НеСТРАШНЫЙ лес. Пролёт Фантазии

Алексей Провоторов

Рассказы, в которых одним, или даже самым главным, героем является ЛЕС – со всеми его тайнами, красотой, мрачностью, со всем удивительным, неизведанным. Населенный существами, о которых читатель слышал, а может и нет. Может, даже и не хотел бы слышать, но лес, вот он – за порогом…

Белая Инн

Андрей Зимний

1

Больше всего на свете маленькая Инн любила зимнюю рябину и Яра.

Яр подцепил заалевшую подкову щипцами, окунул в воду. К потолку взметнулся пар, в кузнице стало жарко-жарко.

Яр-жар, она его так и звала.

— Выйди на воздух, Беляночка, подыши, — сказал он, не глядя на Инн.

А вот он её звал так — Беляночкой. То ли за светлые-светлые волосы, то ли за то, что нашёл в снегу. Инн каждый раз млела, хоть и старалась не подавать виду. Его голос, низкий, раскатистый, всегда напоминал ей отдалённый гром.

Инн мотнула головой. Не из упрямства, а просто потому, что ей нравилось, когда жарко. С того самого зимнего дня, когда Яр вынес её из леса.

Инн не смогла бы рассказать, что случилось. Помнила только холод, и как ветер воет в ветвях ёлок. А потом — Яр несёт её к деревне, завёрнутую в его тулуп. От рубахи на плечах кузнеца, казавшихся необъятными, шёл пар. Инн тогда ещё удивилась, как кто-то может быть настолько тёплым в такую стужу.

— Ну, раз не уходишь, давай помогай, — усмехнулся Яр и поманил к себе. — Полей-ка.

Инн подбежала, зачерпнула полный ковш воды, успевшей нагреться, плеснула на руки Яру. Он потёр лицо, затылок. Инн подала полотенце.

— Постирать пора. Давай я постираю? — робко предложила она.

Не сказать, чтобы Инн росла прилежной хозяюшкой. Родители её давно сгинули, и, сколько себя помнила, девочка жила в доме тётки.

Там её работой нагружали так, что если не лениться, то к вечеру пупок развяжется. Инн крутилась-крутилась перед тёткой, а стоило той отвернуться, как девочка сбегала в кузницу.

Но для Яра она бы постирала. Для Яра она бы что угодно… Инн кашлянула, чтобы не дать этому признанию вылезти из горла.

— Да полно, и дома тебе забот хватает. Сам справлюсь, не привыкать.

— Вот жена была бы, не пришлось бы привыкать, — вкрадчиво сказала Инн. Она, конечно, знала, что бабам первым про свадьбу заговаривать негоже, но с Яром-то! Он поймёт, он плохого не подумает. А Инн уже почти взрослая. — Почему у тебя жены нет?

— Есть у меня уже одна девочка, за которой глаз да глаз, — засмеялся Яр, опустил тяжёлую ладонь ей на макушку и растрепал волосы, с таким тщанием заплетённые в косы. — Куда мне ещё?

Инн быстро пригладила волосы. Она старалась выглядеть перед Яром красивой и взрослой, а не потешной малышнёй.

— Но жену же любят. Ты меня любишь?

— Ещё спрашиваешь, Беляночка, ещё спрашиваешь.

У Инн в груди забухало так, что чудо, как ещё рёбра не треснули. И ведь говорил он так ласково, что точно не врал! Вот тут-то она и поняла наконец, что и вправду может спросить у Яра то, о чём уже много месяцев думала. У Инн на глазах выступили слёзы, она прижалась к нему, обняла так крепко, как только смогла.

— Я тебя тоже люблю! Женись на мне!

И почувствовала, как вздрагивает его тело. Инн даже испугалась, что такое. Подняла глаза, а он смеётся!

Отсмеявшись, Яр отстранил её от себя, удерживая за плечи, встал на одно колено и заглянул прямо в глаза.

— Мала ты ещё, Белянка, о замужестве думать. Нос не дорос, — будто в подтверждение он обидно щёлкнул её по носу, а потом сказал серьёзно: — А когда дорастёт, сама поймёшь, что ни к чему тебе за старика выходить. Будет у тебя ещё женихов столько, что метлой отгонять придётся.

Инн как будто умерла: стояла и ни рук, ни ног не чувствовала. Она так долго хотела Яру признаться, так тяжело ей дались эти слова, а он посмеялся. Она набрала воздуха в грудь, чтобы сказать, что не нужны ей те женихи, что хоть и маленькая, а любит его сильнее любой взрослой, что никакой он не старик, раз седых волос нет. Хотела сказать, но из груди вырвались лишь рыдания.

Инн сбросила руки Яра со своих плеч и побежала прочь из кузницы. Как ей мечталось, чтобы Яр побежал следом, чтобы утешил и сказал, что пошутил так по-дурацки… Она даже оглянулась, но никого на широкой деревенской улице не было.

2

Высоко взмывают качели — простая досочка на двух пеньковых верёвках — и летят обратно вниз. Только сидит на них уже не потешная малышка, а ладная девушка. Вместо пары белёсых косичек, тощих, точно мышиные хвостики, — русая коса толщиной с запястье. И когда его Беляночка успела так вырасти?

