Неточные совпадения
— Да, я вчера
приехал, — отвечал он, понимая так, что Елена не хочет говорить при княгине о
том, что он заезжал к ней вчера.
Но когда Анна Юрьевна
приехала к Григоровым,
то князя не застала дома, а княгиня пригласила ее в гостиную и что-то долго к ней не выходила: между княгиней и мужем только что перед
тем произошла очень не яркая по своему внешнему проявлению, но весьма глубокая по внутреннему содержанию горя сцена.
Посидев еще несколько времени, больше из приличия, она начала, наконец, прощаться и просила княгиню передать мужу, чтобы
тот не медля к ней
приехал по одному очень важному для него делу; но, сходя с лестницы, Анна Юрьевна встретила самого князя.
Он гораздо бы больше показал ей уважения, если бы просто не
приехал и сказал, что нельзя ему было, — все-таки это было бы умнее для него и покойнее для нее; тогда она по крайней мере не знала бы пошлой причины
тому.
— Если в этом только,
то пускай
приезжает, я глаз моих не покажу. Что, в самом деле, мне, старухе, с вами, молодыми людьми, делать, о чем разговаривать?
— Убирайтесь назад, не вовремя
приехали! — крикнула было
та ему на первых порах.
День был превосходнейший. Барон решительно наслаждался и природой, и самим собой, и быстрой ездой в прекрасном экипаже; но князь, напротив, вследствие утреннего разговора с женой, был в каком-то раздраженно-насмешливом расположении духа. Когда они, наконец,
приехали в Москву, в Кремль,
то барон всеми редкостями кремлевскими начал восхищаться довольно странно.
Прежде всего она предположила заехать за Миклаковым; но, так как она и прежде еще
того бывала у него несколько раз в номерах, а потому очень хорошо знала образ его жизни, вследствие чего, сколько ни была расстроена, но прямо войти к нему не решилась и предварительно послала ему сказать, что она
приехала.
Миклаков все-таки решился лучше надеть сюртук, предварительно вычистив его самым старательным образом; когда, наконец, за ним
приехал экипаж князя,
то он, сев в него, несколько развалился и положил даже ногу на ногу: красивая открытая коляска, как известно, самого отъявленного философа может за: ставить позировать!..
Статейка газеты содержала следующее: «Нигилизм начинает проникать во все слои нашего общества, и мы, признаться, с замирающим сердцем и более всего опасались, чтобы он не коснулся, наконец, и до нашей педагогической среды; опасения наши, к сожалению, более чем оправдались: в одном женском учебном заведении начальница его, девица, до
того простерла свободу своих нигилистических воззрений, что обыкновенно
приезжает в училище и уезжает из него по большей части со своим обожателем».
Князь и Елена в этот самый день именно и недоумевали, каким образом им пригласить священников крестить их ребенка: идти для этого к ним князю самому — у него решительно не хватало духу на
то, да и Елена находила это совершенно неприличным; послать же горничную звать их — они, пожалуй, обидятся и не придут. Пока Елена и князь решали это, вдруг к ним в комнату вбежала кухарка и доложила, что маменька Елены Николаевны
приехала и спрашивает: «Примут ли ее?».
—
То, что и вы ко мне
приезжайте: у меня и увидитесь, — больше ничего!
— Что ж из
того, что она поедет за границу?.. Поедет да и
приедет! — возразила Елизавета Петровна.
— Ну, пока еще
приедет, а князь
тем временем совершенно будет в руках ваших, — произнес он.
Сама княгиня не поехала к своей подруге, так как она ждала к себе Миклакова, но денег ей, конечно, сейчас же послала и, кроме
того, отправила нарочного к Елпидифору Мартынычу с строгим приказанием, чтобы он сейчас же ехал и оказал помощь г-же Петицкой.
Тот, конечно, не смел ослушаться и
приехал к больной прежде даже, чем возвратилась ее горничная.
Князь это видел, страшно мучился этим и нарочно даже сел на очень отдаленное кресло от жены. Прошло между ними несколько времени какого-то тяжелого и мрачного молчания. Вдруг
тот же лакей, который приходил звать княгиню к князю, вошел и объявил, что
приехал Миклаков. Княгиня при этом вздрогнула. Князя, тоже вначале, по-видимому, покоробило несколько. Княгиня, поспешно утирая слезы, обратилась к лакею...
— А вы тоже
приехали проводить княгиню? — спросила
та.
— Нет, он
приедет! — отвечала
та, продолжая по-прежнему ни на кого не смотреть, и в
то же время лицо ее горело ярким румянцем.
—
Приеду! — отвечал
тот, идя в свою очередь с понуренной головой около Елены.
— Да вот… все о
том, что Елена Николаевна переехала к вам в дом! — начал Елпидифор Мартыныч с небольшой улыбочкой. — Раз при мне две модные дамы
приехали в один дом и начали квакать: «Как это возможно!.. Как это не стыдно!..» В Москве будто бы никогда еще этого и не бывало… Господи, боже мой! — думаю. — Сорок лет я здесь практикую и, может, недели не прошло без
того…
—
Приеду! — отвечал
тот, держа по-прежнему голову потупленною и каким-то мрачным голосом: слова князя о
том, что у него будет обедать красивый поляк, очень неприятно отозвались в ухе барона.
