Неточные совпадения
Возвратясь оттуда, Михайло Борисович уселся на прежнее свое место и, кажется,
был очень доволен, что
остался между своими.
Покуда княгиня приводила себя в порядок, Анна Юрьевна ходила взад и вперед по комнате, и мысли ее приняли несколько иное течение: прежде видя князя вместе с княгиней и принимая в основание, что последняя
была tres apathique, Анна Юрьевна считала нужным и неизбежным, чтобы он имел какую-нибудь альянс на стороне; но теперь, узнав, что он уже имеет таковую, она стала желать, чтобы и княгиня полюбила кого-нибудь постороннего, потому что женщину, которая верна своему мужу, потому что он ей верен, Анна Юрьевна еще несколько понимала; но чтобы женщина
оставалась безупречна, когда муж ей изменил, — этого даже она вообразить себе не могла и такое явление считала почти унижением женского достоинства; потому, когда княгиня, наконец, вышла к ней, она очень дружественно встретила ее.
Князь,
оставшись один, погрузился в размышления. Его смутили слова Елены о постигающих ее припадках: что, если эти припадки подтвердятся? Страх и радость наполнили при этой мысли сердце князя: ему в первый раз еще предстояло это счастие; но как встретить это событие, как провести его потом в жизни? Когда Елена вошла в шляпке и бурнусе, он все еще продолжал сидеть, понурив голову, так что она принуждена
была дотронуться веером до его плеча.
Когда он завез Елену домой, то Елизавета Петровна, уже возвратившаяся и приведшая себя в порядок, начала его убедительно упрашивать, чтобы он
остался у них отужинать. Князь согласился. Елена за ужином ничего не
ела.
Самого князя не
было в это время дома, но камердинер его показал барону приготовленное для него помещение, которым тот
остался очень доволен: оно выходило в сад; перед глазами
было много зелени, цветов. Часа в два, наконец, явился князь домой; услыхав о приезде гостя, он прямо прошел к нему. Барон перед тем только разложился с своим измявшимся от дороги гардеробом. Войдя к нему, князь не утерпел и ахнул. Он увидел по крайней мере до сорока цветных штанов барона.
Княгиня,
оставшись одна, опять села за рояль и начала играть; выбранная на этот раз ею пьеса
была не такая уже грустная и гневная, а скорее сентиментальная. Видимо, что играющая
была в каком-то более мечтающем и что-то вспоминающем настроении.
— Madame la princesse, pardon, что я вас беспокою, но не угодно ли вам
будет купить рояль, который
остался у меня после покойного мужа моего?
— Пожалуй, поедемте! — произнесла опять с расстановкой Анна Юрьевна; ей самой
было противно
оставаться в клубе. — Скажите князю, чтобы он довез моего грума, — присовокупила она княгине, уходя; и, когда Елена стала садиться в кабриолет, Анна Юрьевна ей сказала с участием...
В конце Каменки Елене почему-то вообразилось, что князь, может
быть, прошел в Свиблово к Анне Юрьевне и, прельщенный каким-нибудь ее пудингом,
остался у нее обедать. С этою мыслию она пошла в Свиблово: шла-шла, наконец, силы ее начали оставлять. Елена увидала на дороге едущего мужика в телеге.
Прошло недели две. Князь и княгиня, каждодневно встречаясь, ни слова не проговорили между собой о том, что я описал в предыдущей главе: князь делал вид, что как будто бы он и не получал от жены никакого письма, а княгиня — что к ней вовсе и не приходил Миклаков с своим объяснением; но на душе, разумеется, у каждого из них лежало все это тяжелым гнетом, так что им неловко
было даже на долгое время
оставаться друг с другом, и они каждый раз спешили как можно поскорей разойтись по своим отдельным флигелям.
— Нет, я
остаюсь в Москве, — отвечал тот, все более и более конфузясь, — но я
буду иметь дела, которые заставляют меня жить ближе к городу, к присутственным местам.
