Неточные совпадения
Понимая, вероятно, что в лицее меня ничему порядочному не научат, он в
то же время знал, что мне оттуда дадут хороший чин и хорошее место, а в России чиновничество до такой степени все заело, в такой мере покойнее, прочнее всего, что родители обыкновенно лучше предпочитают убить, недоразвить в детях своих человека, но только чтобы сделать из них чиновника.
Известие, что Елена к ним сегодня заходила, явным образом порадовало его, так что он тотчас же после
того сделался гораздо веселее, стал рассказывать княгине разные разности о Петербурге, острил, шутил при этом.
Та, с своей стороны, заметила это и вряд ли даже не
поняла причины
тому, потому что легкое облако печали налетело на ее молодое лицо и не сходило с него ни во время следовавшего затем обеда, ни потом…
Ограниченность применения женского труда в
ту эпоху в России вынуждала девушек стремиться к получению преимущественно педагогического и медицинского образования.] мать очень мало
понимала и гораздо больше бы желала, чтобы она вышла замуж за человека с обеспеченным состоянием, или, если этого не случится, она, пожалуй, не прочь бы была согласиться и на другое, зная по многим примерам, что в этом положении живут иногда гораздо лучше, чем замужем…
Тот, увидев его и
поняв в чем дело, в первую минуту взбесился было; однако удержался и принял только очень сердитый вид.
— Да, я вчера приехал, — отвечал он,
понимая так, что Елена не хочет говорить при княгине о
том, что он заезжал к ней вчера.
Во всем этом объяснении князь показался ей таким честным, таким бравым и благородным, но вместе с
тем несколько сдержанным и как бы не договаривающимся до конца. Словом, она и
понять хорошенько не могла, что он за человек, и сознавала ясно только одно, что сама влюбилась в него без ума и готова была исполнить самое капризнейшее его желание, хоть бы это стоило ей жизни.
Дело в
том, что, как князь ни старался представить из себя материалиста, но, в сущности, он был больше идеалист, и хоть по своим убеждениям твердо был уверен, что одних только нравственных отношений между двумя любящимися полами не может и не должно существовать, и хоть вместе с
тем знал даже, что и Елена точно так же это
понимает, но сказать ей о
том прямо у него никак не хватало духу, и ему казалось, что он все-таки оскорбит и унизит ее этим.
— Если ее дома нет,
то отыщи ее там, куда она уехала, хоть бы на дне морском
то было, —
понимаешь?.. — продолжал князь
тем же отрывистым и почти угрожающим голосом.
— Только они меня-то, к сожалению, не знают… — продолжала между
тем та, все более и более приходя в озлобленное состояние. — Я бегать да подсматривать за ними не стану, а прямо дело заведу: я мать, и мне никто не запретит говорить за дочь мою. Господин князь должен был
понимать, что он — человек женатый, и что она — не уличная какая-нибудь девчонка, которую взял, поиграл да и бросил.
— А мне-то вы разве должны были говорить об этом, — неужели вы
того не
понимаете? — горячилась Анна Юрьевна. — Елена моя подчиненная, она начальница учебного заведения: после этого я должна ее выгнать?
У Григоровых Елпидифор Мартыныч решился на этот раз повести себя немножко сурово и сердито, желая дать им
понять, что его нельзя так третировать:
то поди вон,
то пожалуй к нам, — и на первых порах выдержал эту роль; попав сначала случайно в мужской флигель и не найдя там никого, кроме лакея, он строго спросил его...
Зачем Елпидифор Мартыныч требовал, чтобы княгиня язык ему показала, он и сам хорошенько не
понимал, но когда
та показала ему один только кончик языка,
то он почти прикрикнул на нее.
Видимо, что она ожидала и желала, чтобы на эти слова ее Елпидифор Мартыныч сказал ей, что все это вздор, одна только шалость со стороны князя, и Елпидифор Мартыныч
понимал, что это именно княгиня хотела от него услышать, но в
то же время, питая желание как можно посильнее напакостить князю, он поставил на этот раз правду превыше лести и угодливости людям.
