Неточные совпадения
— Касательно второго вашего ребенка, — продолжала Александра Григорьевна, — я хотела было писать прямо к графу. По дружественному нашему знакомству это было бы возможно; но сами согласитесь, что лиц, так высоко поставленных, беспокоить о каком-нибудь определении в училище ребенка — совестно и неделикатно; а потому вот вам письмо к лицу, гораздо низшему, но, пожалуй, не менее сильному… Он
друг нашего дома, и вы ему прямо можете сказать, что Александра-де Григорьевна непременно
велела вам это сделать!
Для этого он
велел ему одну сторону оконного переплета обводить краскою темною, а
другую — посветлей, — филенки на дверях разделывать таким образом, чтобы слегка их оттенять, проводя по сырому грунту сажею, — и выходило отлично!
— Потому что вы описываете жизнь, которой еще не знаете; вы можете написать теперь сочинение из книг, — наконец, описать ваши собственные ощущения, — но никак не роман и не
повесть! На меня, признаюсь, ваше произведение сделало очень, очень неприятное впечатление; в нем выразилась или весьма дурно направленная фантазия, если вы все выдумали, что писали… А если же нет, то это, с
другой стороны, дурно рекомендует вашу нравственность!
Весь этот разговор молодые люди
вели между собой как-то вполголоса и с явным уважением
друг к
другу. Марьеновский по преимуществу произвел на Павла впечатление ясностью и простотой своих мыслей.
— Я не знаю, как у
других едят и чье едят мужики — свое или наше, — возразил Павел, — но знаю только, что все эти люди работают на пользу вашу и мою, а потому вот в чем дело: вы были так милостивы ко мне, что подарили мне пятьсот рублей; я желаю, чтобы двести пятьдесят рублей были употреблены на улучшение пищи в нынешнем году, а остальные двести пятьдесят — в следующем, а потом уж я из своих трудов буду высылать каждый год по двести пятидесяти рублей, — иначе я с ума сойду от мысли, что человек, работавший на меня — как лошадь, — целый день, не имеет возможности съесть куска говядины, и потому прошу вас завтрашний же день
велеть купить говядины для всех.
На
другой день, впрочем, началось снова писательство. Павел вместе с своими героями чувствовал злобу, радость; в печальных, патетических местах, — а их у него было немало в его вновь рождаемом творении, — он плакал, и слезы у него капали на бумагу… Так прошло недели две; задуманной им
повести написано было уже полторы части; он предполагал дать ей название: «Да не осудите!».
— «Ну, говорит, тебе нельзя, а ему можно!» — «Да, говорю, ваше сиятельство, это один обман, и вы вот что, говорю, один дом отдайте тому подрядчику, а
другой мне; ему платите деньги, а я пока стану даром работать; и пусть через два года, что его работа покажет, и что моя, и тогда мне и заплатите, сколько совесть ваша
велит вам!» Понравилось это барину, подумал он немного…
— Понимаю, вижу, — отвечал мастеровой и совсем уж как-то заморгал глазами и замотал головой, так что Вихрову стало, наконец, тяжело его видеть. Он отослал его домой и на
другой день
велел приходить работать.
«Да правда ли, говорит, сударь… — называет там его по имени, — что вы его не убили, а сам он убился?» — «Да, говорит,
друг любезный, потяну ли я тебя в этакую уголовщину; только и всего, говорит, что боюсь прижимки от полиции; но, чтобы тоже, говорит, у вас и в селе-то между причетниками большой болтовни не было, я, говорит,
велю к тебе в дом принести покойника, а ты, говорит, поутру его вынесешь в церковь пораньше, отслужишь обедню и похоронишь!» Понравилось это мнение священнику: деньгами-то с дьячками ему не хотелось, знаете, делиться.
На
другой день герой мой принялся уже за новую небольшую
повесть.
Над героем моим, только что выпорхнувшим на литературную арену, тоже разразилась беда: напечатанная
повесть его наделала шуму,
другой рассказ его остановили в корректуре и к кому-то и куда-то отправили; за ним самим, говорят, послан был фельдъегерь, чтобы привезти его в Петербург.
— Нет тут ваших знакомых, — говорил губернатор, — можете в
другом месте с ними видеться; извольте уходить, — иначе я полицеймейстеру
велю вас вывести.
— Ах, глупости какие, разве я не читаю
других романов и
повестей, — ни за что не выйду! — сказала она и возвратилась в кабинет.
— Так это же значение имеет и моя
повесть; она написана в защиту нрав женщины;
другая моя
повесть написана против крепостного права.
— Все запишут! — отвечал ему с сердцем Вихров и спрашивать народ
повел в село. Довольно странное зрелище представилось при этом случае: Вихров, с недовольным и расстроенным лицом, шел вперед; раскольники тоже шли за ним печальные; священник то на того, то на
другого из них сурово взглядывал блестящими глазами. Православную женщину и Григория он
велел старосте
вести под присмотром — и тот поэтому шел невдалеке от них, а когда те расходились несколько, он говорил им...
Должности этой Пиколов ожидал как манны небесной — и без восторга даже не мог помыслить о том, как он, получив это звание, приедет к кому-нибудь с визитом и своим шепелявым языком
велит доложить: «Председатель уголовной палаты Пиколов!» Захаревские тоже были у Пиколовых, но только Виссарион с сестрой, а прокурор не приехал: у того с каждым днем неприятности с губернатором увеличивались, а потому они не любили встречаться
друг с
другом в обществе — достаточно уже было и служебных столкновений.
Разбойники с своими конвойными вышли вниз в избу, а вместо их
другие конвойные ввели Елизавету Петрову. Она весело и улыбаясь вошла в комнату, занимаемую Вихровым; одета она была в нанковую поддевку, в башмаки; на голове у ней был новый, нарядный платок. Собой она была очень красивая брюнетка и стройна станом. Вихров
велел солдату выйти и остался с ней наедине, чтобы она была откровеннее.
Сказав это, он снова
велел ввести атамана, а сам, будто бы случайно, вышел в
другую комнату.
Затем фокусник стал показывать фокус с кольцами. Он как-то так
поводил ими, что одно кольцо входило в
другое — и образовалась цепь; встряхивал этой цепью — кольца снова распадались.
Гроб между тем подняли. Священники запели, запели и певчие, и все это пошло в соседнюю приходскую церковь. Шлепая по страшной грязи, Катишь шла по средине улицы и
вела только что не за руку с собой и Вихрова; а потом, когда гроб поставлен был в церковь, она отпустила его и
велела приезжать ему на
другой день часам к девяти на четверке, чтобы после службы проводить гроб до деревни.
Кергель между тем, как бы почувствовав уже в себе несколько будущего полицеймейстера, стал шумно распоряжаться экипажами. Одним
велел подъехать,
другим отъехать, дрогам тронуться.