Неточные совпадения
По домам обучать Красноглазиха не ходила,
разве только к самым богатым; мальчики, иногда и девочки сходились к ней в лачужку, что поставил ей какой-то дальний сродник на огороде еще тогда,
как она только что надела черное и пожелала навек остаться христовой невестой.
— Уж не знаю,
как сделать это, Марко Данилыч, ума не приложу, благодетель, не придумаю, — отвечала на то хитрая Макрина. — Отписать
разве матушке, чтобы к осени нову стаю келий поставила… Будет ли ее на то согласие, сказать не могу, не знаю.
—
Разве что так, — молвила Макрина. — Не знаю только,
какое будет на то решение матушки. Завтра же напишу ей.
—
Какое с дороги? — сказал Смолокуров. — Ехали недолго, шести часов не ехали, не трясло, не било, ни дождем не мочило… Ты же все лежала на диванчике — с чего бы, кажись, головке разболеться?.. Не продуло ли
разве тебя, когда наверх ты выходила?
— Полноте, Марко Данилыч, ничего не видя, убивать себя.
Как это не стыдно! А еще мужчина! — уговаривала его Дарья Сергевна. — На таком многолюдстве она еще не бывала, что мудреного, что головка заболела? Бог милостив! Вот
разве что? — быстро сказала Дарья Сергевна.
— Сговоришь с ним!..
Как же!.. — молвил Василий Фадеев. — Не в примету
разве вам было,
как он, ничего не видя, никакого дела не разобравши, за сушь-то меня обругал? И мошенник-от я у него, и разбойник-от! Жиденька!.. Веслом, что ли, небо-то расшевырять, коли солнцо́в нет… Собака так собака и есть!.. Подойди-ка я теперь к нему да заведи речь про ваши дела, так он и не знай что со мной поделает… Ей-Богу!
— Бог не выдаст — свинья не съест, — равнодушно промолвил Марко Данилыч. — А у вас, Дмитрий Петрович,
разве есть с ним дела либо расчеты
какие?
— Что это вы вздумали? Это на что? Эх, грозы-то на вас нет!
Как вам это не стыдно, Петр Степаныч, в такой изъян входить? Не могли
разве мы покататься в простой косной? Гляди-кась чего тут понаделали!.. Ах, господа, господа! Бить-то вас некому!
Такой бы обедец состряпал вам,
каким разве только господина губернатора чествуют, когда его превосходительство на ревизию к нам в город изволит наезжать…
— Ни единого, — отвечал солдат. — Барыня у него года три померла, и не слышно, чтоб у него
какие сродники были.
Разве что дальние, седьма вода на киселе. Барыниных сродников много. Так те поляки, полковник-от полячку за себя брал, и веры не нашей была… А ничего — добрая тоже душа, и жили между собой согласно…
Как убивался тогда полковник,
как хоронил ее, — беда!
— Эти книги теперь очень редки, — заметила Марья Ивановна. — Иные можно купить
разве на вес золота, а пожалуй, и дороже. А иных и совсем нельзя отыскать. Сам Бог их послал тебе… Вижу перст Божий… Святый дух своею благостью, видимо, ведет тебя на путь истинного знания, к дверям истинной веры… Блюди же светильник,
как мудрая дева, не угашай его в ожидании небесного жениха.
—
Какой еще порядок! — отвечала Марья Ивановна. — В полный порядок
разве через год приведу. Еще много хлопот впереди…
Думал, копеек на сорок с каждого рубля, а Меркулов с Веденеевым ежели,
как ходят слухи, повысят цены, так много, что
разве гривну на рубль помимо того, во что самим обойдется.
—
Как же это сделать? — в раздумье сказала Марья Ивановна. —
Разве вот что… Отпустит ли тебя Марко Данилыч погостить ко мне ну хоть на месяц, хоть на три недели?.. Я бы тебе показала.
— Зачем же так петь? — в сильном смущенье спросила Дуня. —
Разве нельзя петь
как следует?
—
Как обеими руками? Да
разве это можно? — вскликнула Дуня.
—
Как можно!.. — пуще прежнего зардевшись, ответила Дуня. —
Разве бы я позволила?
