Неточные совпадения
Медные
деньги переливать тоже
не стать была гусарам, ходившим
в мундирах службы ее императорского величества.
— Зачем певицу? Брать так уж пяток либо полдюжину. Надо, чтоб и пение, и служба вся были как следует, по чину, по уставу, — сказал Смолокуров. — Дунюшки ради хоть целый скит приволоку́,
денег не пожалею… Хорошо бы старца какого ни на есть, да где его сыщешь? Шатаются, шут их возьми, волочатся из деревни
в деревню — шатуны, так шатуны и есть… Нечего делать, и со старочкой, Бог даст, попразднуем… Только вот беда, знакомства-то у меня большого нет на Керженце. Послать-то
не знаю к кому.
Перечисляет
в мыслях, сколько
денег, сколько подарков получит обитель от нового «благодетеля», а уж насчет запасов, особенно рыбных, нечего и думать — завалит Смолокуров обительские погреба, хоть торг заводи: всю рыбу никак тогда
не приесть.
— С порядочным, — кивнув вбок головой, слегка наморщив верхнюю губу, сказал Смолокуров. — По тамошним местам он будет из первых. До Сапожниковых далеко, а
деньги тоже водятся. Это как-то они, человек с десяток, складчи́ну было сделали да на складочны
деньги стеариновый завод завели.
Не пошло. Одни только пустые затеи. Другие-то, что с Зиновьем Алексеичем
в до́лях были, хошь кошель через плечо вешай, а он ничего, ровно блоха его укусила.
Четвертый день, как они поставили баржи
в пристани как следует, но, несмотря на мольбы, просьбы, крики, брань и ругань,
не могут получить заслуженных
денег от Василья Фадеева.
— Эх, горе-то какое! — вздохнул Сидорка. — Ну ин вот что: сапоги-то, что я
в Казани купил, три целкача дал, вовсе
не хожены. Возьми ты их за пачпорт, а
деньги, ну их к бесу — пропадай они совсем, подавись ими кровопийца окаянный, чтоб ему ни дна, ни покрышки.
С ним сбежало еще десятеро слепых. Те слепые, у которых мало
денег было
в заборе,
не пошли за Сидоркой, остались. Он крикнул им из лодки...
— Нисколько мы
не умничаем, господин купец, — продолжал нести свое извозчик. — А ежели нашему брату до всех до этих ваших делов доходить вплотную, где то́ есть каждый из вас чаи распивает аль обедает, так этого нам уж никак невозможно. Наше дело — сказал седок ехать куда, вези и
деньги по такцыи получай. А ежели хозяин добрый, он тебе беспременно и посверх такцыи на чаек прибавит. Наше дело все
в том только и заключается.
—
Не пустячные
деньги! — покачал головою и Марко Данилыч. — Да неужто у него только шестьдесят тысяч и было? — спросил он после короткого молчанья. — Отец-то ведь у него
в хорошем капитале был…
Схоронивши мать, Зиновий Алексеич переселился
в Вольск. Выстроил там лучший дом
в городе, разубрал его, разукрасил,
денег не жалея, лишь бы отделать все
в «наилучшем виде», лишь бы каждому кидалось
в глаза его убранство, лишь бы всяк, кто мимо дома ни шел, ни ехал, — все бы время на него любовался и, уехавши, молвил бы сам про себя: «Сумел поставить хоромы Зиновий Алексеич!»
Сватались из-за невестиной красоты, из-за хорошего родства, а больше всего из-за
денег; таких только отчего-то
не виделось, что думали жениться
в надежде найти
в Лизавете Зиновьевне добрую жену, хорошую хозяйку и разумную советницу.