— Поди, отдай это письмо князю!.. — начала она приказывать
той. — Непременно отдай ему в руки сама и скажешь ему, что это письмо от Елены Николаевны, а что Елизавета Петровна приказала-де вам на словах сказать, чтобы вы очень не беспокоились и пожаловали бы к нам сегодня, —
поняла ты меня?
— Что ж прямо и искренно говорить!.. — возразил Миклаков. — Это, конечно, можно делать из честности, а, пожалуй, ведь и из полного неуважения к личности другого… И я так понимаю-с, — продолжал он, расходившись, — что князь очень милый, конечно, человек, но барчонок, который свой каприз ставит выше счастия всей жизни другого: сначала полюбил одну женщину — бросил; потом полюбил другую — и
ту, может быть, бросит.
Все эти подозрения и намеки, высказанные маленьким обществом Григоровых барону, имели некоторое основание в действительности: у него в самом деле кое-что начиналось с Анной Юрьевной; после
того неприятного ужина в Немецком клубе барон дал себе слово не ухаживать больше за княгиней; он так же хорошо, как и она,
понял, что князь начудил все из ревности, а потому подвергать себя по этому поводу новым неприятностям барон вовсе не желал,
тем более, что черт знает из-за чего и переносить все это было, так как он далеко не был уверен, что когда-нибудь увенчаются успехом его искания перед княгиней; но в
то же время переменить с ней сразу тактику и начать обращаться холодно и церемонно барону не хотелось, потому что это прямо значило показать себя в глазах ее трусом, чего он тоже не желал.
— Ах, пожалуйста! — воскликнула Анна Юрьевна, и таким образом вместо нотариуса они проехали к Сиу, выпили там шоколаду и потом заехали опять в дом к Анне Юрьевне, где она и передала все бумаги барону. Она, кажется, начала уже
понимать, что он ухаживает за ней немножко. Барон два дня и две ночи сидел над этими бумагами и из них увидел, что все дела у Анны Юрьевны хоть и были запущены, но все пустые,
тем не менее, однако, придя к ней, он принял серьезный вид и даже несколько мрачным голосом объяснил ей...
Барон очень хорошо
понимал, что составлять подобные проекты такой же вздор, как и писать красноречивые канцелярские бумаги, но только он не умел этого делать, с юных лет не привык к
тому, и вследствие этого для него ясно было, что на более высокие должности проползут вот эти именно составители проектов, а он при них — самое большое, останется чернорабочим.
Усматривая из настоящего случая, до какой степени я иначе
понимала мою обязанность против
того, как вы, вероятно, ожидали, я, к великому моему сожалению, должна просить вас об увольнении меня от настоящей должности, потому что, поступая так, как вы
того желаете, я буду насиловать мою совесть, а действуя по собственному пониманию, конечно, буду не угодна вам».
Миклаков, делать нечего, решился покориться необходимости, хотя очень хорошо
понимал, что потом ему не на что будет купить никакой книжки, ни подписаться в библиотеке, и даже он лишится возможности выпивать каждодневно сквернейшего, но в
то же время любимейшего им, по привычке, вина лисабонского, или, как он выражался, побеседовать вечерком с доброй Лизой.
— Я немножко!.. — отвечала
та, слегка краснея: когда что касалось до каких-нибудь знаний,
то г-жа Петицкая, несмотря на свою скромность, всегда признавалась, что она все знает и все
понимает.
— Целую тысячу, — повторил Елпидифор Мартыныч, неизвестно каким образом сосчитавший, сколько ему князь давал. — Но я тут,
понимаете, себя не помнил — к-ха!.. Весь исполнен был молитвы и благодарности к богу — к-ха… Мне даже, знаете, обидно это показалось: думаю, я спас жизнь — к-ха! — двум существам, а мне за это деньгами платят!.. Какие сокровища могут вознаградить за
то?.. «Не надо, говорю, мне ничего!»
Когда Елена говорила последние слова,
то у ней вся кровь даже бросилась в лицо; князь заметил это и мигнул Миклакову, чтобы
тот не спорил с ней больше.
Тот понял его знак и возражал Елене не столь резким тоном...
