Неточные совпадения
Барон вскоре раскланялся
с ним и ушел в один из переулков; князь же
продолжал неторопливо шагать по Невскому.
— Жаль мне, друг мой, очень жаль
с тобой расстаться, —
продолжала старушка: на глазах ее уже появились слезы.
— Есть это немножко!.. Любим мы из себя представить чисто метущую метлу… По-моему-с, —
продолжал он, откидываясь на задок кресел и, видимо, приготовляясь сказать довольно длинную речь, — я чиновника долго к себе не возьму, не узнав в нем прежде человека; но, раз взяв его, я не буду считать его пешкой, которую можно и переставить и вышвырнуть как угодно.
— Нет, не так-с! —
продолжал князь, краснея в лице. — Любимцы у нас не столько служат, сколько услуживают женам, дочерям, любовницам начальников…
— Совершеннейшее! — воскликнул князь, смотря на потолок. — А что, —
продолжал он
с некоторой расстановкой и точно не решаясь вдруг спросить о том, о чем ему хотелось спросить: — Анна Юрьевна ничего тебе не говорила про свою подчиненную Елену?.. — Голос у него при этом был какой-то странный.
— Никогда! Ни за что! — воскликнула Елена, догадавшаяся, что хочет сказать мать. — Я могла пойти к князю, —
продолжала она
с каким-то сдержанным достоинством: — и просить у него места, возможности трудиться; но больше этого я ни от кого, никогда и ничего не приму.
— Я, когда награжден был сим крестом, —
продолжал он, указывая
с гордостью на своего Владимира: — приезжаю тогда благодарить генерал-губернатора, всплакал от полноты чувств, — ей-богу!
— Но дело не в том-с. Перехожу теперь к главному, —
продолжала Елена, — мы обыкновенно наши письма, наши разговоры чаще всего начинаем
с того, что нас радует или сердит, — словом,
с того, что в нас в известный момент сильней другого живет, — согласны вы
с этим?
— Поверьте вы мне-с, —
продолжала она милым, но в то же время несколько наставническим тоном, — я знаю по собственному опыту, что единственное счастье человека на земле — это труд и трудиться; а вы, князь, извините меня, ничего не делаете…
— Конечно, это грустно видеть… —
продолжал он
с некоторым уже чувством.
Ей казалось, что он тогда, по необходимости, будет больше бывать дома и не станет каждый день скакать в Москву для свидания
с предметом своей страсти, а таким образом мало-помалу и забудет Елену; но, по переезде на дачу, князь
продолжал не бывать дома, — это уже начинало княгиню удивлять и беспокоить, и тут вдруг она узнает, что Елена не только что не в Москве, но даже у них под боком живет: явно, что князь просто возит ее за собой.
— Это что вы делаете?.. Хвораете?.. А?.. Не стыдно ли вам! — говорил он, целуя белую ручку княгини, и потом, сколь возможно стараясь потише, откашлянулся: — К-ха!.. Ну-с, где же и что же у вас болит? —
продолжал он, принимаясь, по обыкновению, щупать пульс.
— Неприятно это видеть, очень неприятно, в каком бы семействе это ни происходило, —
продолжал он как бы
с некоторым даже чувством.
— И потому, господин его сиятельство, —
продолжала Елизавета Петровна, как-то гордо поднимая свою громадную грудь, — теперь этими пустяками, которые нам дает, не думай у меня отделаться; как только ребенок родится, он его сейчас же обеспечь двадцатью или тридцатью тысячами, а не то я возьму да и принесу его супруге на окошко: «На поди, нянчись
с ним!» Вы, пожалуйста, так опять ему и передайте.
— Восемь штук таких бриллиантов!.. Восемь штук! — восклицал барон. — Какая грань, какая вода отличная! —
продолжал он
с каким-то даже умилением, и в этом случае в нем, может быть, даже кровь сказывалась, так как предание говорило, что не дальше как дед родной барона был ювелир и торговал на Гороховой, в небольшой лавочке, золотыми вещами.
— Кроме того-с, —
продолжала Елена, вся раскрасневшаяся даже в лице, — всех законов знать нельзя, это требование невыполнимое, чтобы неведением законов никто не отзывался: иначе людям некогда было бы ни землю пахать, ни траву косить, ни дорог себе строить. Они все время должны были бы изучать законы; люди, хорошо знающие законы, как, например, адвокаты, судьи, огромные деньги за это получают.