Яр всё думал, что станет Инн взрослой и тут же его забудет, а она знай прибегала, сидела, как и раньше, в жаркой кузнице. Он даже её качели детские не снял — рука не поднялась. Когда ещё их привязал? А Инн по-прежнему просит Яра раскачать её посильнее, так, чтобы надулся парусом подол с синей вышивкой, чтобы опасно заскрипела ветка старого дуба.

— А ты слышал, что к нам княжич приезжает охотиться в волшебном лесу? Вот охмурю его, выйду замуж и уеду, если качать сильнее не будешь!

Инн, как маленькая, скорчила рожицу, когда пролетала мимо Яра. Он усмехнулся, покачал головой. А ведь может его Беляночка. Даже и княжич таких красавиц не видел. Что ей стоит лишний раз улыбнуться? Другие и без улыбки повлюблялись, только сама Инн на них не смотрела.

Яр толкнул качели так сильно, что девушка звонко вскрикнула.

— Как бы лес сам за ним не поохотился.

В деревне каждый знал, что из лесной чащи можно взять лишь то, что та сама предложит. Вот здесь морошку собирай, тут сухостой руби, а решишь похозяйничать — духи быстро наглеца отвадят. Хорошо, если живым уйдёшь. Яру тогда, считай, повезло…

Инн вдруг резко остановила качели, помолчала, а потом спросила:

— Он никогда ничего тебе не говорит? Наш лес.

Яр насторожился, взглянул в лицо Беляночки — нет, не дразнит его. Серьёзная, задумчивая, будто прямо сейчас далёкий шёпот слышит.

— И давно он с тобой… разговаривает?

— Давно…

С самим Яром лес говорил только однажды, но так, что он на всю жизнь запомнил. Это случилось той самой зимой, когда он нашёл маленькую Инн. Собирал хворост и вдруг заметил что-то тёмное на снегу. Только шагнул в ту сторону, как еловые лапы опустились ниже, будто хотели спрятать находку от чужого взгляда. Знал ведь Яр, что нельзя лесу перечить, но чутьё повело, заставило пробиться через колючую завесу. Глянул, а в сугробе ребёнок клубочком свернулся, на ресницах иней, пар изо рта едва-едва поднимается. Яр признал соседскую девочку, обернул своим тулупом, поднял на руки и понёс домой. Вот тогда с ним лес и заговорил.

Кто-то каркнул прямо за спиной: «Кузнец!» Яр оглянулся, а позади ель близко-близко стоит, ветви развела, будто вот-вот схватит и задушит. А потом со всех сторон его начали кликать разными голосами. То уханьем совы — посреди дня-то! — то хрустом снежного наста. Яр прижал девочку крепче к груди и вдруг отчётливо так услышал: «Оставь её нам. Оставь, оставь, оставь». Но разве какой человек, даже с самым маленьким трусливым сердцем, оставит ребёнка в лесу замерзать? Вот и Яр не оставил.

Как выбрался из леса — не помнил, только засел в груди стылый ужас. И знание, что никогда, даже в разгар дня, когда духи не так сильны и позволяют людям ходить по своим владениям, нельзя ему ступать в волшебный лес, иначе там и сгинет.

А теперь лес этот с его Беляночкой говорит. Не забыл, значит… И чего она тогда, дурочка, польстилась на соседскую рябину? Рассказывала потом, как забралась на чужой двор, как пёс сорвался с цепи, как погнал её до самого леса. Заплутала Инн и уснула в заметённом снегом гнёздышке из торчащих наружу еловых корней.

Весной Яр у своего дома посадил молодую рябинку, чтобы девочка больше к соседям не лазала.

— Да не то чтобы и говорит лес со мной, — прервала его воспоминания Инн, — а так, картинки показывает, или посылает ветер петь песни за окном. Я как-то раз спросила у тётки, а та ничего не слышала. Вот подумала, может ты…

— Нет, — Яр мотнул головой.

Не по душе ему было, что лес тянет лапы в деревню, лучше бы и не слышать от Беляночки таких рассказов. Но всё равно спросил:

— Что же ему от тебя нужно?

— Не знаю. То зовёт, а то какие-то истории рассказывает, навроде сказок. К утру забываются все, кроме одной. В ней девочка ведёт по лесу медведя. Приходят они к раскидистой рябинке, которая стоит одна аккурат посередине широкой поляны. Девочка прямо из медвежьей пасти достает рябиновые ягодки по штуке и знай себе смеётся. Когда набирает полную горсть, подбрасывает вверх, а перед ней и не медведь уже, а кто — не помню…

— Чудна́я история… Ты его, Беляночка, не слушай. Не к добру это, когда с тобой духи говорят.

Сказал вроде бы правдиво, а будто соврал. Но уж больно стало боязно, что лес его девочку заберёт. В первый раз Яр её отвоевал по случайности, так теперь духи пробуют хитростью и лаской приманить. А если им удастся, что тогда Яр будет делать? Бедовая его голова… Всё равно ведь при себе не удержит, да и нечего юной красавице водиться с тем, кто ей в отцы годится, но и лесу нельзя Белянку отдавать.

— Я только тётушку да тебя слушаю, — улыбнулась Инн.

— Вот и умница.

Яр снова толкнул качели, будто было в них волшебство сильнее, чем во всём волшебном лесу — пока Инн на них качается, остаётся его Беляночкой.