Осторожный
в делах Зиновий Алексеич уговаривал его больше половины
денег наудачу
не бросать; счастье-де вольная пташка, садится только там, где захочет…
— А вот, к примеру сказать, уговорились бы мы с вами тысяч по двадцати даром получить, — стал говорить Веденеев. — У меня наличных полтины нет, а товару всего на какую-нибудь тысячу, у вас то же. Вот и пишем мы друг на дружку векселя, каждый тысяч по двадцати, а
не то и больше. И ежели
в банках по знакомству с директорами имеем мы доверие, так вы под мой вексель
деньги получаете, а я под ваш. Вот у нас с вами гроша
не было, а вдруг стало по двадцати тысяч.
— На то кредит… Без кредиту шагу нельзя ступить, на нем вся коммерция зиждется…
Деньги что?
Деньги что вода
в плесу — один год мелко, а
в другой дна
не достанешь, омут. Как вода с места на место переливается, так и
деньги — на то коммерция! Конечно, тут самое главное дело: «
не зевай»… Умей, значит, работáть, умей и концы хоронить.
Хоть
не то, что убыток, а разве
не все едино, что почти держать
в руках такие
деньги, а
в карман их
не положить.
Знал он, что и хлопку мало
в привозе и что на мыльные заводы тюлений жир больше
не требуется, а отчего ценам упасть до того, что своих
денег на нем
не выручишь, понять
не может.
— Идет, — радостно и самодовольно улыбаясь, вскликнул Василий Петрович. — А
не в пример бы лучше здесь же, на пароходе, покончить. Два бы рублика взяли, десять процентов, по вашему слову, скидки. По рублю бы по восьми гривен и порешили… Подумайте, Никита Федорыч, сообразитесь, — ей-Богу,
не останетесь
в обиде. Уверяю вас честным словом вот перед самим Господом Богом.
Деньги бы все сполна сейчас же на стол…
— Можно бы, я полагаю, и осетринки прихватить, — будто нехотя проговорил Морковников. — Давеча
в Василе ботвиньи я с осетриной похлебал — расчудесная, а у них на пароходе еще, пожалуй, отменнее. Такая, я вам доложу, Никита Федорыч, на этих пароходах бывает осетрина, что
в ином месте ни за какие
деньги такой
не получишь… — Так говорил Василий Петрович, забыв, каково пришлось ему после васильсурской ботвиньи.
Не то что
в госпожинки,
в середу аль
в пятницу, опричь татарских харчевен, ни
в одном трактире скоромятины ни за какие
деньги, бывало,
не найдешь, а здесь, погляди-ка, что…
— Ярманка, сударь, место бойкое, недобрых людей
в ней довольно, всякого званья народу у Макарья
не перечтешь. Все едут сюда, кто торговать, а кто и воровать… А за нашим хозяином нехорошая привычка водится:
деньги да векселя завсегда при себе носит… Долго ль до греха?.. Подсмотрит какой-нибудь жулик да
в недобром месте и оберет дочиста, а
не то и уходит еще, пожалуй… Зачастую у Макарья бывают такие дела. Редкая ярманка без того проходит.
Заря еще
не занималась, но небосклон становился светлее… Чу!.. Кто-то по грязи шлепает… Вглядывается Флор Гаврилов — ровно бы хозяин… Вот кто-то, медленно и тяжело ступая, пробирается вдоль стенки… Подошел под фонарь… Тут узнал Флор Гаврилов Дмитрия Петровича… «Он!.. зато весь
в грязи… Никогда такого за ним
не водилось!.. Шибко, значит, загулял!.. Деньги-то целы ли?.. Сам-от здоров ли?»
— Экая важность, что заперто!.. — вскликнул Дмитрий Петрович. — Были бы
деньги, и
в полночь, и за полночь из земли выкопают, со дна морского достанут… Схожу распоряжусь… Нельзя же
не поздравить.
И,
не слушая Меркулова, пошел вон из номера. Исходил он все коридоры, перебудил много народа, но, чего искал, того
не достал. И бранился с половыми, и лаской говорил им, и
денег давал — ничего
не мог поделать. Вспомнил, что
в номере у него едва початая бутылка рейнвейна. И то хорошо, на безрыбье и рак рыба.
—
Деньги в руках — больше ей
не надо ничего!..»
