Неточные совпадения
А мордовски старики, от белого царя казну получивши,
после моляна судили-рядили: что бы белому царю дать, что б великому государю в дар от мордвы
послать.
— Сегодня ж изготовлю, — молвила Макрина и, простясь с Марком Данилычем, предовольная
пошла в свою горницу. «Ладно дельцо обделалось, — думала она. —
После выучки дом-от нам достанется. А он, золотая киса, домик хороший поставит, приберет на богатую руку, всем разукрасит, души ведь не чает он в дочке… Скажет матушка спасибо, поблагодарит меня за пользу святой обители».
— Опять же и то взять, — опять помолчав, продолжал свое нести Фадеев. — Только что приказали вы
идти каждому к своему месту, слепые с места не шелохнулись и пуще прежнего зачали буянить, а которы с видами, те, надеясь от вашего здоровья милости, по первому слову
пошли по местам… Самым главнеющим озорникам, Сидорке во-первых, Лукьяну Носачеву, Пахомке Заплавному, они же
после в шею наклали. «Из-за вас, говорят, из-за разбойников, нам всем отвечать…» Народ смирный-с.
По вечерам и ярманочные, и городские трактиры битком набиты. Чаю выпивают количество непомерное.
После, как водится,
пойдут в ход закусочки, конечно, с прибавленьицем. В Москве — в Новотроицком, у Лопашева и в других излюбленных купечеством трактирах — можно только чай пить, но закусывать, а пуще того винца рюмочку выпить — сохрани Господи и помилуй!.. Зазорное дело!.. У Макарья не то: там и московским, и городовым купцам, яко в пути находящимся, по все дни и по вся ночи — разрешения на вся.
Ужас и уныние
шли вместе с холерой; вечером и на рассвете по всем церквам гудел колокольный звон, чтобы во всю ночь между звонами никто не смел выходить на улицу; на перекрестках дымились смрадные кучи навоза, покойников возили по ночам арестанты в пропитанных дегтем рубахах, по домам жгли бесщадно все оставшееся
после покойников платье, лекаря ходили по домам и все опрыскивали хлором, по народу расходились толки об отравлении колодцев…
После обеда именинник
пошел на часок отдохнуть, а гость домой стал собираться, но тетушка его не пустила.
Опять приходят на память Груни слова: «И ежели
после молитвы станет у тебя на душе легко и спокойно, прими это, Дуня, за волю Господню,
иди тогда безо всякого сомненья за того человека».
В самый день дожинок
после обедни
идут, бывало, с веселыми песнями на широкий двор помещичий, высоко́ держа над головами именинный сноп.
Восстав от сна на другой день
после катанья в косной, Марко Данилыч
послал за Корнеем Прожженным. Тот не замедлил.
— Как так? Да нешто можно без обеда? — с удивленьем вскликнул Морковников. — Сам Господь указал человеку четырежды во дню пищу вкушать и питие принимать: поутру́ завтракать, потом полудничать, как вот мы теперь,
после того обедать, а вечером на сон грядущий ужинать… Закон, батюшка… Супро́тив Господня повеленья
идти не годится. Мы вот что сделаем: теперича отдохнем, а вставши, тотчас и за обед… Насчет ужина здесь, на пароходе, не стану говорить, придется ужинать у Макарья… Вы где пристанете?
Уж мы ждали вас, ждали, а потом и ждать перестали — теперь вот уж восьмая неделя
после Казанской
пошла, а вас все нет да нет.
Оскорбляются… «Мы, — пишут, —
посла к вам по духовному делу
послали, а вы его оженили, да еще у церковного попа повенчали!» Такую остуду от первейших благодетелей принять большой расчет, особливо при надлежащей ну́жде.
У нас в скиту так полагали, да и сама матушка Манефа так думала, что, когда скончалась бы Марья Гавриловна, все бы, что
после нее ни осталось —
пошло в обитель.