3

День, в который приехал княжич Миросвет, выдался погожим, самое оно, чтобы косить траву да ворошить сено. Но деревенские побросали все дела, оделись понаряднее и с самого утра собрались на околице, чтобы встретить гостя чин по чину.

Инн поначалу идти отказалась, но тётушка очень уж распереживалась: как же это, княжича да не уважить! Чтобы её не расстраивать, Инн надела синий сарафан, самый лучший, который прежде ни разу не доставала из короба, и пошла.

Будь воля Инн, она бы осталась да поработала. Сейчас детские дни, полные обиды на тётушку и попыток сбежать от домашних дел, вспоминались со стыдом. Только став постарше, Инн поняла, как непросто приходилось тётушке и до чего доброе у неё сердце. Она ведь осталась вдовицей с кучей малых сыновей, ни один из которых не мог поднять плуг, но осиротевшую племянницу взять в семью не отказалась. Теперь, когда двоюродные братья Инн превратились в крепких парней, тётушке не приходилось рвать жилы, чтобы всех прокормить. Но помочь ей всё равно хотелось.

Воспоминания прервались, когда Инн встала в ряд с остальными деревенскими, высыпавшими встретить княжича. Со всех сторон слышались пересуды: какой он, этот Миросвет?

Княжич не заставил долго ждать. Вереница ладных лошадок с всадниками подлетела к околице, Миросвет спешился, преломил хлеб, поблагодарил за встречу. Он оказался светловолосым и улыбчивым, но главным было то, как княжич себя нёс. Переодень такого в простую рубаху, дай в руки серп — всё одно с простым парнем не спутаешь. Так величаво наклонял голову, так поводил плечами, что Инн аж залюбовалась.

Она так бы и рассматривала княжича, если б не увидела собак. Оказывается, на охоту Миросвет взял псов, да таких, что и медведя испугать могут. Серые, высокие, они молча кружили вокруг подоспевшего псаря, тянули носами воздух, повернув злые морды к лесу.

— Тётушка, дозволь уйти, — попросила Инн не своим голосом.

— Иди, иди, голубка.

Все в деревне знали, что Инн любит рябиновые ягоды. И все знали, что она до смерти боится собак.

В ночь после приезда Миросвета Инн видела странные сны. А наутро ей показалось, что сорочка на спине пропитана чем-то холодным и липким. Потрогала — нет, сухая.

Проснулась она ещё до света, и, чтобы смыть дурной сон, решила пойти на пруд да искупаться. Но вода оказалась холодновата, и Инн просто приподняла подол, села на мостки и стала болтать ногами в пруду, омывая их до колен.

Запели петухи, над лесом раскраснелась полоска зари, и на её фоне взвился вверх дымок из кузни. Вот бы Яр сейчас был не там, у мехов, а здесь, рядышком с Инн…

Что-то хрустнуло в кустах, отзываясь на её мысли. Она вскочила, оправила подол. Неужто кто из неудавшихся ухажёров вздумал подглядывать? Инн аж кровь бросилась в лицо, захотелось убежать от стыда. Но она набралась смелости:

— А ну, выходи!

Никто перед ней не показался, и в голове мелькнуло: «Может, зверьё просто?» Только вот не бывает у зверья такого чистого бархатного голоса, какой послышался вдруг из-под шатра ивовых веток:

— Правду говорят, что у вас тут чудеса на каждом шагу.

Инн испугалась бы, наверное, не так сильно, если б за кустами оказался медведь или волк. Зверья бояться стоит меньше, чем незнакомца из свиты княжича, который подглядывает за девушкой на пруду.

— Не дрожи так, не обижу, — снова заговорили ивовые ветки. — Если покажусь, не будешь бояться?

— Я и так не боюсь! — соврала Инн, и голос её прыгнул вверх, как зайчишка.

— То-то я вижу, как у тебя от смелости щёки зарделись.

— Дразнишься? — робко улыбнулась Инн.

— Дразнюсь, — послышался шутливый ответ. — И показываться я передумал. Не увидишь, пока имя своё не назовёшь.

— Инн! — тут же крикнула она.

— Прости, красавица, обманул я тебя. Всё равно не покажусь. Больно мне нравится тебя подзадоривать.

— Как знаешь, — ответила Инн, хотя любопытство так и распирало. — Пора мне. А ты не подглядывай больше, нехорошо это.

— Никак удержаться не мог, уж больно белые у тебя ножки.

Ивовые ветви дрогнули — вот-вот кто-то из-за них появится, но тут же снова бессильно повисли. Будто тронул их незнакомец, да тут же передумал, отпустил.

— Ещё свидимся, красавица Инн.

Она развернулась и побежала прочь. «Белые у тебя ножки», — крутились стыдные слова в голове. Даже мысли у Инн не возникло, чтобы дать круг, спрятаться рядом с ивами да посмотреть, кто из-за них выйдет.

Следующие дни она не вылезала со двора. Подруги зовут вечером песни петь — не идёт, у костра посидеть — не идёт. А ну как тот, с пруда, будет среди деревенских смотреть на Инн, дружкам пересказывать всё да потешаться? Лишь когда тётушка попросила добежать до кузницы, отнести Яру молока в благодарность за то, что плуг починил, Инн ушла из дома.

