Неточные совпадения
Попутным ветром вниз по реке
бежал моршанский хлебный караван; стройно неслись гусянки и барки, широко раскинув полотняные белые паруса и топсели, слышались с судов громкие песни бурлáков, не
те, что поются надорванными их голосами про дубину, когда рабочий люд, напирая изо всей мочи грудью на лямки, тяжело ступает густо облепленными глиной ногами по скользкому бечевнику и едва-едва тянет подачу.
Шумит,
бежит пароход,
то и дело меняются виды: высятся крутые горы,
то покрытые темно-зеленым орешником,
то обнаженные и прорезанные глубокими и далеко уходящими врáгами. Река извивается, и с каждым изгибом ее горы
то подходят к воде и стоят над ней красно-бурыми стенами,
то удаляются от реки, и от их подошвы широко и привольно раскидываются ярко-зеленые сочные покосы поемных лугов. Там и сям на венце гор чернеют ряды высоких бревенчатых изб, белеют сельские церкви, виднеются помещичьи усадьбы.
Хлестнул извозчик добрую красивую обвенку, и дробной рысцой
побежала она по шоссейной дороге Сундучного ряда… После долгих расспросов, после многих переездов от одного трактира к другому Марко Данилыч отыскал наконец
тот, где в этом году рыбные торговцы по вечерам собирались…
То и дело взад и вперед, вверх и вниз по Волге, пыхтя черными клубами дыма,
бегут пароходы.
Привез с
того берега перевозный пароход толпу народа, притащил за собой и паром с возами. Только что сошел с них народ, Петр Степаныч туда чуть не
бегом. Тройку с тарантасом, что взял он на вольной почте, первую на паром поставили. Когда смеркаться стало, он уже ехал в лесах.
Меж
тем на пароход бабы да девки дров натаскали. Дали свисток, посторонние спешат долой с парохода, дорожные люди
бегом бегут на палубу… Еще свисток, сходни приняты, и пароход стал заворачивать. Народ с пристани стал расходиться. Пошли и Никита Федорыч с Володеровым.
Бежит, стрелой летит пароход. Берега
то и дело меняются. Вот они крытые густой изумрудной зеленью, вот они обнаженные давними оползнями, разукрашенные белыми, зеленоватыми, бурыми и ясно-красными лентами опоки. Впереди желтеют пески левого берега и пески отмелей; видится, будто бы водный путь прегражден, будто не будет выхода ни направо, ни нáлево. Но вот выдвинулся крутой мыс, снизу доверху облепленный деревянными домиками, а под ним широкая, синеводная Сура, славная своими жирными, янтарными стерлядями.
Слыхал Никита Федорыч о нравах и обычаях
тех домов и
бегом пустился от них по́д гору.
Припечалится он, бедненький, повесит голову, слезы иной раз из глаз
побегут, а мне
то и любо — смеюсь над ним, издеваюсь…
На другой день, а это было как раз в
то утро, когда Никита Федорович впервые приехал к невесте, в грустном безмолвье, в сердечной кручине сидела, пригорюнясь, одинокая Дуня. Вдруг слышит — кто-то тревожно кричит в коридоре, кто-то
бежит, хлопают двери, поднялась беготня… Не пожар ли, не горит ли гостиница?.. Нет… «Задавили, задавили!» — кричат… И все вдруг стихло.
Долго на другой день Дуня ожидала прихода дорогой гостьи, но
та что-то позамешкалась. Сгорая нетерпеньем, сама
побежала к Марье Ивановне.
Переходя из одного толка спасова согласия в другой, переходя потом из одной секты беспоповщины в иную, шесть раз Герасим перекрещивался и переменял имя, а поступая в Бондаревскую секту самокрещенцев, сам себя окрестил в дождевой воде, собранной в купель, устроенную им самим из молодых древесных
побегов и обмазанную глиной, вынутой из земли на трех саженях глубины, да не осквернится
та купель дыханием везде присущего антихриста, владеющего всем видимым миром, всеми морями, всеми реками и земными источниками…
Составился вокруг порожнего ведерка сход, и на
том сходе решено было завтра же ехать старосте в волость, объявить там о добровольной явке из
бегов пропадавшего без вести крестьянина Герасима Чубалова, внести его в списки и затем взыскать с него переплаченные обществом за него и за семейство его подати и повинности, а по взыскании
тех денег пропить их, не откладывая, в первое же после
того взыска воскресенье.
