Неточные совпадения
«
Вот этой жениха не нужно будет искать: сама найдет, — с улыбкой думала Хиония Алексеевна, провожая глазами убегавшую Верочку. — Небось не закиснет в девках, как эти принцессы, которые умеют только важничать… Еще считают себя образованными девушками, а когда пришла пора выходить замуж, — так
я же им
и ищи жениха. Ох, уж эти
мне принцессы!»
Я как услышала, что Привалов приехал, так сейчас же
и перекрестилась:
вот, думаю, господь какого жениха Nadine послал…
— Что
мне делается; живу, как старый кот на печке. Только
вот ноги проклятые не слушают. Другой раз точно на чужих ногах идешь… Ей-богу! Опять, тоже
вот идешь по ровному месту, а левая нога начнет задирать
и начнет задирать. Вроде как подымаешься по лестнице.
—
Мне что…
мне все равно, — с гонором говорил Игорь, отступая в дверях. — Для вас же хлопочу… Вы
и то
мне два раза каблуком в скулу угадали.
Вот и знак-с…
— Гм…
я думал, лучше. Ну, да об этом еще успеем натолковаться! А право, ты сильно изменился…
Вот покойник Александр-то Ильич, отец-то твой, не дожил… Да. А ты его не вини. Ты еще молод, да
и не твое это дело.
Как подумаю, что делается без
меня на приисках, так
вот сердце кровью
и обольется.
—
Вот и нет, — возразил старик. —
Я как давеча взглянул на него, — вылитый покойный Александр Ильич, как две капли воды.
—
Вот я назло маме
и Хине нарочно не пойду замуж за Привалова…
Я так давеча
и маме сказала, что не хочу разыгрывать из себя какую-то крепость в осадном положении.
— А
вот сейчас… В нашем доме является миллионер Привалов;
я по необходимости знакомлюсь с ним
и по мере этого знакомства открываю в нем самые удивительные таланты, качества
и добродетели. Одним словом,
я кончаю тем, что начинаю думать: «А ведь не дурно быть madame Приваловой!» Ведь тысячи девушек сделали бы на моем месте именно так…
—
Вот, Вася,
и на нашей улице праздник, — говорил Гуляев своему поверенному. —
Вот кому оставлю все, а ты это помни: ежели
и меня не будет, — все Сергею…
Вот мой сказ.
— Нет, Вася, умру… — слабым голосом шептал старик, когда Бахарев старался его успокоить. — Только
вот тебя
и ждал, Вася. Надо
мне с тобой переговорить… Все, что у
меня есть, все оставляю моему внучку Сергею… Не оставляй его… О Варваре тоже позаботься: ей еще много горя будет, как
я умру…
— Ведь вы себе представить не можете, Марья Степановна, какие гордецы все эти Ляховские
и Половодовы!.. Уж поверьте
мне, что они теперь мечтают… да, именно мечтают, что
вот приехал Привалов да прямо к ним в руки
и попал…
— А хоть бы
и так, — худого нет; не все в девках сидеть да книжки свои читать.
Вот мудрите с отцом-то, — счастья бог
и не посылает. Гляди-ко, двадцать второй год девке пошел, а она только смеется… В твои-то годы у
меня трое детей было, Костеньке шестой год шел. Да отец-то чего смотрит?
— Ну
вот и хорошо, что пришел с нами помолиться, — говорила Марья Степановна, когда выходила из моленной. — Тут половина образов-то твоих стоит, только
я тебе их не отдам пока…
—
Вот уж воистину сделали вы
мне праздник сегодня… Двадцать лет с плеч долой. Давно ли
вот такими маленькими были, а теперь…
Вот смотрю на вас
и думаю: давно ли
я сама была молода, а теперь… Время-то, время-то как катится!
Вот она тогда
меня чуть-чуть
и не расцеловала.
— Гм… — промычал Веревкин
и нетерпеливо забарабанил пальцами по столу. — Дело
вот в чем, Сергей Александрыч…
Я буду говорить с вами как старый университетский товарищ. Гм… Одним словом, вы, вероятно, уже заметили, что
я порядочно опустился…
Стороной
я слышал о вашем деле по наследству, так
вот и приехал предложить свои услуги.
— Нет, для вас радость не велика, а
вот вы сначала посоветуйтесь с Константином Васильичем, — что он скажет вам, а
я подожду. Дело очень важное,
и вы не знаете
меня. А пока
я познакомлю вас, с кем нам придется иметь дело… Один из ваших опекунов, именно Половодов, приходится
мне beau fr####re'ом, [зятем (фр.).] но это пустяки… Мы подтянем
и его. Знаете русскую пословицу: хлебцем вместе, а табачком врозь.