— Но мало что старину! — подхватила Елена. — А старину совершенно отвергнутую. Статистика-с очень ясно нам показала, —
продолжала она, обращаясь к барону, — что страх наказания никого еще не остановил от преступления; напротив, чем сильнее были меры наказания, тем больше было преступлений.
— Но научите же, по крайней мере, меня, —
продолжала княгиня, и в голосе ее послышались рыдания, — как я должна себя вести; встречаться и видеться
с ней я не могу: это выше сил моих!
— Ну, в этом случае мы никогда
с тобой не столкуемся! — сказал князь и не хотел более
продолжать разговора об этом.
— Нет, я не из таких скоро забывающих людей! — произнес
с чувством барон. — Я вот, например, до сих пор, —
продолжал он
с небольшим перерывом, — не могу забыть, как мы некогда гуляли
с вами вдвоем в Парголове в Шуваловском саду и наш разговор там!
— Именно вытурят из Москвы!.. — согласилась
с удовольствием княгиня. — И потом объясните вы этой девчонке, —
продолжала она, — что это верх наглости
с ее стороны — посещать мой дом; пусть бы она видалась
с князем, где ей угодно, но не при моих, по крайней мере, глазах!.. Она должна же хоть сколько-нибудь понять, что приятно ли и легко ли это мне, и, наконец, я не ручаюсь за себя: я, может быть, скажу ей когда-нибудь такую дерзость, после которой ей совестно будет на свет божий смотреть.
— Кто же, однако, еще у тебя будет? —
продолжал князь разговаривать
с женой о предстоящем вечере.
— Про нее, между прочим, рассказывают, —
продолжала г-жа Петицкая, — и это не то что выдумка, а настоящее происшествие было: раз она идет и встречает знакомого ей студента
с узелком, и этакая-то хорошенькая, прелестная собой, спрашивает его: «Куда вы идете?» — «В баню!» — говорит. — «Ну так, говорит, и я
с вами!» Пошла
с ним в номер и вымылась, и не то что между ними что-нибудь дурное произошло — ничего!.. Так только, чтобы показать, что стыдиться мужчин не следует.
— Не знаю, — отвечала
с небольшою досадой г-жа Петицкая, — я знаю только одно, —
продолжала она каким-то шипящим голосом, — что она развратнейшее существо в мире!
— Нет, не шучу, уверяю вас, —
продолжал Миклаков, — что же другое делать
с вами, когда вы сами говорите, что теряете всякую рассудительность?.. Ну, в таком случае, уходите, по крайней мере, куда-нибудь поскорей из дому, выпивайте два — три стакана холодной воды, сделайте большую прогулку!
— Мы поедем таким образом, —
продолжал князь, — ты
с бароном в кабриолете, а я
с Еленой в фаэтоне!
— Вот эта княгиня, —
продолжал Архангелов более уже тихим голосом и показывая глазами на княгиню и барона, —
с этим бароном вожжается!
— Я тут ничего не говорю о князе и объясняю только различие между своими словами и чужими, — отвечал Миклаков, а сам
с собой в это время думал: «Женщине если только намекнуть, что какой-нибудь мужчина не умен, так она через неделю убедит себя, что он дурак набитейший». — Ну, а как вы думаете насчет честности князя? —
продолжал он допрашивать княгиню.
— Что ж прямо и искренно говорить!.. — возразил Миклаков. — Это, конечно, можно делать из честности, а, пожалуй, ведь и из полного неуважения к личности другого… И я так понимаю-с, —
продолжал он, расходившись, — что князь очень милый, конечно, человек, но барчонок, который свой каприз ставит выше счастия всей жизни другого: сначала полюбил одну женщину — бросил; потом полюбил другую — и ту, может быть, бросит.
— C'est bien probable!.. [Это весьма вероятно!.. (франц.).] — согласился и Николя. — Но ведь вы знаете, наши старички, —
продолжал он, брызгая во все стороны слюнями, — разахались, распетушились… «В женском, говорят, заведении начальница
с такой дурной нравственностью!.. Ее надобно, говорят, сейчас исключить!..»