— Уверяю вас, — продолжал между
тем тот совершенно серьезным голосом, — и, чтоб убедиться в
том,
приезжайте ко мне сегодня обедать, — у меня, кстати, будет Анна Юрьевна.
— Ну, прощай, однако, князь! — сказала она, приподнимаясь с своего места. — За
то, что я
приехала к тебе обедать,
приезжай ко мне завтра вечером посидеть; обедать не зову: старик мой повар болен, а подростки ничего не умеют; но мороженого хорошего дам, нарочно зайду сама к Трамбле и погрожу ему пальчиком, чтобы прислал самого лучшего.
Приезжайте и вы, пожалуйста! — прибавила Анна Юрьевна Жуквичу.
— Гм!.. — произнес метрдотель и пододвинул шашку. — Спросить бы ее, паря, надо, куда это она едет: а
то князь
приедет, хватится ее, что мы ему скажем на
то?
Зачем князь в настоящее время
приехал в Петербург, он сам
того хорошенько не знал.
Когда князь, наконец,
приехал в Москву в свой дом и вошел в кабинет,
то сейчас заметил лежащее на столе письмо, адресованное рукою Елены. Он схватил его, проворно распечатал и прочел. Елена писала ему...
Приехав в гостиницу, где жил Жуквич, князь прямо прошел к
тому в номер, введя с собою и Николя, из опасения, чтобы
тот не улизнул. Они застали Жуквича дома.
Тот при виде их заметно смутился. Князь подошел к нему и сказал ему не громко и по-английски, чтобы Николя не мог понять, что он говорит...
Николя постоял еще некоторое время около князя, а потом вышел и сказал людям, чтоб ехали за доктором.
Те, разумеется, поскакали за Елпидифором Мартынычем.
Тот с своей стороны, несмотря на причиненное ему князем оскорбление, немедля
приехал. Николя между
тем, чтобы не беспокоить больного, ходил уже по зале.
— Жену ожидает! — повторил Жуквич. — С Миклаковым княгиня разошлась; писала ж после
того мужу и теперь сбирается скоро
приехать к нему совсем на житье.
— С
тем, чтоб и к вам жена ваша
приехала и выгнала меня?..
—
То, что… — начал
тот, видимо, сердясь на недогадливость его: — если княгиня хочет, так пусть
приезжает сюда ко мне, в Москву.
— Конечно!.. Без сомнения! — отвечал было он на первых порах очень решительно; но потом несколько и пораздумал: князь после
того разговора, который мы описали, ни разу больше не упомянул о княгине, и даже когда Елпидифор Мартыныч говорил ему: «Княгиня, вероятно, скоро
приедет!» — князь обыкновенно ни одним звуком не отвечал ему, и, кроме
того, у него какая-то тоска отражалась при этом в лице.
— «Нет, говорит, прежде съездите и спросите, примет ли он меня?» — присовокупил он не столько уже настоятельно. — Вот я и
приехал: как вам угодно будет; но, по-моему, просто срам княгине жить в гостинице, вся Москва кричать о
том будет.
Перед
тем как Елпидифору Мартынычу
приехать к Елене, у ней произошла весьма запальчивая сцена с Жуквичем.
В настоящее время я нуждой доведена до последней степени нищеты; если вы хотите,
то можете на мне жениться, но решайтесь сейчас же и сейчас же
приезжайте ко мне и не дайте умереть с голоду моему ребенку!» Надписав на конверте письма: «Николаю Гаврилычу Оглоблину», Елена отправила его с нянею, приказав ей непременно дожидаться ответа.
Феодосий Иваныч сейчас послал казенного курьера сказать о
том Николя;
тот немедля
приехал к отцу, стал перед ним на колени и начал было у него испрашивать прощения себе и жене.
И Феодосий Иваныч, вероятно, повлиял ему известным способом, потому что, когда на другой день Николя
приехал к отцу и, став на колени, начал его снова просить за жену,
то старик, хоть и с презрительною несколько миной, но сказал ему: «Ну, пусть себе
приезжает!» И Елена
приехала.
Когда барон
приехал в первый раз к князю,
тот принял его довольно сухо; но барон, однако, отнесся к нему так симпатично, с таким дружеским участием, с такими добрыми и ласкающими манерами, что князь невольно смягчился, и когда барон уехал, он переговорил по этому поводу с женою.
—
То есть, я
приеду… Мне часов до восьми нужно дома быть.
— Вы, может быть, слыхали, что у Анны Юрьевны было училище, от которого она хоть и была устранена, но
тем не менее оно содержалось на счет ее, а потом и я стал его поддерживать…
Приехав сюда и присмотревшись к этому заведению, я увидел, что
те плохие порядки, которые завела там Анна Юрьевна и против которых я всегда с нею ратовал, не только что не улучшились, но еще ухудшились.
Днем для открытия вновь преобразованного училища барон выбрал воскресенье; он с большим трудом, и
то с помощью Петицкой, уговорил княгиню снять с себя глубокий траур и
приехать на его торжество хоть в каком-нибудь сереньком платье. Г-жа Петицкая, тоже носившая по князе траур, сняла его и надела форменное платье начальницы. К двенадцати часам они прибыли в училище. Княгиню барон усадил на одно из почетнейших мест. Г-жа Петицкая села в числе служащих лиц, впрочем, рядом с бароном и даже по правую его руку.