Неточные совпадения
Напротив Александры Григорьевны, и особенно как-то прямо, сидел еще старик, — в отставном военном сюртуке, в петличке которого болтался Георгий, и в военных с красными лампасами брюках, — это
был сосед ее по деревне, Михаил Поликарпович Вихров,
старый кавказец, курчавый, загорелый на южном солнце, некогда ординарец князя Цицианова [Цицианов Павел Димитриевич (1754—1806) — генерал царской армии.
Захаревский сначала
был писцом земского суда;
старые приказные таскали его за волосы, посылали за водкой.
В карету запряжена
была четверня
старых вороных лошадей, управляемых здоровенным кучером и огромным форейтором, — и все это, в самом деле, тронулось шагом.
У Еспера Иваныча он застал, как и следует у новорожденного, в приемных комнатах некоторый парад. Встретивший его Иван Иваныч
был в белом галстуке и во фраке; в зале
был накрыт завтрак; но видно
было, что никто ни к одному блюду и не прикасался. Тут же Павел увидел и Анну Гавриловну; но она до того
постарела, что ее узнать почти
было невозможно!
Оклеить стены обоями он тоже взял на себя и для этого пришел уже в
старой синей рубахе и привел подсоблять себе жену и малого сынишку; те у него заменяли совсем мастеровых, и по испуганным лицам их и по быстроте, с которой они исполняли все его приказания, видно
было, что они страшно его боялись.
— Здесь вас ожидают ваши
старые знакомые, — говорил Захаревский, идя вслед за ним. — Вот они!.. — прибавил он, показывая на двух мужчин, выделившихся из толпы и подходящих к Вихрову. Один из них
был в черной широкой и нескладной фрачной паре, а другой, напротив, в узеньком коричневого цвета и со светлыми пуговицами фраке, в серых в обтяжку брюках, с завитым хохолком и с нафабренными усиками.
В Петров день друзья наши действительно поехали в Семеновское, которое показалось Вихрову совершенно таким же, как и
было, только
постарело еще больше, и некоторые строения его почти совершенно развалились.
Я тебя, по
старой нашей дружбе, хочу предостеречь в этом случае: особа эта очень милая и прелестная женщина, когда держишься несколько вдали от нее, но вряд ли она
будет такая, когда сделается чьей бы то ни
было женою; у ней, как у Януса [Янус — римское божество дверей, от латинского слова janua — дверь.
Солдат ушел, и вслед за тем явился Дормидонт Иванович —
старый, почтенный и, должно
быть, преисполнительный столоначальник.
— Очень рад, конечно, не за вас, а за себя, что вас вижу здесь! — говорил он, вводя меня в свой кабинет, по убранству которого видно
было, что Захаревский много работал, и вообще за последнее время он больше чем возмужал: он как-то
постарел, — чиновничье честолюбие, должно
быть, сильно его глодало.
Тот привел совращенную. Оказалось, что это
была старая и неопрятная крестьянская девка.
Через несколько минут Вихров увидал, что они вдвоем поставили гроб на
старую тележонку, запрягли в нее лошадь, и потом старикашка-отец что
есть духу погнал с ним в село.
Беспрестанное повторение Парфеном слов: ваше высокоблагородие, ваше благословение, вдетая у него в ухе сережка, наконец какой-то щеголеватого покроя кафтан и надетые на ноги
старые резиновые калоши — дали Вихрову мысль, что он не простой
был деревенский малый.
Парфен и родные его, кажется, привыкли уже к этой мысли; он, со своей стороны, довольно равнодушно оделся в
старый свой кафтан, а новый взял в руки; те довольно равнодушно простились с ним, и одна только работница сидела у окна и плакала; за себя ли она боялась, чтобы ей чего не
было, парня ли ей
было жаль — неизвестно; но между собой они даже и не простились.
— Как зачем? — спросил с удивлением священник. — Митрополит Платон вводил его и правила для него писал; полагали так, что вот они очень дорожат своими
старыми книгами и обрядами, — дали им сие; но не того им, видно,
было надобно: по духу своему, а не за обряды они церкви нашей сопротивляются.
— «Оттого, говорят, что на вас дьявол снисшел!» — «Но отчего же, говорю, на нас, разумом светлейших, а не на вас, во мраке пребывающих?» «Оттого, говорят, что мы живем по
старой вере, а вы приняли новшества», — и хоть режь их ножом, ни один с этого не сойдет… И как ведь это вышло: где нет раскола промеж народа, там и духа его нет; а где он
есть — православные ли, единоверцы ли, все в нем заражены и очумлены… и который здоров еще, то жди, что и он
будет болен!
Перед Вихровым в это время стоял старик с седой бородой, в коротенькой черной поддевке и в солдатских, с высокими голенищами, сапогах. Это
был Симонов. Вихров, как тогда посылали его на службу, сейчас же распорядился, чтобы отыскали Симонова, которого он сделал потом управляющим над всем своим имением. Теперь он, по крайней мере, с полчаса разговаривал с своим
старым приятелем, и все их объяснение больше состояло в том, что они говорили друг другу нежности.
Груша ушла, и через несколько минут робкими и негромкими шагами на балкон вошла старая-престарая старушка, с сморщенным лицом и с слезливыми глазами. Как водится, она сейчас же подошла к барину и взяла
было его за руку, чтобы поцеловать, но он решительно не дал ей того сделать; одета Алена Сергеевна
была по-прежнему щепетильнейшим образом, но вся в черном. Супруг ее, Макар Григорьич, с полгода перед тем только умер в Москве.
— У меня уж самовар готов про них, — отвечала та бойко и повела Алену Сергеевну к себе в кафишенскую [Кафишенская — комната для приготовления кофе и хранения кофейной посуды.], где они втроем, то
есть Груша,
старая ключница и Алена Сергеевна, уселись распивать чай.
— Может
быть, — продолжал Вихров, — но все-таки наш идеал царя мне кажется лучше, чем
был он на Западе: там, во всех их
старых легендах, их кениг — непременно храбрейший витязь, который всех сильней, больше всех может
выпить, съесть; у нас же, напротив, наш любимый князь — князь ласковый, к которому потому и сошлись все богатыри земли русской, — князь в совете мудрый, на суде правый.
— А оттого-с, — отвечал Евгений Петрович, — что я человек
старый, может
быть, даже отсталый, вы там
будете все народ ученый, высокоумный; у вас
будет своя беседа, свои разговоры, — что ж я тут
буду как пятое колесо в колеснице.
— Хотел
было я, господа, — начал Вихров, снова вставая на ноги, — чтоб в нашем обеде участвовал
старый, израненный севастополец, но он не поехал.
—
Старая, вероятно, какая-нибудь привязанность, которую не хочет да, может
быть, и не может нарушить: ведь он — романтик, а не практик, как вы! — заключил немного ядовито Марьеновский.