— Что ж ни при чем? Вам тогда надобно будет немножко побольше характеру показать!.. Идти к князю на дом, что ли, и просить его, чтобы он обеспечил судьбу внука. Он вашу просьбу должен в этом случае
понять и оценить, и теперь, как ему будет угодно — деньгами ли выдать или вексель. Только на чье имя? На имя младенца делать глупо: умер он, — Елене Николаевне одни только проценты пойдут; на имя ее — она не желает
того, значит, прямо вам: умрете вы, не кому же достанется, как им!..
Севастьянушко и сам очень хорошо
понимал, что вряд ли барин затеет что-нибудь серьезно-опасное, и если представлялся нерешительным,
то желал этим набить лишь цену.
— Это с чего ты взял, что я сочиню тебе сцену? — воскликнула Елена, гордо поднимая перед ним свою голову. — Слишком ошибаешься!.. Прошла
та пора: теперь я тебя очень хорошо
понимаю, и если бы ты даже стал притворяться передо мною, так я бы это сейчас увидела, и ты к теперешним своим качествам прибавил бы в глазах моих еще новое, весьма некрасивое.
— После
того, как ты меня
понимаешь, мне, в самом деле, следовало бы тебя оставить, что я и сделал бы, если бы у нас не было сына, за воспитанием которого я хочу следить, — проговорил он, стараясь при этом не смотреть на Елену.
— Лучше всего за границу!.. Пусть с вами едет и господин Миклаков! — отвечал князь, как бы
поняв ее страх. — Я, конечно, обеспечу вас совершенно состоянием: мое в этом случае, как и прежде, единственное желание будет, чтобы вы и я после
того могли открыто и всенародно говорить, что мы разошлись.
Положение ее, в самом деле, было некрасивое: после несчастной истории с Николя Оглоблиным она просто боялась показаться на божий свет из опасения, что все об этом знают, и вместе с
тем она очень хорошо
понимала, что в целой Москве, между всеми ее знакомыми, одна только княгиня все ей простит, что бы про нее ни услышала, и не даст, наконец, ей умереть с голоду, чего г-жа Петицкая тоже опасалась, так как последнее время прожилась окончательно.
О, тогда г-же Петицкой показалось, что она очень хорошо
понимает: она полагала, что Миклаков тоже едет на деньги княгини, и теперь ему досадно, что она хочет
то же самое сделать и для других! Г-жа Петицкая судила в таком случае о Миклакове несколько по своим собственным чувствам.
Побранившись в последнее свидание с князем, она нисколько не удивлялась и не тревожилась
тем, что он нейдет к ней, так как
понимала, что сама сделала бы
то же самое на его месте.
Он очень хорошо
понимал, что ему с такой умной и ученой госпожой не сговорить, а потому замолчал и, для развлечения себя, принялся пить вино; но так как знаменитого бургондского около него не было,
то Николя начал продовольствовать себя добрым портвейном и таким образом к концу обеда нализался порядочно.
Что касается сей последней,
то надобно было иметь темперамент Елены, чтобы
понять, как она в продолжение всего этого обеда волновалась и сердилась на князя.
Барон судил в сем случае несколько по Петербургу, где долгие годы можно делать что угодно, и никто не будет на
то обращать большого внимания; но Москва оказалась другое дело: по выражениям лиц разных знакомых, посещавших Анну Юрьевну, барон очень хорошо видел, что они
понимают его отношения к ней и втайне подсмеиваются над ним.
Чтобы долго удержаться на этом щекотливом и ответственном посту, надобно было иметь или особенно сильные связи, или какие-нибудь необыкновенные, гениальные способности; но у барона, как и сам он сознавал, не было ни
того, ни другого; а потому он очень хорошо
понимал, что в конце концов очутится членом государственного совета,
то есть станет получать весьма ограниченное содержание.
Николя лучше, чем отец его,
понимал почтенного правителя дел и, догадываясь, что
тот был дурак великий, нисколько с ним не церемонился и даже, когда Феодосий Иваныч приходил к ним обедать и, по обыкновению своему, в ожидании, пока сядут за стол, ходил, понурив голову, взад и вперед по зале, Николя вдруг налетал на него, схватывал его за плечи и перепрыгивал ему через голову: как гимнаст, Николя был превосходный!
