Неточные совпадения
—
На свете так мало людей, — начала она, прищуривая глаза, — которые бы что-нибудь для кого сделали, что
право, если самой кому хоть чем-нибудь приведется услужить, так так этому радуешься, что и сказать того нельзя…
—
Право, — начала она, опять передернув судорожно плечами, — я в таком теперь душевном состоянии, что
на все готова решиться!
— Конечно-с!.. Какое же
право я имею
на них сердиться? Случай весьма обыкновенный. Мне много еще раз, вероятно, в жизни придется влюбиться несчастным образом! — усиливался Павел ответить насмешливым голосом: ему совестно было перед Фатеевой тех рыданий, которые готовы были вырваться из его груди.
— Очень многому! — отвечал он. — Покуда существуют другие злоупотребительные учреждения, до тех пор о суде присяжных и думать нечего: разве может существовать гласный суд, когда произвол административных лиц доходит бог знает до чего, — когда существует крепостное
право?.. Все это
на суде, разумеется, будет обличаться, обвиняться…
— Батюшка, вы подарили мне эти деньги, и я их мог профрантить, прокутить, а я хочу их издержать таким образом, и вы, я полагаю, в этом случае не имеете уж
права останавливать меня! Вот вам деньги-с! — прибавил он и, проворно сходя в свою комнату, принес оттуда двести пятьдесят рублей и подал было их отцу. — Прошу вас, сейчас же
на них распорядиться, как я вас просил!
«Женщина в нашем обществе угнетена, женщина лишена
прав, женщина бог знает за что обвиняется!» — думал он всю дорогу, возвращаясь из деревни в Москву и припоминая
на эту тему различные случаи из русской жизни.
— Прежде всего — вы желали знать, — начал Абреев, — за что вы обвиняетесь… Обвиняетесь вы, во-первых, за вашу повесть, которая, кажется, называется: «Да не осудите!» — так как в ней вы хотели огласить и распространить учения Запада, низвергнувшие в настоящее время весь государственный порядок Франции; во-вторых, за ваш рассказ, в котором вы идете против существующего и правительством признаваемого крепостного
права, — вот все обвинения,
на вас взводимые; справедливы ли они или нет, я не знаю.
— А это штука еще лучше! — произнес доктор как бы про себя и потом снова задиктовал: —
Правое ухо до половины оторвано;
на шее — три пятна с явными признаками подтеков крови;
на груди переломлено и вогнуто вниз два ребра; повреждены легкие и сердце. Внутренности и вскрывать нечего. Смерть прямо от этого и последовала, — видите все это?
— Не шутки, а,
право, уж скучно
на все это смотреть! — отвечал с сердцем инженер.
— Я не то что сутяга, — возразил ему судья, — а уж, конечно, никому не позволю наступать себе
на ногу, если я знаю, что я в чем-нибудь
прав!..
— Нет-с, не пройдет, потому что все так уж к тому и подстроено; скажите
на милость, где это видано: какому-то господину в его единственном лице вдруг предоставлено
право судить меня и присудить, если он только пожелает того, ни много ни мало, как
на три месяца в тюрьму.
— Вы не имели
права этого написать, никакого
права не имели
на то! — воскликнул он.
— Может быть, — продолжал Вихров, — но все-таки наш идеал царя мне кажется лучше, чем был он
на Западе: там, во всех их старых легендах, их кениг — непременно храбрейший витязь, который всех сильней, больше всех может выпить, съесть; у нас же, напротив, наш любимый князь — князь ласковый, к которому потому и сошлись все богатыри земли русской, — князь в совете мудрый,
на суде
правый.
Мы в последние пять лет, говоря высокопарным слогом, шагнули гигантски вперед: у нас уничтожено крепостное
право, устроен
на новых порядках суд, умерен произвол администрации, строятся всюду железные дороги — и для всех этих преуспеяний мы будем иметь в нашем маленьком собрании по представителю: у нас будет и новый судья Марьеновский, и новый высоко приличный администратор Абреев, и представитель народа Замин, и прокурорский надзор в особе любезнейшего Захаревского, и даже предприниматель по железнодорожному делу, друг мой Виссарион Захаревский.
Я помню, например, как наш почтенный Виктор Петрович Замин, сам бедняк и почти без пристанища, всей душой своей только и болел, что о русском крестьянине, как Николай Петрович Живин, служа стряпчим, ничего в мире не произносил с таким ожесточением, как известную фразу в студенческой песне: «Pereat justitia!», как Всеволод Никандрыч, компрометируя себя, вероятно,
на своем служебном посту, ненавидел и возмущался крепостным
правом!..
Селифан помог взлезть девчонке на козлы, которая, ставши одной ногой на барскую ступеньку, сначала запачкала ее грязью, а потом уже взобралась на верхушку и поместилась возле него. Вслед за нею и сам Чичиков занес ногу на ступеньку и, понагнувши бричку
на правую сторону, потому что был тяжеленек, наконец поместился, сказавши:
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось?
Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже
на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
Городничий (робея).Извините, я,
право, не виноват.
На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые и поведения хорошего. Я уж не знаю, откуда он берет такую. А если что не так, то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною
на другую квартиру.
Право,
на деревне лучше: оно хоть нет публичности, да и заботности меньше; возьмешь себе бабу, да и лежи весь век
на полатях да ешь пироги.
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что
на сердце, то и
на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот,
право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь
на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Марья Антоновна.
Право, маменька, все смотрел. И как начал говорить о литературе, то взглянул
на меня, и потом, когда рассказывал, как играл в вист с посланниками, и тогда посмотрел
на меня.