Увидев, что хозяин один в саду остался, Корней
бегом подбежал к нему. Василий Фадеев пошел было за ним вслед, но
тот, грубо оттолкнув его, запер калитку на задвижку.
Как сбирались
бежать, опять уговаривал я Мокея Данилыча, и опять не согласился он на
побег, а только мне и
тому уральскому казаку слезно плачучи наказывал: «Ежели, — говорит, — вынесет вас Бог, повестите, — говорит, — братца моего родимого Марка Данилыча, господина Смолокурова, а ежели в живых его не стало, племянников моих аль племянниц отыщите.
— Да как в
тот раз, — сказал Пахом. — В радельной рубахе к попу на село не
побежал бы. Долго ль до огласки? И
то, слышь, поп-от грозил тогда. «До архиерея, — говорил, — надо довести, что у господ по ночам какие-то сборища бывают… и на них монахов в рубахи тонкого полотна одевают».
И каждый о
том же повещал встречного и поперечного, и все опрометью
бежали под гору — каждому было лестно поглядеть, как пришибло спесивого миллионщика.
Хоть
бежать, так в
ту же пору Василью Борисычу. Да бежать-то некуда — горница людей полна, и все над ним весело смеются. С одной стороны держит его Никитишна, а с другой — сам Патап Максимыч стоит, ухвативши за плечо зятя любезного.
И, лукаво прищурив глаза, насмешливо поглядел Патап Максимыч на Василья Борисыча, а под
тем стул, ровно железный да каленый. Так бы и вскочил, так бы и
побежал из горницы вон, да как убежишь? И стал он безответен.
Обманщику или выдавшему тайну людей Божьих сторонним такое настает житье, что если не удастся ему
бежать из корабля,
то рано ли, поздно ли он кинется в реку либо в колодезь, а не
то отравится либо удавится.
— Так точно, — отвечал отец Прохор. — А я на
ту пору был в селе Слизневе, и версты не будет от Перигорова-то,
побежал на пожар, да и нашел Авдотью Марковну.
Корней улучил время, когда Патап Максимыч подошел к окну, и хотел было наутек, но Дарья Сергевна, услыхав шум и увидев выходящего из спальня Корнея, смекнула, что творится недоброе, и в чем была, в
том и
побежала за людьми в кухню.
Долго бранил Патап Максимыч Василья Борисыча, а
тот, лежа на печке, только стонет да охает от жениных побой, а сам раздумывает, что лучше:
бежать иль на чердаке удавиться.
Они всполошились, побросали ломы и хотели было
бежать, но работников Патапа Максимыча набиралось на улице больше и больше, и, кроме ставших у каждого двора, их пришло еще по двое и по трое со двора, они стали в каждом проулке между крестьянскими усадьбами, да, кроме
того, на чапуринский двор пришло немало батраков, а оттуда на усад, стали по его окраине, а сами вперед ни шагу.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Послушай:
беги к купцу Абдулину… постой, я дам тебе записочку (садится к столу, пишет записку и между
тем говорит):эту записку ты отдай кучеру Сидору, чтоб он
побежал с нею к купцу Абдулину и принес оттуда вина. А сам поди сейчас прибери хорошенько эту комнату для гостя. Там поставить кровать, рукомойник и прочее.
Те же и Осип. Все
бегут к нему навстречу, кивая пальцами.
Оборванные нищие, // Послышав запах пенного, // И
те пришли доказывать, // Как счастливы они: // — Нас у порога лавочник // Встречает подаянием, // А в дом войдем, так из дому // Проводят до ворот… // Чуть запоем мы песенку, //
Бежит к окну хозяюшка // С краюхою, с ножом, // А мы-то заливаемся: // «Давать давай — весь каравай, // Не мнется и не крошится, // Тебе скорей, а нам спорей…»
— // Другой мужик, присадистый, // С широкой бородищею, // Почти что
то же самое // Народу приказал, // Надел кафтан — и барина //
Бежит встречать.
Только что перед этим он сочинил повесть под названием: «Сатурн, останавливающий свой
бег в объятиях Венеры», в которой, по выражению критиков
того времени, счастливо сочеталась нежность Апулея с игривостью Парни.