Неточные совпадения
— Так я и отпишу к матушке, — молвила Макрина. — Приготовилась бы принять дорогую гостейку. Только вот
что меня сокрушает, Марко Данилыч. Жить-то у нас где будет ваша Дунюшка? Келий-то таких нет. Сказывала я вам намедни,
что в игуменьиной стае тесновато будет ей, а в других кельях еще теснее, да и не понравится вам — не больно приборно… А она, голубушка,
вон к каким хоромам приобыкла… Больно уж ей у нас после такого приволья не покажется.
Что есть мочи размахивая руками, быстро кинулся половой
вон из комнаты.
—
Вон оно
что! — молвил Петр Степаныч. А сам думает: «Ай да матери! Этого бы нам с Сеней в год не выдумать». Таифа вспала ему на ум — толкует она там с Марком Данилычем да вдруг как брякнет что-нибудь про ту свадьбу… Потому и спросил Таисею, каких мыслей о том матушка Манефа.
Кончились хлопоты, еще ден пяток, и караван двинется с места. Вдруг получает Меркулов письмо от нареченного тестя. Невеселое письмо пишет ему Зиновий Алексеич: извещает,
что у Макарья на тюленя цен вовсе нет и
что придется продать его дешевле рубля двадцати. А ему в ту цену тюлень самому обошелся, значит, до́ставка с наймом паузков, с платой за простой и с другими расходами
вон из кармана. Вот тебе и свадебный подарок молодой жене!
— Ты
чего торчишь?..
Вон пошел!.. Мошенники!.. Ироды проклятые!..
— Он самый, — молвил Никита Федорыч, радуясь,
что русый признал его. — Скажите, однако, где мы с вами видались? У меня что-то из памяти
вон.
И, не слушая Меркулова, пошел
вон из номера. Исходил он все коридоры, перебудил много народа, но,
чего искал, того не достал. И бранился с половыми, и лаской говорил им, и денег давал — ничего не мог поделать. Вспомнил,
что в номере у него едва початая бутылка рейнвейна. И то хорошо, на безрыбье и рак рыба.
—
Чего мне жалеть-то себя?.. — с каким-то злорадством, глазами сверкнув, вскликнула Фленушка. — Ради кого?.. Ни для кого… И меня-то жалеть некому, опричь разве матушки… Кому я нужна?.. Ради кого мне беречь себя?.. Лишняя, ненужная на свет я уродилась!..
Что я,
что сорная трава в огороде — все едино!.. Полют ее, Петенька… Понимаешь ли? Полют… С корнем
вон… Так и меня… Вот
что!.. Чуешь ли ты все это, милый мой?.. Понимаешь ли, какова участь моя горькая?.. Никому я не нужна, никому и не жаль меня…
— Значит, сироту красть? Погони не чаешь… Дело!.. Можем и в том постараться… Останетесь много довольны… Кони — угар. Стрижена девка косы не поспеет заплесть, как мы с тобой на край света угоним… Закладывать,
что ли, а может, перекусить
чего не в угоду ли? Молочка похлебать с ситненьким не в охотку ли?.. Яичницу глазунью не велеть ли бабам состряпать? Солнышко
вон уж куда поднялось — мы-то давно уж позавтракали.
— Широко, значит, жить захотелось, — с усмешкой ответил Феклист Митрич. — Навезет с собой целый табор келейниц. Все заведет, как надо быть скиту.
Вон и скотный двор ставит, и конный!.. Часовни особной только нельзя, так внутри келий моленну заведет…
Что ей, Манефе-то?.. Денег не займовать… И у самой непочатая куча, и у брата достаточно.
Говорили Чубаловы с тем, с другим мужиком порознь, говорили и с двумя, с тремя зарáз, и все соглашались,
что хотят из деревни их согнать не по-Божески,
что это будет и перед Богом грех, и перед добрыми людьми зазорно, но только
что мир-народ в кучу сберется, иные речи от тех же самых мужиков зачнутся: «
Вон из деревни!
— Эка память-то какая у меня стала! — сказал он. — Из ума было
вон… Вот
что, Герасим Силыч, деньги мне, братец ты мой, необходимо надо послезавтра на Низ посылать, на ловецких ватагах рабочих надобно рассчитать, а в сборе наличных маловато. Такая крайность,
что не придумаю, как извернуться. Привези, пожалуйста, завтра должок-от.
И хозяин вдруг встревожится, бросится в палатку и почнет там наскоро подальше прибирать,
что не всякому можно показывать. Кто понял речи прибежавшего паренька, тот, ни слова не молвив, сейчас же из лавки
вон. Тут и другие смекнут,
что чем-то нездоровым запахло, тоже из лавки
вон. Сколько бы кто ни учился, сколько бы ни знал языков, ежели он не офеня или не раскольник, ни за
что не поймет,
чем паренек так напугал хозяина. А это он ему по-офенски вскричал: «Начальство в лавку идет бумаги читать».
Чем бы уговаривать Дунюшку, она на-ка
вон поди!..
Никому ни слова о нем не говорила, и все думали,
что он у меня из памяти
вон…
Дуня смешалась. Забыла наставленья, из памяти
вон,
что надо ей отвечать. Марья Ивановна подсказала, и она, опускаясь на колени, слабым голосом ответила...
— Хоша я давеча над покупателями маленько и подтрунил, а ведь надо правду сказать, они наличными-то, пожалуй, раздобудутся. Нонче
вон эти банки завелись,
что под заклад товаров деньгами за малые проценты ссужают.
— Вот всякий гляди да кáзнись, — тараторила разбитная приживалка чиновница Ольга Панфиловна. — Всяким добром ублаготворял мерзких паскуд, как
вон эта злоязычница Аниська Красноглазиха… Не
чем другим, а этим самым и навел на себя гнев Господень. И осетрины-то ей, бывало, и белужины, и икры, и дров, и муки, и всякой всячины.
Чем бы настоящим бедным подать, тем,
что в нищете проводят жизнь благородную, он только этой гадине. А пошарь-ка в коробье у проклятой Аниськи, увидишь, сколь бедна она.
— Нешто твой Патап Максимыч не знает,
что и́нокиням на свадьбах да на кстинах быть не подобает?.. — не в меру распалившись, кричала она на всю обитель. — С ума,
что ли, вы сошли со своим хозяином!.. Нá смех,
что ли, он послал тебя?
Вон, сейчас же
вон из обители!.. Чтобы духом твоим не пахло здесь!..
— Праздников не вычитает, — зашептали в артели, — не то
что Смолокуров. У того праздники из счету
вон, а в субботу, если в баню пойдешь, вычет за половину дня.
— Будьте спокойны,
что могу, то сделаю, — сказал Патап Максимыч. — А теперь вот о
чем хочу спросить я вас: от слова не сделается, а все-таки… сами вы видели Марка Данилыча…
Вон и лекарь говорит и по всем замечаниям выходит,
что не жилец он на свете. Надо бы вам хорошенько подумать, как делами распорядиться.
А пожалуй, и такой бы хахаль навернулся,
что обобрал бы ее до ниточки, да и бросил, как
вон Алешка Лохматый Марью Гавриловну обобрал да бросил.
—
Вон у меня в кладовой Дунины сундуки стоят, ломятся от приданого,
что покойник Марко Данилыч ей заготовил.
«О-о! — подумал Патап Максимыч. — Так
вон оно откуда все пошло. Значит, это все Фленушка устроила. На такие дела только ее и взять. Эх, ведал бы да знал я тогда об этом, таких бы надавал ей тузов,
что, пожалуй, и в игуменьи теперь не попала бы».