— Если бы таких полковников у нас в военной службе было побольше, так нам, обер-офицерам, легче было бы служить! — внушил он Миропе Дмитриевне и
ушел от нее, продолжая всю дорогу думать о семействе Рыжовых, в котором все его очаровывало: не говоря уже о Людмиле, а также и о Сусанне, но даже сама старушка-адмиральша очень ему понравилась, а еще более ее — полковник Марфин, с которым капитану чрезвычайно захотелось поближе познакомиться и высказаться перед ним.
— Я теперь служу у Катерины Петровны, — начал он, — но если Валерьян Николаич останутся в усадьбе, то я должен буду
уйти от них, потому что, каким же способом я могу уберечь их от супруга, тем более, что Валерьян Николаич, под влиянием винных паров, бывают весьма часто в полусумасшедшем состоянии; если же от него будет отобрана подписка о невъезде в Синьково, тогда я его не пущу и окружу всю усадьбу стражей.
Неточные совпадения
Лакей
ушел. Крапчик, поприбрав несколько на конторке свои бумаги, пошел неохотно в кабинет, куда вместе с ним торопливо входила и Катрин с лицом еще более грубоватым, чем при вечернем освещении, но вместе с тем сияющим
от удовольствия.
— Если прикажете, завтра же поеду, — сказал покорным тоном молодой человек и, получив на билет приказа общественного призрения
от Крапчика расписку,
ушел, а на другой день и совсем уехал в имение.
Монахиня же, увидав мужчину, попятилась, как бы
от черта какого, назад в переднюю, а потом и совсем
ушла в свою комнату.
Когда
от Рыжовых оба гостя их уехали, Людмила
ушла в свою комнату и до самого вечера оттуда не выходила: она сердилась на адмиральшу и даже на Сусанну за то, что они, зная ее положение, хотели, чтобы она вышла к Марфину; это казалось ей безжалостным с их стороны, тогда как она для долга и для них всем, кажется, не выключая даже Ченцова, пожертвовала.
— Мы съездим! — отвечала ей Сусанна и,
уйдя от матери к Егору Егорычу, рассказала ему о желании старушки.
Катрин изорвала записку отца и написала таковую
от себя, получив которую управляющий
ушел.
Миропа Дмитриевна потупилась, понимая так, что Аггей Никитич опять-таки говорит какой-то вздор, но ничего, впрочем, не возразила ему, и Зверев
ушел на свою половину, а Миропа Дмитриевна только кинула ему из своих небольших глаз молниеносный взор, которым как бы говорила: «нет, Аггей Никитич, вы
от меня так легко не отделаетесь!», и потом, вечером, одевшись хоть и в домашний, но кокетливый и отчасти моложавый костюм, сама пришла к своему постояльцу, которого застала в халате.
Я тоже в усадьбу-то прибрела к вечеру, прямо прошла в людскую и думала, что и в дом меня сведут, однако-че говорят, что никаких странниц и богомолок
от господ есть приказание не принимать, и так тут какая-то старушонка плеснула мне в чашку пустых щей; похлебала я их, и она спать меня на полати
услала…
В это время Сусанна Николаевна опять тоже своим чутким ухом услыхала, что отец Василий вышел
от Егора Егорыча и, должно быть, совсем
ушел.
Лябьев снова усмехнулся горькой усмешкой и
ушел вслед за Углаковым. Аграфена же Васильевна, оставшись одна, качала, как бы в раздумье, несколько времени головой. Она
от природы была очень умная и хорошая женщина и насквозь понимала все окружающее ее общество.
— Хоть и не добрый, но не сумасшедший, по крайней мере! — отозвался насмешливо Тулузов и
ушел от жены.
Антип Ильич, ничего уже более не сказав,
ушел своей медленной походкой
от барина.
—
От меня то же самое передайте! — подхватил Егор Егорыч,
уходя так быстро из кабинета, что Сусанна Николаевна едва успевала за ним следовать.
Тулузов поклонился ей и
ушел, а вечером прислал ей вид на отдельное
от него житье.
В настоящем случае мы видели, как он уклонился
от вызова Аггея Никитича, и, не ограничиваясь тем, когда все гости уехали из Синькова, он поспешил войти в спальню Екатерины Петровны, куда она
ушла было.
— Но куда ж мне, наконец, бежать
от самого себя? — воскликнул Аггей Никитич с ожесточением. — Служить я тут не могу и жить в здешнем городе тоже; куда ж
уйду и где спрячусь?
Как только услышал солдат о письме, так, даже не обратив внимания на то, что оно было
от какого-то его превосходительства, не пустил бы, вероятно, Аггея Никитича; но в это время вышел из своей квартиры Аркадий Михайлыч, собравшийся куда-то
уходить, что увидав, солдат радостным голосом воскликнул...
— Это, должно быть, с ними сделалось
от глазу чьего-нибудь нехорошего; с камушка их надобно спрыснуть, — шепнула ей старуха и,
уйдя из комнаты, тотчас же возвратилась назад с водою во рту.
— Чтобы вам было проще со мной, я скажу о себе: подкидыш, воспитывалась в сиротском приюте, потом сдали в монастырскую школу, там выучилась золотошвейному делу, потом была натурщицей, потом [В раннем варианте чернового автографа после: потом — зачеркнуто: три года жила с одним живописцем, натурщицей была, потом меня отбил у него один писатель, но я через год
ушла от него, служила.] продавщицей в кондитерской, там познакомился со мной Иван.
Неточные совпадения
— Ну, ты не поверишь, я так
от этого отвык, что это-то мне и совестно. Как это? Пришел чужой человек, сел, посидел безо всякого дела, им помешал, себя расстроил и
ушел.
— Он всё не хочет давать мне развода! Ну что же мне делать? (Он был муж ее.) Я теперь хочу процесс начинать. Как вы мне посоветуете? Камеровский, смотрите же за кофеем —
ушел; вы видите, я занята делами! Я хочу процесс, потому что состояние мне нужно мое. Вы понимаете ли эту глупость, что я ему будто бы неверна, с презрением сказала она, — и
от этого он хочет пользоваться моим имением.
Со смешанным чувством досады, что никуда не
уйдешь от знакомых, и желания найти хоть какое-нибудь развлечение
от однообразия своей жизни Вронский еще раз оглянулся на отошедшего и остановившегося господина; и в одно и то же время у обоих просветлели глаза.
— Костя! сведи меня к нему, нам легче будет вдвоем. Ты только сведи меня, сведи меня, пожалуйста, и
уйди, — заговорила она. — Ты пойми, что мне видеть тебя и не видеть его тяжелее гораздо. Там я могу быть, может быть, полезна тебе и ему. Пожалуйста, позволь! — умоляла она мужа, как будто счастье жизни ее зависело
от этого.