А когда вернулась, не поверила глазам. Во дворе на карауле стояли дружинники княжича, у калитки — воз, укрытый рогожей. Зашла в дом, а там все лавки завалены тканями, лентами, шубами, за столом сидит сам Миросвет, а тётушка его чаем с медком потчует. Инн положила ему поясной поклон и глянула на тётушку, что та скажет делать: баранок с маком принести или с глаз долой убраться.

— Присаживайся, голубка — сказала тётушка.

Инн сделала шаг и остановилась. Как можно ей за один стол с княжичем? Да и зачем?

— Не дрожи так, не обижу, — светло улыбнулся Миросвет.

Инн проделала оставшиеся до стола шаги и опустилась на табурет, чтобы не упасть. Вот тебе и дружинник. Что хоть княжич мог поутру на пруду делать? Но ведь не спросить при тётушке. Инн опустила взгляд и промолчала.

— Ты прости, красавица, что подшутил над тобой, — заговорил княжич, глядя на Инн так ласково, будто гладил. — Полюбилась ты мне, едва увидел, но разве стала бы ты так бойко со мной говорить, зная, кто в кустах прячется? А теперь я для себя решил, что без тебя домой не ворочусь. Мы с тётушкой твоей уже всё порешили: здесь в деревне свадьбу сыграем, привезу с собой к отцу не просто любимую, а законную жену. Станешь ножки мыть не в пруду, а в серебряных тазах.

— Ты прости мою дерзость, княжич, — заговорила Инн, украдкой глянув на Миросвета, — но разве можно без родительского благословения свадьбу играть? Да и что из меня, деревенской девушки, за жена для княжича?

— Не нужно мне ничьё благословение, чтобы разглядеть свою судьбу. И тебе не нужно, только слово своё скажи — будешь не то что княгиня, царица. Моя, ненаглядная.

Так он это говорил, что у Инн в груди растеплелось.

— Не вышло у тебя охоты, да? — спросила она и взглянула прямо в лицо Миросвету. От этого взгляда он словно зажёгся, заискрился, улыбаясь широко и искренне.

— Главное чудо я увидел и изловил. Но княжич я или не княжич, если своё слово держать не буду? Обещался в лесу поохотиться и дичь добыть, значит исполню. А захочешь, так тебе диковинного зверя в подарок на свадьбу добуду.

— Наш лес волшебный, да ты и сам знаешь, — осторожно начала Инн. — Но чудеса в нём бывают и недобрые. Если кто бьёт зверя в лесу, духи сторицей отплатят смертями. И ты можешь ног не унести, и деревня потом страдать будет. Коли говоришь, что хочешь женой меня сделать, так послушай совета — не охоться. Никто не подумает, что ты не держишь слово, зато все увидят, как ты мудр, что есть в тебе смелость переменить собственное решение.

— Не могу отказать своей невесте в первой же её просьбе, — сказал Миросвет и посмотрел на Инн так, будто от одной его воли все из избы разом исчезли, оставив их наедине. — Проводишь до крыльца?

— Провожу.

Миросвет поднялся, и Инн встала из-за стола. Через сени прошли молча, но она так и чувствовала его взгляд. Тёплый, точно наброшенный на плечи пуховый платок. На крыльце Миросвет лишь легонько коснулся пальцами её щеки.

— Я же говорил, что свидимся. Ни за что теперь тебя не отпущу.

— Даже если откажусь за тебя пойти?

— Тогда буду возить в твой дом подарки, пока изба по брёвнышку не рассыпется, а тебе о любви говорить, пока не смилуешься.

Инн распрощалась с Миросветом. Вернулась в избу. Тётушка сияла ярче отполированного серебряного блюда. Но прежде, чем она успела вымолвить хоть слово, Инн бросилась к ней и разрыдалась.

— Ты что, ты что, голубка? Он тебя обидел?

— Нет. Он хороший. Только тётушка, милая, я Яра люблю!

— Час от часу не легче. Ну, ну, хватит реветь. Ты подумай сама, Яр мужик хороший, да для тебя староват, двадцать зим — разница немалая. Случись так, что помрёт раньше тебя, кто детей кормить будет? Уж поверь, вдовой остаться — доля горькая. А что до любви… И он, конечно, тебя любит, да только как дочку. Не то что Миросвет. Да и правильно ты сказала, что хороший парень. Ещё и княжич. Он ведь мог бы охмурить тебя да и бросить, ан нет, замуж зовёт. Неужто ты думаешь, что с ним не будешь счастлива?

— Я не знаю, тётушка.

— Будешь, конечно, будешь. Ты иди, поспи, голубка, в новый день и мысли приходят новые. — Тётушка помолчала и строго добавила: — И вот что, не ходи теперь в кузницу. Это все наши знают, что Яр мужик порядочный и какая у вас история, а вот кто из княжеской свиты увидит, как ты у него вьёшься, может слух плохой пустить. Поняла меня?

Инн вытерла слёзы, кивнула. Всю ночь вспоминалась ей то улыбка Миросвета, то злосчастный миг, когда она попросила Яра жениться на ней. Второй раз на такое Инн бы не решилась. А сам Яр, как и сказала тётушка, смотрел всё теми же глазами, что видели малявку, у которой нос не дорос. Сколько ни реви, ничего меж ними не изменится.

На следующее утро сватам княжича дали ответ: свадьбе быть.

4

Хороший был топор, острый, Яр сам его накануне наточил. Негоже использовать такой не по делу, но раз уж решился… Подошёл к старому дубу и рубанул сначала одну верёвку, затем вторую. Качельки упали в примятую траву. Ножками Инн примятую.