— По имени
не называли, потому что
не знали, а безыменно вдоволь честили и того вам сулили, что ежели б на самую малость сталось по ихним речам, сидеть бы вам теперь на самом дне кромешной тьмы… Всем тогда от них доставалось, и я
не ушел, зачем, видишь, я у себя
в дому моложан приютил. А я им, шмотницам, на то: «
Деньги плачены были за то, а от вас я сроду пятака
не видывал… Дело торговое…» Унялись, перестали ругаться.
— Правда ли, нет ли, а намолвка
в ту пору была, что
деньги будто тогда она припрятала,
не чая, что Манефа с одра болезни встанет…
— Так-с, — протянул Самоквасов. — Расплатится он! Как же!.. Держите карман шире!.. На гулянки бы только ему, по трaктирам да
в непотребных местах отличаться!.. А долги платить — дело
не его… На беспутное что-нибудь и деньги-то у вас, поди, займовал?
Предъявлю, значит, ему расписку, потребую платежа, а как, по вашим словам, он теперь
не при
деньгах, так я расписочку-то ко взысканию, да и упрячу друга любезного —
в каменный дом за решеточку…
Составился вокруг порожнего ведерка сход, и на том сходе решено было завтра же ехать старосте
в волость, объявить там о добровольной явке из бегов пропадавшего без вести крестьянина Герасима Чубалова, внести его
в списки и затем взыскать с него переплаченные обществом за него и за семейство его подати и повинности, а по взыскании тех
денег пропить их,
не откладывая,
в первое же после того взыска воскресенье.
Взяла
деньги Пелагея, медленно отошла к бабьему куту и, выдвинув из-под лавки укладку, положила туда
деньги. На глазах опять слезы у ней показались, а Абрам стоял перед братом, ровно
не в себе — вымолвить слова
не может.
Уши развесив бабы ее слушают, набираются от закусочницы сказов и пересудов, и пошла про Герасима худая молва, да
не одна: и
в разбои-то он хаживал, и фальшивые-то
деньги работывал, и, живучи у купца
в приказчиках, обокрал его, и, будучи у купчихи
в любовниках, все добро у нее забрал…
Герасим, хоть для того же, чтоб избавить всю братнину семью от рекрутчины, выходил
в купцы, но сбирать
денег ему
не довелось, своих было достаточно.
Сказывали, что книги те были когда-то
в одном из старообрядских монастырей, собираемы были там долгое время, причем
денег не жалели, лишь бы только купить.
Продавец дорожил книгами, но,
не зная ни толку
в них, ни цены,
не очень дорожился, все уступал за три тысячи целковых, но с обычным, конечно, условием:
деньги на стол.
Но вот беда,
денег при нем всего только две тысячи, дома ни копейки, а продавец и
не спускает цены, и
в розницу
не продает.
— Мошенник, что ли, я какой? Ты бы еще сказал, что
деньги подделываю… Кажись бы, я
не заслужил таких попреков. Меня, слава Богу, люди знают, и никто ни
в каком облыжном деле
не примечал… А ты что сказал? А?..
— Ну ладно, ладно… За
деньгами не постою, ежель полюбятся, — самодовольно улыбаясь, молвил Марко Данилыч. — Так ты уж кстати и «минею»-то мне подбери. Как ворочусь домой,
в тот же день записочку пришлю тебе, каких месяцо́
в у меня
не хватает.
— Эка память-то какая у меня стала! — сказал он. — Из ума было вон… Вот что, Герасим Силыч,
деньги мне, братец ты мой, необходимо надо послезавтра на Низ посылать, на ловецких ватагах рабочих надобно рассчитать, а
в сборе наличных маловато. Такая крайность, что
не придумаю, как извернуться. Привези, пожалуйста, завтра должок-от.
—
В векселе сроку, любезный мой,
не поставлено, — с улыбкой сказал Смолокуров. — Писано: «До востребования», значит, когда захочу, тогда и потребую
деньги.