Встретив юный музыкальный талант под руку с юной девицей, она наотрез себе сказала, что между нею и сим неблагодарным все и навсегда кончено, а между тем это ей
было грустно, так что Анна Юрьевна, проснувшись ранее обыкновенного поутру, даже поплакала немного; несмотря на свою развращенность и цинизм в понимании любви, Анна Юрьевна наедине, сама с собой, все-таки
оставалась женщиной.
Барон очень хорошо понимал, что составлять подобные проекты такой же вздор, как и писать красноречивые канцелярские бумаги, но только он не умел этого делать, с юных лет не привык к тому, и вследствие этого для него ясно
было, что на более высокие должности проползут вот эти именно составители проектов, а он при них — самое большое,
останется чернорабочим.
Письмо мое, по принятому обычаю, я хотела
было заключить, что
остаюсь с моим уважением, но никак не решаюсь написать этих слов, потому что они
были бы очень неискренни».
— Совсем!.. Говорит, что не хочет, чтобы я ею торговала. Я пуще подбивала ее на это… Жаль, видно, стало куска хлеба матери, и с чем теперь я
осталась?.. Нищая совсем! Пока вот вы не стали помогать нам, дня по два сидели не
евши в нетопленных комнатах, да еще жалованье ее тогда
было у меня, а теперь что? Уж как милостыни
буду просить у вас, не оставьте вы меня, несчастную!
Причина, его останавливавшая в этом случае,
была очень проста: он находил, что у него нет приличного платья на то, чтобы явиться к княгине, и все это время занят
был изготовлением себе нового туалета; недели три, по крайней мере, у него ушло на то, что он обдумывал, как и где бы ему добыть на сей предмет денег, так как жалованья он всего только получал сто рублей в месяц, которые проживал до последней копейки;
оставалось поэтому одно средство: заказать себе у какого-нибудь известного портного платье в долг; но Миклаков никогда и ни у кого ничего не занимал.
— Согласен, что так, но что же прикажете с характером своим делать? Не надо да не надо!.. Проходит после того день, другой, неделя, а они все, может
быть, думают, что мне не надо, — так я на бобах и
остался!
Отец Иоанн ни на каких обедах и завтраках не позволял им
оставаться, так как им всегда почти накрывали или в лакейской, или где-нибудь в задних комнатах: он не хотел, чтобы духовенство
было так публично унижаемо; сам же он
остался и уселся в передний угол, а дьякон все ходил и посматривал то в одну соседскую комнату, то в другую, и даже заглядывал под ларь в передней.
— Конечно, что нельзя же всего проверить умом человеческим, и потому многое
остается неразгаданным, — отвечал опять как-то уклончиво отец Иоанн, — тайное предчувствие шептало ему, что он должен
был говорить осторожно.
Княгиня между тем
оставалась печальной и смущенной; ей невольно припомнилось то время, когда она
была невестой князя, как он трепетал от восторга при одном ласковом взгляде ее, от одного легкого пожатия руки ее, и что же теперь стало? Княгиня готова
была расплакаться от грусти. Ее печальный вид не свернулся с глаз Миклакова и навел его тоже на весьма невеселые мысли касательно собственного положения.
Отказаться же от этой любви — значило опять обречь себя на скуку, на одиночество, а такая жизнь казалась княгине теперь больше невозможною, и она очень хорошо сознавала, что,
оставаясь в Москве, не видеться с Миклаковым она
будет не в состоянии.
— Кто это позволил вам
быть больным? — проговорила княгиня, когда они
остались вдвоем, видимо, употребляя над собой страшное усилие.
— Да разве в моих, батюшка, в моих разве руках он
будет? Я опять тут ни при чем
останусь! — воскликнула Елизавета Петровна.
Елпидифор Мартыныч чмокнул только на это губами и уехал от княгини с твердою решимостью никогда ей больше ничего не рассказывать. Та же,
оставшись одна, принялась рассуждать о своей приятельнице: более всего княгиню удивляло то, что неужели же Петицкая в самом деле полюбила Оглоблина, и если не полюбила, то что же заставило ее
быть благосклонною к нему?