Яр поднял голову — концы верёвок болтались на толстой ветке, будто только что сняли с неё двоих висельников. И жалко вроде, но уж больно горько смотреть на качели, которые теперь если и взлетят, то только от ветра. Ох, Беляночка.

Наверное, Яр был одним во всей деревне, кто сегодня не пошёл гулять на свадьбе княжича. Даже хворые с кроватей поднялись ради невиданного зрелища да богатого угощения. А ещё — ради счастливицы Инн, которую никогда больше не увидят.

Боялся Яр, что её к себе лес заберёт, а оказалось, что беда-разлука пришла не с той стороны. Ему бы напиться до забытья, только уж так повелось, что Яр не охоч был до горькой. А ещё бы — порадоваться. Искренне, от сердца, ведь его девочка нашла счастье. Не сам ли он думал, что даже княжич её красоте покорится? Ходить теперь Беляночке в шелках и жемчужных бусах, в мехах, что не дадут зимой замёрзнуть вернее кузнечьего тулупа. Надо бы порадоваться, а что-то не радовалось. Разве возможно это для мужчины, чья любимая за другого выходит?

Любимая? Любимая.

Не дочка, не маленькая подружка, не дававшая скучать в кузнице. А родная, милая, ненаглядная. Чужая невеста.

Яр чуть было и рябинку не срубил, да одумался. Может в какую-нибудь из зим молодая княгиня вернётся тётушку проведать и его, Яра, вспомнит. А он гроздью ягод угостит.

Тем временем солнце, ещё недавно красившее небо лишь кротким румянцем зари, целиком выплыло из-за восточного края горизонта. Значит, всё. Свершилось. Стала Беляночка женой княжича Миросвета.

Яр вернулся в дом, оставив дверь настежь раскрытой. Сел на высокий табурет, на котором всегда сидела Инн. И уронил голову на раскрытые ладони. Он всё ждал, когда послышатся песни, но вместо отдалённых звуков гуляния раздался хлопок двери его дома. Яр встал из-за стола, обернулся и увидел облако белой ткани, метнувшееся ему навстречу, а в следующее мгновение — лицо Инн напротив своего лица. Она встала на носочки и поцеловала его, совсем без умения, но с таким жаром, какого Яру не доводилось и в кузне испытывать. А потом разрыдалась.

— Беляночка моя…

Яр сжал её лицо ладонями, большими пальцами принялся стирать слёзы, да только без толку. Те всё бежали и бежали, а он гладил и гладил девичьи щёки, никак не верил, что Инн перед ним настоящая. Так бы и сцеловать слезинку, узнать: солёная?

— Что же ты? Как же?..

— Сбежала, — всхлипнула Инн. — Все так суетились, что на минутку даже про меня забыли. А я не могу… Я ведь только тебя…

Инн прижалась к Яру, обвила его руками так, будто сказала: «И отдирать станешь — не отдерёшь». Не знала, глупенькая, что он и не станет, что ничего на свете так не желает, как держать её в объятиях. Тоненькую, нежную, его, только его Беляночку.

— Что же ты наделала, — прошептал вроде и укор, а вышло одно — ласка. — Родная моя, любимая ты дурочка.

— Что теперь будет, Яр, что будет… — Инн спрятала лицо у него на груди, вцепилась пальцами в рубаху.

«Беда будет». Да только вслух не сказал. Разве есть теперь какая сила, чтобы заставила Яра Беляночку свою оставить? Пусть княжич лютует, пусть в деревне об опороченной девке судачат — справятся, переживут.

— Вот что… — Яр коснулся губами её макушки. — Ты ведь пойдёшь за меня, Беляночка?

Инн кивнула, перестала всхлипывать, готовая довериться всему, что Яр сейчас скажет.

— Пойдём сейчас к твоей тетушке, благословения испросим. Чем дольше ты у меня прячешься, тем больше разговоров среди людей. А княжич… Как приехал, так и уедет. Забудется. Не бойся, я тебя в обиду не дам.

Так и отправились: Инн, как была — в подвенечном платье, Яр — в ненарядной рубахе. И хоть разговор предстоял тяжёлый, а дни впереди — нелёгкие, радость звенела в душе серебряным колокольчиком. Если бы спросила сейчас Инн снова, как в детстве, почему у него жены нет, ответил бы, что её ждал. И Беляночка ещё теснее, ещё доверчивей прижалась к Яру, будто мысли их переплелись так же крепко, как пальцы соединённых рук.

— Яр, ты качели повесь обратно, — попросила она. — И мне пригодится, и деткам нашим.

— Повешу, Беляночка, повешу.

За калитку своего дома Инн вошла вслед за Яром ни жива ни мертва, он аж почувствовал, как похолодели её пальцы. Во дворе, прямо на грядках с цветами, топтались дружинники князя и рыскали волкодавы, которых тот привёз для охоты. На Яра и Инн обрушились такие взгляды, которые могут череп расколоть вернее кузнечного молота. Но дорогу им никто не заступил.

В просторной горнице было не продохнуть — так много в неё набилось народа. Прижавшись спиной к стенке, стояла тётушка, одетая в праздничное, белая, как полотно. Двоюродных братьев Инн теснили по углам дюжие дружинники. А за столом сидел княжич Миросвет.