Да смотри ты у меня, чтобы
в каждой избе и
в каждой светлице хоть по одной подуборной было, клади уж, так и быть, две дюжины подуборных-то — разница
в деньгах будет
не больно великая…
Три
деньги тебе
в день — куда хочешь, туда и день, сыт крупой, пьян водой, помирай как умеешь, только
не на лавке под святыми, а
в чистом поле, под ясным небом.
Не раз и
не два миршенских ходоков из Петербурга по этапу назад выпроваживали, но миршенцы больше всякого начальства верили подьячему да его сроднику волостному писарю, каждый раз новые
деньги сбирали и новых ходоков
в Петербург снаряжали. Кончилось тем, что миршенское общество обязали подписками об якимовских пустошах ни
в каких судах
не хлопотать, а подьячего с писарем за писанье кляузных просьб услать
в дальние города на житье. Тут миршенцы успокоились.
От того от самого, которые ему контрактом
не обязались, теперь все до единого перешли к Меркулову да к Веденееву, а которые задатки от Онисима Самойлыча заполучили, те отплывают
в Енотаевск да на Бирючью Косу и оттуда по почте
деньги ему посылают, чтоб он
не отперся
в случае, что ихние задатки он
не получил.
А Меркулов с Веденеевым, как только поженились на дочерях вашего благоприятеля Зиновья Алексеича Доронина, так свои капиталы и женины приданые
деньги да и тестевых, может, половину, а пожалуй, и больше, вкупе сложили и повели
в Астрахани дела на самую большую руку, никто таких больших делов
не запомнит.
— Как к нему писать? — молвил
в раздумье Николай Александрыч. — Дело неверное. Хорошо, если
в добром здоровье найдешь его, а ежели запил? Вот что я сделаю, — вложу
в пакет
деньги, без письма. Отдай ты его если
не самому игумну, так казначею или кто у них делами теперь заправляет. А
не отпустят Софронушки, и пакета
не отдавай… А войдя к кому доведется — прежде всего золотой на стол. Вкладу, дескать, извольте принять. Да, опричь того, кадочку меду поставь. С пуд хоть, что ли, возьми у Прохоровны.
А ежель возьмет что
в лавке Софронушка,
не то чтобы
деньги с него спросить, накланяются еще досыта за такую милость, руки и полы расцелуют, потому что если он хоть самую малость возьмет, значит хозяин весь залежалый товар поскорости с барышом распродаст.
Денег в руки никогда
не бирал.
— Себе я возьму этот лист. Каждый из вас от меня получит за наличные
деньги товару, на сколько кто подписался. Только, чур, уговор — чтоб завтра же
деньги были у меня
в кармане. Пущай Орошин хоть сейчас едет к Меркулову с Веденеевым — ни с чем поворотит оглобли… Я уж купил караван… Извольте рассматривать… Только, господа,
деньги беспременно завтра сполна, — сказал Марко Данилыч, когда рыбники рассмотрели документ. — Кто опоздает, пеняй на себя — фунта тот
не получит. Согласны?
— Наслышан я, Дмитрий Петрович, что вы на свой товар цены
в объявку пустили. Нахожу для себя их подходящими. И о том наслышан, что желаете вы две трети уплаты теперь же наличными получить. Я бы у вас весь караван купил. Да чтоб
не тянуть останной уплаты до будущей ярманки, сейчас же бы отдал все
деньга сполна… Вот извольте — тут на триста тысяч билет. Только бы мне желательно, чтобы вы сейчас же поехали со мной
в маклерскую, потому что мне неотложная надобность завтра дён на десяток
в Москву отлучиться.
— Постараюсь, — сказал Марко Данилыч. — Признаться,
в наличности таких
денег теперь при себе
не имею, да
не знаю, буду ли завтра иметь, — дружески улыбаясь, прибавил он. — Теперича
не то что двадцати пяти тысяч — ста рублей во всей ярманке
не сыщете на самый короткий срок. Такое безденежье, что просто хоть волком вой…