Прочитав его, он несколько изменился в лице и вначале, кажется, хотел
было идти к княгине, показать ей это письмо и попросить у нее объяснения ему; но потом он удержался от этого и
остался на том же месте, на котором сидел: вся фигура его приняла какое-то мрачное выражение.
Миклаков хоть и старался во всей предыдущей сцене сохранить спокойный и насмешливый тон, но все-таки видно
было, что сообщенное ему Еленою известие обеспокоило его, так что он,
оставшись один, несколько времени ходил взад и вперед по своему нумеру, как бы что-то обдумывая; наконец, сел к столу и написал княгине письмо такого содержания: «Князя кто-то уведомил о нашей, акибы преступной, с вами любви, и он, говорят, очень на это взбешен.
Княгиня на другой, на третий и на четвертый день после того, как решена
была ее поездка за границу,
оставалась печальною и встревоженною.
Но такое решение все-таки
было довольно сильное, и барон очень затруднялся — с чего именно начать ему свое объяснение с Анной Юрьевной, а потому невольно медлил идти к ней и
оставался у себя внизу часов до трех, так что Анна Юрьевна, еще вчера заметившая, что барон за что-то на нее дуется, обеспокоилась этим и несколько раз спрашивала людей...
Барон догадался, что разговор между ними
будет происходить о предстоящей свадьбе, а потому тихими шагами тоже пошел за ними. Комнаты в доме Анны Юрьевны
были расположены таким образом: прямо из залы большая гостиная, где
остались вдвоем Жуквич и Елена; затем малая гостиная, куда войдя, барон остановился и стал прислушиваться к начавшемуся в будуаре разговору между князем и Анной Юрьевной.
— Да, но человеку жить желается, — его ж инстинкт влечет к тому;
остаться значило — наверное
быть повешену.
У Елены
оставался еще один мотив для убеждения князя, который она не хотела
было высказывать ему по самолюбию своему, говорившему ей, что князь сам должен
был это знать и чувствовать в себе; как бы то ни
было, однако, Елена решилась на этот раз отложить в сторону всякую гордость.
M-r Николя в это время перед тем только что позавтракал и
был вследствие этого в весьма хорошем расположении духа. Занят он
был довольно странным делом, которым, впрочем, Николя постоянно почти занимался, когда
оставался один. Он держал необыкновенно далеко выпяченными свои огромные губы и на них, как на варгане, играл пальцем и издавал при этом какие-то дикие звуки ртом. Когда князь появился в его комнате, Николя мгновенно прекратил это занятие и одновременно испугкся и удивился.
— Я не то, чтоб
был посторонний ей человек: она говорила, что любит меня, но что все-таки желает
остаться верна своему долгу.
Княгиня ушла, но Елпидифор Мартыныч не уходил: он ожидал, что не
будет ли еще каких-нибудь приказаний от князя, и тот действительно, когда они
остались вдвоем, обратился к нему.
Для Елены не
оставалось никакого сомнения, что она
была самым грубым, самым наглым образом обманута!..
Она зашла
было купить себе новые, но — увы! — за них просили пять рублей, а у Елены всего только пять рублей
оставалось в кошельке, и потому она эту покупку отложила в сторону и решилась походить еще в старых ботинках.
—
Был…
был влюблен, когда она
была еще девушкой, потом это чувство снова возродилось во мне при встрече с ней здесь: но она как в тот, так и в другой раз отвергла всякие мои искания, — что же мне
оставалось делать после того! Я бросился очертя голову в эту несчастную мою женитьбу, и затем, вы сами видели, едва только я освободился от этой ферулы, как снова всею душой стал принадлежать княгине.
— Вот как! — проговорил с удовольствием Миклаков: ему приятно
было слышать, что Елена до конца жизни
осталась верна самой себе.