— Вот уж не думал, что ты так оскорбишь меня, — тяжело уронил он, подымаясь. — Поначалу решил, будто юная просто, напугалась и сама не ведала, что творишь. Надеялся, что верну, успокою. А ты, оказывается, вот какая. К другому сбежала. Да к кому! Опозорить меня решила? Светлого княжича Миросвета на простого мужика сменять? Я ведь ради тебя против воли отца готов был пойти.

Яр разве что не зарычал. И не потому, что о нём говорили, как о босяке недостойном. Сам знал, что, быть может, вправду не годится для красавицы Инн. А потому что от слов княжича его Беляночка задрожала, как травинка.

— За неё теперь я в ответе, — Яр шагнул вперёд, расправил плечи, будто мог ими закрыть любимую от гнева Миросвета.

А тот только бровью повёл. И хватило: двое дружинников, точно натасканные псы, метнулись к Яру и сгребли под локти. Уж сколько в руках Яра, которым покорялось железо, было силы, но даже им с хваткой княжьих молодцев не вышло справиться.

— И ты ответишь, а как же.

Княжич едва ли взглянул на Яра, будто тот был досадным камешком на дороге. По-настоящему смотрел он только на Инн. Будто хотел спалить её на месте или, наоборот, в лёд обратить. Всё одно Яр почувствовал беду.

Дёрнулся в руках дружинников, гаркнул:

— Беги! Беги прочь, Белянка!

Инн послушно отступила назад, но вдруг мотнула головой, сделала два шага к Миросвету.

— Ты не зря злишься, светлый княжич, глупой я оказалась: только надев подвенечное платье, поняла, что не смогу ни себя, ни тебя обманывать. Затуманили мне голову и очи твои светлые, и слова твои ласковые, как тут было отказать… Да только сердце-то не обманешь. Плохо я поступила, что на разговор тебя не вызвала, но хоть сейчас скажу: нам обоим врозь лучше будет. Люблю я Яра. Прости нас, светлый княжич, доброю своей душой.

Может и была его душа доброй, да только не разглядеть её было из-под сведённых бровей и лёгшей на лицо тени. И когда только успел он оказаться возле Беляночки? Когда замахнулся? Яр увидел только, как мотнулась голова Инн от хлёсткой пощёчины.

Никакая сила больше не могла держать. Яр взревел, рванулся. Локти врезались в животы дружинников и те грянулись на пол, как подрубленные. Всё равно сколько их ещё. Нельзя им к Белянке, не посмеют!

Инн шатнулась к Яру, прислонилась, вжала голову в плечи — напуганный воробушек с перебитыми крыльями.

— Беги же! — рыкнул он, подтолкнул к выходу.

Инн понеслась прочь из избы, спотыкаясь о подол белого платья. Только это Яр и смог увидеть, а потом в горницу муравьиным роем хлынули дружинники. Яр толкнул одного, другого. Но куда ему одному против шестерых? Навалились, сбили с ног.

«Пустить за ней собак», — услышал приказ княжича прежде, чем кулак дружинника обрушился на висок.

5

«Убежала? Убежала ведь?»

Полуденное солнце резануло глаза, отозвалось болью во всём теле. Даже веки тяжело до конца разнять, а руки и ноги будто телегой переехало. И в ушах шум… Ан нет, не шум. Разговоры тихие, и рыдает кто-то.

Яр сморгнул слепящую пелену с глаз, поднялся на ноющих локтях. Как это он во дворе оказался? Видать, выволок кто… А вокруг половина деревни собралась. Нехорошо Яру сделалось. Уж точно не набежало бы столько народу из-за побитого кузнеца.

–… морды-то все в крови.

И рыдание. Тётка Беляночки в голос воет.

Какие морды?..

Весь туман из головы Яра вышибло разом. Рывком поднялся, забыв, что ноги не держат, бросился к тётке:

— Где? Инн где?

А та только пуще в слёзы. Глотает их, за горло себя держит, будто вот-вот захлебнётся горем. Только сын её старший ответил:

— Нет Инн. В лес от собак побежала, да так и не вернулась. Зато собаки вернулись… А морды все в крови. Княжич забрал их и уехал.

Яр слушал, да не слышал. Будто не про Беляночку это всё. Не бывает такого. Не с живыми, не с любимыми.

А слёзы у тётки Инн настоящие…

Да нет же. Вот она, убегала из избы, тоненькая, беленькая. Поди, в лесу схоронилась, а лес её любит, не даст обидеть.

«и морды все в крови»…

— Нашли? — Яр и сам не заметил, что трясёт брата Беляночки за плечи. Да так вцепился, что на парне того и гляди рубаха лопнет. — Инн нашли?

— Да кто ж теперь в лес пойдёт?

— Я пойду.

— Яр, всем нам горько, а тебе — горше всех. Но в лесу кровь пролилась. Если бы ещё помочь можно было как…

Что он несёт? Будто Белянку уже отпели, будто… Что же за люди такие? Сколько Яр без памяти провалялся, а пойти искать Инн и не подумали.

Никто Яра не остановил, не начал увещевать, когда он бросился к лесу. Верно прочли в его лице, что зашибёт любого, кто попробует не пустить. Только сам лес и мог помешать.