Вы, как мужчина, может быть, не совсем
поймете меня: если б я князя не знала прежде и для блага поляков нужно было бы сделаться его любовницей, я ни минуты бы не задумалась; но я любила этого человека, я некогда к ногам его кинула всю мою будущность, я думала всю жизнь мою пройти с ним рука об руку, и он за все это осмеливается в присутствии моем проклинать себя за
то, что расстроил свою семейную жизнь, разрушил счастие преданнейшей ему женщины,
то есть полуидиотки его супруги!..
Приехав в гостиницу, где жил Жуквич, князь прямо прошел к
тому в номер, введя с собою и Николя, из опасения, чтобы
тот не улизнул. Они застали Жуквича дома.
Тот при виде их заметно смутился. Князь подошел к нему и сказал ему не громко и по-английски, чтобы Николя не мог
понять, что он говорит...
Елена очень хорошо
понимала, что при
той цели жизни, которую она в настоящее время избрала для себя, и при
том идеале, к которому положила стремиться, ей не было никакой возможности опять сблизиться с князем, потому что, если б он даже не стал мешать ей действовать,
то все-таки один его сомневающийся и несколько подсмеивающийся вид стал бы отравлять все ее планы и надежды, а вместе с
тем Елена ясно видела, что она воспламенила к себе страстью два новые сердца: сердце m-r Николя, над чем она, разумеется, смеялась в душе, и сердце m-r Жуквича, который день ото дня начинал ей показывать все более и более преданности и почти какого-то благоговения.
— Как это?.. Почему?.. — спросил
тот, не
понимая сына.
Феодосий Иваныч, кажется,
понял причину отказа и начал мстить своему благодетелю
тем, что не стал ему давать советов ни по каким делам.
Она очень хорошо
понимала, что все это штуки Николя, который прежде заставил отца определить ее на это место, а теперь прогнать; и ее бесило в этом случае не
то, что Николя и отец его способны были делать подобные гадости, но что каким образом они смеют так нагло и бесстыдно поступать в своей общественной деятельности.
Ребенок смотрел на мать; он совершенно не
понял последнего ее ответа, а между
тем все эти расспросы его, точно острые ножи, резали сердце Елены.
— Как что из этого! — произнесла, вспыхнув даже вся в лице от гнева, Елена. — Я никак, Жуквич, не ожидала слышать от вас подобные вещи; для меня, по крайней мере, это вовсе не что из этого!.. Чувство мести и ненависти к моей родине до
того во мне возросло, что я хочу, во что бы
то ни стало, превратить его в дело, —
понимаете вы это?
Переезжая в гостиницу, она почти уверена была, что уговорит Жуквича уехать с ней за границу; но теперь она
поняла, что он и не думает этого, — значит, надо будет остаться в Москве. А на какие средства жить? С течением времени Елена надеялась приискать себе уроки; но до
тех пор чем существовать?.. Елена, как ей ни тяжело это было, видела необходимость прибегнуть к помощи Жуквича.
— Прежде всего-с, — продолжал полковник, — я должен вам сказать, что я вдовец… Дочерей у меня две… Я очень хорошо
понимаю, что никакая гувернантка не может им заменить матери, но
тем не менее желаю, чтобы они твердо были укреплены в правилах веры, послушания и нравственности!.. Дочерям-с моим предстоит со временем светская, рассеянная жизнь; а свет, вы знаете, полон соблазна для юных и неопытных умов, — вот почему я хотел бы, чтоб дочери мои закалены были и, так сказать, вооружены против всего этого…
Из посторонних у нее бывал только Елпидифор Мартыныч, наблюдавший за ее здоровьем, и барон, который ей необходим был
тем, что устраивал ее дела по наследству от мужа, в чем княгиня, разумеется, ничего не
понимала да и заботиться об этом много не хотела, потому что сама думала скоро пойти вслед за князем.
Елена не стала с ним более разговаривать об этом происшествии и по наружности оставалась спокойной; но когда Елпидифор Мартыныч ушел от нее,
то лицо Елены приняло почти отчаянное выражение: до самой этой минуты гнев затемнял и скрывал перед умственными очами Елены всякое ясное воспоминание о князе, но тут он как живой ей представился, и она
поняла, до какой степени князь любил ее, и к вящему ужасу своему сознала, что и сама еще любила его.