— И все это по милости какой-нибудь мерзкой девки, —
продолжала между тем та, снова приходя в сильный гнев. — Ну, и досталось же ей!.. Досталось!.. Будет
с нее…
— Теперь, конечно, давайте! Не
с голоду же умирать! — отвечала Елена, пожимая плечами. — Не думала я так повести жизнь, —
продолжала она почти отчаянным голосом, — и вы, по крайней мере, — отнеслась она к князю, — поменьше мне давайте!.. Наймите мне самую скромную квартиру — хоть этим отличиться немного от содержанки!
— Если я умру теперь, что весьма возможно, —
продолжала она, — то знайте, что я унесла
с собой одно неудовлетворенное чувство, про которое еще Кочубей […еще Кочубей.
— Кроме слабости и упадка сил, решительно ничего нет! —
продолжал он, как бы рассуждая сам
с собой. Затем Елпидифор Мартыныч, отошед от Елены, осмотрел ее уже издали. — Ну, прежде всего надобно помолиться богу! — заключил он и начал молиться.
— Всеотличнейшим манером!.. Сына-с вам подарила!.. — отвечал Елпидифор Мартыныч как бы веселым голосом, хоть холодный пот все еще
продолжал у него выступать на лбу, так что он беспрестанно утирал его своим фуляровым платком.
— Что ж, вам надобно теперь ехать и познакомиться
с внуком! —
продолжал Елпидифор Мартыныч.
— Я к вам
с делом, —
продолжала Елизавета Петровна, — приготовьте-ка мне завтрачек, — у меня дочь родила.
Ну, я теперь тебя насквозь понимаю!» —
продолжал почти
с бешенством думать Миклаков.
— Скверно это-с, скверно! —
продолжал он повторять.
Князь
продолжал смотреть на него
с участием.
— Тут дело не во мне, —
продолжала княгиня, — если бы одной меня касалось, я бы сумела совладеть со всяким моим чувством; но тут другой человек замешан! Он, говорят,
с ума сходит и умрет.
— А время вот что-с может принести!.. —
продолжал Елпидифор Мартыныч, перемежая по временам речь свою кашлем. — Когда вот последний раз я видел княгиню, она очень серьезно начала расспрашивать меня, что полезно ли будет для ее здоровья уехать ей за границу, — ну, я, разумеется, зная их семейную жизнь, говорю, что „отлично это будет, бесподобно, и поезжайте, говорю, не на один какой-нибудь сезон, а на год, на два“.
Перед ней стоял разбойник
с поднятым кинжалом. Николя первоначально
продолжал, ругаясь, отбиваться и старался высвободиться; наконец, начал орать во все горло и кричать...
— Тут один какой-то мерзавец, —
продолжал князь после короткого молчания и
с заметным усилием над собой, — вздумал ко мне написать извещение, что будто бы вы любите Миклакова.
— А вот мы сейчас
с княгиней решили, —
продолжал князь, — что нам, чем морочить добрых людей, так лучше явно, во всеочию разойтись!
— Что мне собираться!.. Я в полчаса могу собраться, — возразила г-жа Петицкая. — Но нет, нет, —
продолжала она снова трагическим голосом. — Я вообразить себе даже не могу этого счастья, что вдруг я
с вами, моим ангелом земным, буду жить под одной кровлей и даже поеду за границу, о которой всегда мечтала. Нет, этого не может быть и этому никогда не сбыться!
— Как вы не понимаете того! —
продолжала она. — Когда Петицкая поедет со мной, то все-таки я поеду
с дамой,
с компаньонкой, а то мою поездку бог знает как могут растолковать!..
— Ну, я
с ним поговорю по этому поводу, —
продолжал Миклаков; ему и прежде того еще очень хотелось побеседовать
с князем. — Доложи князю, что я желаю его видеть, — присовокупил он стоявшему в дверях лакею и ожидавшему приказания.
— Ну, не извольте дуться, извольте быть веселым! — проговорила она, вставая
с своего места и садясь князю на колени. — Говорят вам, улыбнитесь! —
продолжала она, целуя и теребя его за подбородок.
— Ну вот, душка, merci за это, отлично ты это сделал! — проговорила Елена и опять начала целовать князя. — Знаешь что, —
продолжала она потом каким-то даже заискивающим голосом, — мне бы ужасно хотелось проститься
с княгиней.