Яр упрямо шагал к грозным соснам, стерёгшим лесную чащу. Что ему сейчас духи, что их запугивания, когда где-то там Беляночка? Пусть загубят, пусть убьют, хоть до скончания веков пусть мучают, только сначала он свою девочку из леса вынесет.

Как много лет назад…

Только кругом теперь не мягкие сугробы по колено, а мох, жгущий глаза ядовитой зеленью. И студёный ветер не лезет в рукава и за ворот. Но уж лучше бы так, чем затхлый стоячий воздух, будто Яр шагнул не в лес, а в древний склеп. Ворона перед самым носом пролетела, мол, не ждут тебя здесь, кузнец, убирайся вон, пока цел.

Яр вскинул лицо к сосновым макушкам, бросил с вызовом:

— Где она?

Деревья качнулись, будто усмехнулись. Да и не ждал Яр, что лес ему станет помогать. Сам кинулся в чащу — сердце приведёт! Уже раз привело… И что же он, дурак, счастью противился? Пусть и не тогда, когда Инн малышкой несмышлёной просила пожениться, но потом-то? Будто чувств своих не понимал. Сам же себя обманул, запутал. А ведь тогда ничего бы этого не случилось. Не искал бы её то ли живую, то ли мёртвую.

Вдруг Яр заметил, что словно бы не сам идёт, а лес его направляет. Тут деревья сгрудятся, не давая пройти, а там разойдутся, дорогу уступая. Больно уж услужливо, больно напоказ. Жара десятка кузниц не хватило бы, чтобы отогнать холод, пробравшийся в сердце. И не идти нельзя. Лес как издевается… Зачем ведёт, куда?

А потом увидел, куда.

На рыжей хвое лежал снег, а по нему щедро рассыпана алая рябина. Яр подался вперёд. Не снег — белая ткань. Разодранное платье подвенечное. И алое на нём — не рябиновые ягоды.

У Яра ноги стали будто чужими, подкосились, не дали подойти. Упал, руками потянулся к Беляночке. Вдруг она сейчас застонет и тоже к нему пальчики белые протянет. Да только не протянула. Как были они наполовину врыты в землю, так и остались. А спину так собаки объели, что Яр и сам не пожелал бы услышать Белянкин стон.

Да как же это… Неправда, всё неправда! Лесной глумливый морок.

Яр поднялся на четвереньки, точно зверь какой добрался до лежащей ничком Инн. Потянул за плечи, глянул в раскрытые глаза. В них хрустальным льдом вмёрзли ужас и боль, а больше ничего не осталось. Ни любви, ни тепла, ни жизни.

Лечь бы возле Беляночки да помереть тут же. Яр бы и лёг, но никто за ними в лес не придёт. Если уж не вышло дать ей ни мужниной любви, ни детей, так хоть не позволит навечно одной в лесу пропасть.

Укрыть бы, да кроме своей рубахи ничего нет. Яр в неё и завернул, как уж вышло, взял Беляночку на руки — всё такая же невесомая, будто снова пятилетнюю малышку держит. А всё одно нести тяжело. И каждая слеза, что на рубаху-саван падала, казалось, весит не меньше наковальни.

— Наша она! Наша, наша! — разбежались эхом злые шепотки. — Не заберёшь.

Яр стиснул зубы, пальцами в Белянкино тело вцепился. Чужую девочку лесу не отдал, неужто свою, любимую оставит? Двинулся вперёд, через грозно скрипящие сосны, к дому.

Раз — еловая лапа по лицу хлестнула, обожгла колкой хвоей. Другая в глаза метила, да Яр зажмурился. Малинник на пути вырос, и руки будто сами в цепких ветках завязли.

— Не отдам, — прорычал, пробился сквозь малину, топча кусты сапогами.

Бросился бежать. Всеми правдами и неправдами вынести, вырвать Белянку из лесной пасти.

Корень петлёй выскочил прямо под ноги. Яр запнулся, пролетел вперёд. Чудом только не грянулся о землю, ощерившуюся клыками из обломанных веток.

А потом Яр вдруг услышал далёкие голоса. Свои, деревенские — сразу понял. Кинулся на звук.

— Сейчас, милая, сейчас, родная. Выберемся, — зашептал, сбивая дыхание.

Вот уже и дымок завиднелся меж стволов. Казалось, ещё верста, не больше, и за соснами покажутся избы. Вот уже, немножко. И тут голоса не ближе стали, а дальше, а потом и вовсе за спиной уже послышались. Впереди же — чаща, да такая дремучая, будто Яр в самое сердце лесное забрался.

Разом стало темно. Не заметил он, пока от хлещущих веток отбивался, как солнце закатилось за зубья сосновых верхушек, как сумерки сгустились. Оказался ночью во владениях духов, когда они вступают в полную силу. И лес взглянул на Яра тысячей глаз.

Яр обернулся вокруг себя. Кто к нему выйдет? С кем говорить? Странно, вроде и темно, а всё будто бы видно. Деревья плывут, склоняются к нему, приглядываются. С ветки рыжий кот смотрит — с одной головой на двух туловищах.

Яр не умел говорить с духами, но точно знал, что всем по сердцу почтение. Поклонился в пояс:

— Знаю, лес на меня гневается, гибели моей хочет. Позвольте только Белянку домой к родным вернуть, чтоб похоронили по-человечески. Сам к вам приду, по своей воле, слово даю. Делайте тогда со мной, что хотите.