А ежели тебе, дражайшая моя дочка Авдотья Марковна, житие в Луповицах хорошее и безобидное, то живи у Марьи Ивановны дольше того срока,
какой я тебе на прощанье дал, для того, что я из Саратова сплыву в Астрахань, а управившись там, проеду, может статься, в Оренбург по некоему обстоятельству, а домой ворочусь
разве к самому Макарью.
—
Как же это так? — с недоуменьем спросил Марко Данилыч. —
Разве тайна
какая?
Пошел Василий Фадеев, хоть и не так спешно,
как бы хотелось Дарье Сергевне. Идет, а сам с собой рассуждает: «Кто ж теперь делами станет заправлять? Дочь молода, умом еще не вышла;
разве что Дарья Сергевна? Да не бабье это дело… Дай-ка Господи, чтоб не очнулся!.. Пятьсот рублев у меня в руках, а опричь его, никто про это не знает».
— Будьте уверены, слова никому не вымолвлю, — отвечала Дуня. — И
разве можно говорить мне, ежель это повредит вам. Ведь вы мой избавитель, я ведь без вас непременно бы пропала. А
как бы после того показалась я на глаза тятеньке?
— Не слыхали
разве? — сказал отец Прохор. — Про это не любят они рассказывать. Отец ведь тоже был в этой самой ереси, а
как человек был знатный и богатый, то никто к нему и прикоснуться не смел. Сильная рука у него была в Петербурге, при самом царском дворе находились друзья его и благоприятели. А все-таки не избежал достойной участи — в монастырь сослали, там в безысходном заточенье и жизнь скончал.
— Что головой-то мотаешь, — досадливо сказал Патап Максимыч. —
Разве не знаешь, что теперь он совсем не тот,
каким прежде был?… Отвечаю за него,
как за самого себя, — вот тебе и весь мой сказ. Не беспокойтесь, Авдотья Марковна, останетесь довольны. Он у вас был бы при доме, и на Унжу его можно бы было послать приискивать лесных покупателей.
Разве что не знала,
как и к кому обратиться?
Даже, бывало, в праздничные дни, дни всеобщего жалованья и угощения хлебом-солью, гречишными пирогами и зеленым вином, по старинному русскому обычаю, — даже и в эти дни Степушка не являлся к выставленным столам и бочкам, не кланялся, не подходил к барской руке, не выпивал духом стакана под господским взглядом и за господское здоровье, стакана, наполненного жирною рукою приказчика;
разве какая добрая душа, проходя мимо, уделит бедняге недоеденный кусок пирога.
И до того ли было! Взять хоть полк. Ведь это был 1871 год, а в полку не то что солдаты, и мы, юнкера, и понятия не имели, что идет франко-прусская война, что в Париже коммуна… Жили своей казарменной жизнью и, кроме
разве как в трактир, да и то редко, никуда не ходили, нигде не бывали, никого не видали, а в трактирах в те времена ни одной газеты не получалось — да и читать их все равно никто бы не стал…
Неточные совпадения
Хлестаков. Поросенок ты скверный…
Как же они едят, а я не ем? Отчего же я, черт возьми, не могу так же?
Разве они не такие же проезжающие,
как и я?
Анна Андреевна. Вот хорошо! а у меня глаза
разве не темные? самые темные.
Какой вздор говорит!
Как же не темные, когда я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?
Разговаривает все на тонкой деликатности, что
разве только дворянству уступит; пойдешь на Щукин — купцы тебе кричат: «Почтенный!»; на перевозе в лодке с чиновником сядешь; компании захотел — ступай в лавочку: там тебе кавалер расскажет про лагери и объявит, что всякая звезда значит на небе, так вот
как на ладони все видишь.
Бобчинский. А я так думаю, что генерал-то ему и в подметки не станет! а когда генерал, то уж
разве сам генералиссимус. Слышали: государственный-то совет
как прижал? Пойдем расскажем поскорее Аммосу Федоровичу и Коробкину. Прощайте, Анна Андреевна!
Правдин. Но
разве дворянину не позволяется взять отставки ни в
каком уже случае?