— Об этом мы еще поговорим после, Сергей Александрыч, а теперь
я должен вас оставить… У
меня дело в суде, — проговорил Веревкин, вынимая золотые часы. — Через час
я должен сказать речь в защиту одного субъекта, который убил троих. Извините, как-нибудь в другой раз… Да
вот что: как-нибудь на днях загляните в мою конуру, там
и покалякаем. Эй, Виктор, вставай, братику!
— Знаю, вперед знаю ответ: «Нужно подумать… не осмотрелся хорошенько…» Так ведь? Этакие нынче осторожные люди пошли; не то что мы: либо сена клок, либо вилы в бок! Да ведь ничего, живы
и с голоду не умерли. Так-то, Сергей Александрыч… А
я вот что скажу: прожил ты в Узле три недели
и еще проживешь десять лет — нового ничего не увидишь Одна канитель: день да ночь —
и сутки прочь, а вновь ничего. Ведь ты совсем в Узле останешься?
— Ах, Сережа, Сережа… — шептал Бахарев, качая головой. — Добрая у тебя душа-то… золотая… Хорошая ведь в тебе кровь-то. Это она сказывается. Только… мудреное ты дело затеваешь, небывалое…
Вот я — скоро
и помирать пора, а не пойму хорошенько…
—
Вот еще Ляховский… Разжился фальшивыми ассигнациями да краденым золотом,
и черту не брат! Нет,
вот теперь до всех вас доберется Привалов… Да. Он даром что таким выглядит тихоньким
и, конечно, не будет иметь успеха у женщин, но Александра Павлыча с Ляховским подтянет. Знаете,
я слышала, что этого несчастного мальчика, Тита Привалова, отправили куда-то в Швейцарию
и сбросили в пропасть. Как вы думаете, чьих рук это дельце?
— А
я все-таки знаю
и желаю, чтобы Nicolas хорошенько подобрал к рукам
и Привалова
и опекунов… Да. Пусть Бахаревы останутся с носом
и любуются на свою Nadine, а мы женим Привалова на Алле…
Вот увидите. Это только нужно повести дело умненько: tete-a-tete, [свидание наедине (фр.).] маленький пикник, что-нибудь вроде нервного припадка… Ведь эти мужчины все дураки: увидали женщину, —
и сейчас глаза за корсет.
Вот мы…
— Знаю, что острижете, — грубо проговорил Лепешкин, вынимая толстый бумажник. — Ведь у тебя голова-то, Иван Яковлич, золотая, прямо сказать, кабы не дыра в ней… Не стоял бы ты на коленях перед мужиком, ежели бы этих своих глупостев с женским полом не выкидывал. Да…
Вот тебе деньги,
и чтобы завтра они у
меня на столе лежали.
Вот тебе мой сказ, а векселей твоих даром не надо, — все равно на подтопку уйдут.
—
Я никому не навязываю своих убеждений, — обиженным голосом проговорил Половодов. — Можно не соглашаться с чужими мнениями
и вместе уважать их…
Вот если у кого нет совсем мнений…
—
Я ничего не говорю про тебя, Nicolas, Sophie не обращает на тебя никакого внимания,
вот ты
и злишься…
— Все это в пределах возможности; может быть,
я и сам набрел бы на дядюшкину идею объявить этого сумасшедшего наследника несостоятельным должником, но
вот теория удержания Привалова в Узле — это,
я вам скажу, гениальнейшая мысль.
— А
я тебе
вот что скажу, — говорил Виктор Васильич, помещаясь в пролетке бочком, — если хочешь угодить маменьке, заходи попросту, без затей, вечерком… Понимаешь — по семейному делу. Мамынька-то любит в преферанс сыграть, ну, ты
и предложи свои услуги. Старуха без ума тебя любит
и даже похудела за эти дни.
— Ну, к отцу не хочешь ехать, ко
мне бы заглянул, а уж
я тут надумалась о тебе. Кабы ты чужой был, а то о тебе же сердце болит…
Вот отец-то какой у нас: чуть что —
и пошел…
— Знаю, что тяжело, голубчик. Тебе тяжело, а
мне вдвое, потому что приехал ты на родную сторону, а тебя
и приголубить некому.
Вот нету матери-то, так
и приласкать некому… Бранить да началить всегда мастера найдутся, а
вот кто пожалеет-то?
— Да
я его не хаю, голубчик, может, он
и хороший человек для тебя,
я так говорю.
Вот все с Виктором Васильичем нашим хороводится… Ох-хо-хо!.. Был, поди, у Веревкиных-то?
— Мудрено что-то, — вздыхала Марья Степановна. — Не пойму
я этого Сережу… Нету в нем чего-то, характеру недостает: собирается-собирается куда-нибудь, а глядишь — попал в другое место. Теперь
вот тоже относительно Нади: как будто она ему нравится
и как будто он ее даже боится… Легкое ли место — такому мужчине какой-нибудь девчонки бояться!
И она тоже мудрит над ним…
Я уж вижу ее насквозь: вся в родимого батюшку пошла, слова спросту не молвит.