А лес только засмеялся, глумливо ухнул из дупла филин с заячьими ушами. И ответа уже Яру не надо было, чтоб понять: нет у леса сердца. Ни умолить его, ни разжалобить. Угрожать и вовсе глупо. Что он, кузнец, против духов?

— Наша она, — снова раскатилось вокруг.

Яр крикнул в сердцах:

— Да на что она вам, нелюди?! Мёртвая…

Крикнул, и будто только сейчас признал. Нет больше его Беляночки. Глянул на неё — а она на него в ответ глядит, глядит и улыбается.

— Мёртвая, мёртвая! — заухал филин, и из-под каждой ветки посыпались на Яра хохотки, страсть как весело духам стало.

Яр совсем перестал чувствовать вес Инн, будто под рубахой только воздух. Беляночка спорхнула с его рук, как голубка, поскакала по соснам, с каждым духом здороваясь, и вернулась. И платье подвенечное на ней целёхонько, и шея, порванная псами, глаже лебяжьей.

— Правда я теперь мёртвая, — сказала она, — но ты не печалься, ни к чему это.

Иллюстрация Людмилы Коноваловой

Инн коснулась холодными устами щеки Яра, а потом положила земной поклон на все четыре стороны.

— Миленькие, отпустите Яра. Не будет мне покоя, если вы его погубите.

Зашумели сосны, забегал по хвоинкам ветер, будто ответ каждой собирал, влетел в заячье ухо филину, и филин молвил:

— Пусть идёт, сестрица, коли ты за него просишь.

Яр неверяще протянул к Беляночке руки. Из всех лесных издёвок и насмешек эта казалась самой страшной, самой жестокой. Снова духи морочат или правда? Правда она перед ним стоит целёхонькая?

— Иди, Яр-жар, — шепнула Инн, и из её глаз выкатились две льдинки, упали в мох. — Тебе, живому, место среди живых. А я и мёртвая всегда буду тебя любить, останусь твоей вечной невестой, но только в лесу.

— Да куда же я? Если ты здесь, то и для меня нет другого места. Один раз не удержал, неужели второй раз соглашусь с тобой расстаться?

— Просто так тебе в лесу не остаться, — предостерегающе сказала Инн.

То-то у него вспыхивала искрой мысль, как же духи позволили беде случиться, почему не защитили, не спасли. Значит, вот как. Сами Беляночке гибели желали, как той далёкой зимой. Замёрзла бы насмерть — навсегда в лесу духом осталась. Тогда не вышло, так теперь всё равно своего добились.

— Если умереть надо, так я умру. Чтобы с тобой быть, любую смерть приму.

— А если не смерть?

— Всё равно, Беляночка. Что ж ты, дурочка, спрашиваешь.

Инн взяла его за руку, и вокруг посветлело. Повела за собой, и торчливые болотные кочки под её ступнями покрылись ровным серебряным настом, выстлавшим путь вглубь леса. Разноцветные тени духов ложились на морозную дорожку, и слышалось Яру неодобрительное ворчание, то похожее на скрип двери, то на сорочий стрёкот.

Сосны внезапно прыгнули в стороны, закончился ледяной настил, и Яр увидел поляну, посреди которой раскинула ветви красавица-рябинушка. В разгар лета её резные листья полыхали осенней медью, а промеж них прятались гроздья спелых ягод.

Инн крепко сжала прохладными пальцами ладонь Яра, провела его через поляну до рябины, поклонилась ей.

— Дозволь, сестрица, ягодой угоститься, — попросила она.

По кроне рябины пробежал ветерок, и Яру почудилось, что не ветви шелохнулись, а девица величаво склонила голову. В протянутую руку Инн упала гроздь алых ягод. Беляночка сощипнула их с черешков и поднесла на раскрытой ладони ко рту Яра. Он не стал спрашивать, зачем. Собрал губами рябиновые ягоды и раскусил. Терпко и невозможно сладко. Так вот почему Инн их так любила…

Яр хотел погладить её по щеке, приласкать, но взметнулась вверх не человеческая рука, а звериная лапа. Медвежья. Инн прильнула к ней, зажмурилась, чтобы удержать в глазах слёзы-льдинки.

— Спасибо, сестрица, — поблагодарила рябину Беляночка, положила руку на загривок Яру и повела прочь, приговаривая: — Бедный ты мой бедный, — приговаривала Инн, — не хотела я для тебя такой участи.

Яр не мог ей ответить словами. Понадеялся лишь, что когда-нибудь она и сама поймёт: нет для него большего счастья, чем быть со своей Беляночкой. А медведем ли, человеком ли — всё едино.

***

С тех пор, как Беляночка и Яр сгинули, зимы рядом с волшебным лесом стали выдаваться такими снежными, что избы заметало по самые крыши. Промеж собой деревенские судачили, что это Белая Инн, вечная невеста, застилает постель своему жениху. Видели её летом, пляшущей на празднике лесных духов в Ночь Костров. Пела она песни задорнее, чем живые девицы, лучистее, чем они, улыбалась молодцам, вот только наутро всегда убегала в лес. Один парень влюбился и погнался за ней, хотел поймать, да только красавицу Инн под сенью сосен встречал медведь. Парнишка потом божился, что глаза у того медведя были человеческие, только никто ему не поверил.

Иллюстрация Людмилы Коноваловой