— Нет, матушка. В Казани я с весны не бывал, с весны не видел дома родительского… Да и что смотреть-то на него
после дедушки?.. Сами изволите знать, каковы у нас с дядей дела
пошли, — отвечал Петр Степаныч. — В Петербург да в Москву ездил, а
после того без малого месяц у Макарья жить довелось.
— Что это такое у Манефиных?
После заутрени всей обителью к игуменье в келью
пошли, с пением! Что за праздник такой?
После ужина
пошел Герасим в заднюю избу, там постель ему невестка постлала.
— Знающие люди доподлинно так заверяют, — спокойно ответил Чубалов. — Опять же у нас насчет самых редкостных вещей особые записи ведутся. И так икона с записью. Была она
после также комнатной иконой у царевны Евдокии Алексеевны, царя Алексея Михайловича меньшой дочери, а от нее господам Хитровым досталась, а от них в другие роды
пошла, вот теперь и до наших рук доспела.
Правеж чернобылью порос, от бани следов не осталось,
после Нифонтова пожара Миршень давно обстроилась и потом еще не один раз
после пожаров перестраивалась, но до сих пор кто из церкви ни
пойдет, кто с базару ни посмотрит, кто ни глянет из ворот, у всякого что бельмы на глазах за речкой Орехово поле, под селом Рязановы пожни, а по краю небосклона Тимохин бор.
— Вы́морок
идет на мир только у крестьян, — сказал волостной голова. — Дворянским родам другой закон писан.
После господ выморок на великого государя
идет. Царь барскому роду жаловал вотчину, а когда жалованный род весь вымрет, тогда вотчина царю назад
идет. Такой закон.
С той поры по всем якимовским деревням
пошли суды да пересуды, кому доставаться им
после безнаследного барина.
Весь день
после этого разговора Дуня была сама не своя. Много думала она о том, что узнала от Вареньки, мысли роились у ней, голова кругом
шла. Почти до исступленья дошедшая восторженность овладела ею.
Почти все согласились со Смолокуровым. То было у всех на уме, что, ежели складочные деньги попадут к Орошину, охулки на руку он не положит, — возись
после с ним, выручай свои кровные денежки. И за то «
слава Богу» скажешь, ежели свои-то из его лап вытянешь, а насчет барышей лучше и не думай… Марку Данилычу поручить складчину — тоже нельзя, да и никому нельзя. Кто себе враг?.. Никто во грех не поставит зажилить чужую копейку.
— Ладно-с, оченно даже хорошо-с. Можно и векселя взять, — сказал Белянкин. — Да дело-то, Степан Федорыч, завтра ранним утром надо покончить. Когда ж векселя-то писать? Ночью ни один маклер не засвидетельствует… А
после давешнего разговора с Лебякиным да с Колодкиным они завтра же
пойдут умасливать доронинских зятьев, чтоб поверили им на неделю там, что ли… Верно знаю о том, сам своими ушами вечор слышал, как они сговаривались.
— О том хочу сказать вам как отцу, как родителю, что
после этого как раз, пожалуй, сплетки да худые россказни
пойдут по соседству.
Уж
после отправки к Дуне письма вспомнила Дарья Сергевна про Аграфену Петровну. Хоть в последнее время Дуня и переменилась к своему «другу любезному», стала к ней холодна и почти совсем избегала разговоров с ней, однако, зная доброе сердце Аграфены Петровны, Дарья Сергевна
послала к ней нарочного. Слезно просила ее приехать к больному вместе с Иваном Григорьичем и со всеми детками, самой съездить за Дуней, а Ивана Григорьича оставить для распорядков по делам Марка Данилыча…
Пошла Никитишна вкруг стола, обносила гостей кашею, только не пшенною, а пшена сорочинского, не с перцем, не с солью, а с сахаром, вареньем, со сливками. И гости бабку-повитуху обдаривали, на поднос ей клали сколько кто произволил. А Патап Максимыч на поднос положил пакетец; что в нем было, никто не знал, а когда
после обеда Никитишна вскрыла его, нашла пятьсот рублей. А на пакетце рукой Патапа Максимыча написано было: «Бабке на масло».
