всеобщая любимица… я ее потому Парту и прозвала… comprenes vous? [вы понимаете? (франц.).] Всюду и везде…
— О, нет, это не такие люди!.. В них point d'honnetir [чувство чести (франц.).] очень силен; кроме того, тебя побоятся… Они очень тебя уважают и все рассказывали мне,
что часто встречали тебя за границей и
что на водах, где они
видели тебя, ты будто бы постоянно гулял с какой-то прехорошенькой дамой!
Проходя новое помещение Домны Осиповны, Хвостиков
увидел,
что оно было гораздо больше и с лучшим вкусом убрано,
чем прежде.