Вот я именно поэтому
и заговорила с вами о диссонансах.
— Нет, это пустяки.
Я совсем не умею играть…
Вот садитесь сюда, — указала она кресло рядом с своим. — Рассказывайте, как проводите время. Ах да,
я третьего дня, кажется, встретила вас на улице, а вы сделали вид, что не узнали
меня,
и даже отвернулись в другую сторону. Если вы будете оправдываться близорукостью, это будет грешно с вашей стороны.
— Вы приехали как нельзя более кстати, — продолжал Ляховский, мотая головой, как фарфоровый китаец. — Вы, конечно, уже слышали, какой переполох устроил этот мальчик, ваш брат… Да, да
Я удивляюсь. Профессор Тидеман — такой прекрасный человек…
Я имею о нем самые отличные рекомендации. Мы как раз кончили с Альфонсом Богданычем кой-какие счеты
и теперь можем приступить прямо к делу…
Вот и Александр Павлыч здесь.
Я, право, так рад, так рад вас видеть у себя, Сергей Александрыч… Мы сейчас же
и займемся!..
—
Вот и отлично, — обрадовался Ляховский. —
Я очень люблю дым хороших сигар… У вас, Александр Павлыч, наверно, регалии… Да? Очень хорошо… Веревкин очень много курит сигар.
— Ничего не ворую…
вот сейчас провалиться, Игнатий Львович. Барышня приказали Тэку покормить, ну
я и снес. Нет, это вы напрасно: воровать овес нехорошо… Сейчас провалиться… А ежели барышня…
— Не могу знать!.. А где
я тебе возьму денег? Как ты об этом думаешь… а? Ведь ты думаешь же о чем-нибудь, когда идешь ко
мне? Ведь думаешь… а? «Дескать,
вот я приду к барину
и буду просить денег, а барин запустит руку в конторку
и вытащит оттуда денег, сколько
мне нужно…» Ведь так думаешь… а? Да у барина-то, умная твоя голова, деньги-то разве растут в конторке?..
— Ах, угодники-бессребреники!.. Да Данила Семеныч приехал… А уж
я по его образине вижу, што он не с добром приехал:
и черт чертом, страсть глядеть. Пожалуй, как бы Василия-то Назарыча не испужал… Ей-богу!
Вот я и забежал к вам… потому…
— Цветет-то она цветет, да кабы не отцвела скоро, — с подавленным вздохом проговорила старуха, — сам знаешь, девичья краса до поры до время, а Надя уж в годах, за двадцать перевалило. Мудрят с отцом-то, а
вот счастья господь
и не посылает… Долго ли до греха — гляди,
и завянет в девках. А Сережа-то прост, ох как прост, Данилушка.
И в кого уродился, подумаешь…
Я так полагаю, што он в мать, в Варвару Павловну пошел.
— Видишь, Надя, какое дело выходит, — заговорил старик, — не сидел бы
я, да
и не думал, как добыть деньги, если бы мое время не ушло. Старые друзья-приятели кто разорился, кто на том свете, а новых трудно наживать. Прежде стоило рукой повести Василию Бахареву,
и за капиталом дело бы не стало, а теперь… Не знаю
вот, что еще в банке скажут: может,
и поверят. А если не поверят, тогда придется обратиться к Ляховскому.
—
Вот уж этого
я не понимаю, Сергей Александрыч… Отправьте
меня в Петербург с известными полномочиями,
и я мигом оборудую все дело.
—
Вот и отлично, — обрадовался Привалов. — Это хозяин моей квартиры в Узле, — объяснял он Бахареву, — следовательно, от него
я могу получить все необходимые указания
и, может быть, даже материалы.
— Это, голубчик, исключительная натура, совершенно исключительная, — говорил Бахарев про Лоскутова, — не от мира сего человек…
Вот я его сколько лет знаю
и все-таки хорошенько не могу понять, что это за человек. Только чувствуешь, что крупная величина перед тобой. Всякая сила дает себя чувствовать.
Вот я и думаю, что не лучше ли было бы начать именно с такой органической подготовки, а форма вылилась бы сама собой.
—
Вот уж этого
я никак не могу вам обещать, — попробовал упереться доктор. Вы сами знаете, что Лоскутов порядочный нелюдим
и на балах совсем не бывает… Не тащить же
мне его силой. Зося?
— Ах,
вот за это
я вас люблю, Борис Григорьич… Как
и чем прикажете благодарить?
Я вам что-нибудь вышью…
— Это плохое доказательство.
Вот я за вас сегодня поручусь, а вы
меня завтра ко дну спустите… Ведь спустите
и не поморщитесь. Ха-ха! Нисколько не обижусь, поелику homo homini lupus est. [человек человеку — волк (лат.).] Кстати, у вас на святках бал готовится? Отличное дело…