— Ох, искушение, — тихонько молвил Василий Борисыч и, склонив головушку,
пошел медленными стопами творить тестеву волю. С той поры как Патап Максимыч уверился, что от рогожского
посла все одно что от козла — ни шерсти, ни молока, Василий Борисыч, кроме насмешек, ничего не слыхал от него. И пикнуть не смел перед властным тестем.
— Получила, но
после великого собора. А на этом соборе она уж изменилась, — сказала Марья Ивановна. — Я сидела возле нее и замечала за ней. Нисколько не было в ней восторга; как ни упрашивали ее — не
пошла на круг. С тех пор и переменилась… Варенька говорила с ней. Спроси ее.
После того и хозяева и гости, напившись чаю и покушав праздничного пирога, со всякого рода прибавленьицами,
пошли в сад, где уж были накрыты столы для угощенья крестьян.
— А отчего ж бы ей не
пойти? — возразил Поликарп Андреич. — Чем парень не вышел? Взял и ростом, и дородством, не обидел его Господь и красой, и разумом. Отборный жених. А главное то возьми в расчет, что ведь миллионщица!
После отца одной ей все достанется.
— Без Авдотьи Марковны ни за что на свете не вскрою, — повысив голос, промолвил Патап Максимыч. — Вскроем
после похорон. А об деньгах не заботьтесь. У меня их достаточно, а расчесться успеем, времени много впереди. Пишите же записку да
посылайте скорей за этим старинщиком.
— Вы, Авдотья Марковна, столько благодеяний мне оказали, что буду я теперь неустанно Бога молить, да устроит он ваш жизненный путь.
Пошли вам Господи доброго и хорошего сожителя, дай Бог удесятерить достатки ваши, дай вам Бог во всю вашу жизнь не видать ни горя, ни печалей. А я,
после таких ко мне милостей, вековечный и верный служитель ваш. Теперь ли,
после ли когда, для вас на всякую послугу готов.
— Не знаю, что вам сказать, Петр Степаныч. Много бы я вам еще порассказала, да, слышите, Марфа Михайловна
идет, — сказала Аграфена Петровна. —
После сорочин, когда будет она в Вихореве, приезжайте к нам, будто за каким делом к Ивану Григорьевичу. А к двадцатому дню расположили мы с тятенькой Патапом Максимычем ехать к ней. Остановимся здесь. Заходите.
Насчет отца Прохора писал он, что
послал к нему пятьсот рублей, а остальные отдаст
после, когда дозволят ему торговые обороты.
Медленно встала Дуня и
пошла за подругой. Посмотрели они на детей; те играли с детьми Колышкина и держали себя хорошо.
После того Аграфена Петровна
пошла с Дуней в гостиную. Сели они там.
— Хозяйкой отчего не быть, а в подхозяйки никому неохотно
идти, — сказала Лизавета, быстро взглянувши в глаза
послу архиерейскому.
— Озими хорошие, — отвечал Ннкифор. —
После Покрова зажелтели было, потому что с Семенова дня дождей не было ни капельки, погода сухая, а солнышко грело, ровно летом, ну а как
пошли дожди да подули сиверки, озимые опять зазеленели.
А я все, что ни есть у меня, вот этому малышу
после себя отдам, все добро мое
пойдет внучку моему любезному, Захарушке.
А Никифор
пошел отдохнуть
после трудного и долгого пути в подклеть, на давно облюбованное им место, в боковушу рядом с Пантелеем. Сколько ни уговаривал его Патап Максимыч выбрать жилье где-нибудь наверху, Никифор не соглашался.
— Вот увидишь. Попробуй только, — молвила Таисея. — Да еще и твоему хозяину напишет, чтобы ни впредь, ни
после он тебя в скиты не
посылал.
— Когда я еще находился в бедности, а в родительском дому отцовские достатки порасстроились от поджога токарни, а потом клеть у нас подломали, а
после того поскорости воры и лошадей свели, я в ту пору слыл первым, самым лучшим токарем в нашей стороне; меня родитель и
послал на сторону, чтобы кое-что заработать для поправки семейных наших дел.