Неточные совпадения
Только в
первой зале, где слабые нервы поражаются ужасной картиной потопа, и другою,
не менее ужасной картиной предательского убийства — было просторнее.
С
первого взгляда было очень трудно определить национальность этого человека, но, во всяком случае, лицо его
не рисовалось тонкими чертами романской расы и скорее всего могло напомнить собою одушевленные типы славянского юга.
У каждого из трех лиц, с которыми мы встречаемся на
первых страницах этого романа, есть своя небольшая история, которую читателю
не мешает знать. Начнем с истории наших двух дам.
Не прошло двух месяцев со дня их
первого знакомства, как Долинский стал находить удовольствие сидеть и молчать вдвоем с Юлией; еще долее они стали незаметно высказывать друг другу свои молчаливые размышления и находить в них стройную гармонию.
Несмотря на то, что дипломатическая Юлочка, разыгрывая в
первый раз и без репетиции новую сцену, чуть
не испортила свою роль перебавленным театральным эффектом, Долинский был совершенно обманут. Сконфуженный неожиданным страстным порывом Юлочки и еще более неожиданным явлением Аксиньи Тимофеевны, он вырвался из горячих Юлочкиных объятий и прямо схватился за шапку.
Долинскому в
первые минуты показалось, что в словах сестры есть что-то основательное, но потом показалось опять, что это какое-нибудь провинциальное предубеждение. Он
не хотел скрывать это письмо и показал его Юлиньке; та прочла все от строки до строки со спокойным, ясным лицом, и, кротко улыбнувшись, сказала...
Первые слезы Юлиньки пали на сердце Долинского за визиты ее родственникам и благодетелям, которых Долинский
не хотел и видеть.
— Во-первых, — выкладывала по пальцам Дора, — на мне никогда никто
не женится, потому что по множеству разных пороков я неспособна к семейной жизни, а, во-вторых, я и сама ни за кого
не пойду замуж.
Эти споры Доры с Вырвичем и с Шпандорчуком обыкновенно затягивались долго. Дора давно терпеть
не могла этих споров, но, по своей страстной натуре, все-таки опять увлекалась и опять при
первой встрече готова была спорить снова. Шпандорчук и Вырвич тоже
не упускали случая сказать ей нарочно что-нибудь почудней и снова втянуть Дорушку в споры. За глаза же они над ней посмеивались и называли ее «философствующей вздержкой».
Один говорит: пусть женщина отдается по
первому влечению, другой говорит — пусть никому
не отдается; один учит, как наживать деньги, другой — говорит, что деньги наживать нечестно, что надо жить совсем иначе, а сам живет еще иначе.
В его
первой комнате быстро мелькнула белая фигура. Долинский приподнялся на локоть. Что это такое? Спрашивал он себя,
не зная, что подумать. На пороге его спальни показалась Анна Михайловна. Она была в белом ночном пеньюаре, но голова ее еще
не была убрана по ночному. При
первом взгляде на ее лицо видно было, что она находится в сильнейшем волнении, с которым никак
не может справиться.
Но
не бежать же было в самом деле Илье Макаровичу от немца! Во-первых, это ему показалось нечестным (проклятая щепетильность); во-вторых, ведь и черт его знает, чем такой вахмистр может швырнуть вдогонку.
На сердце и нрав Ильи Макаровича синьора Луиза
не имела желаемого влияния. Он оставался по-прежнему беспардонно добрым «товарищеским» человеком, и все его знакомые очень любили его по-прежнему. Анну Михайловну и Дорушку он тоже по-прежнему считал своими
первыми друзьями и готов был для них хоть лечь в могилу. Илья Макарович всегда рвался услужить им, и
не было такой услуги, на которую бы он
не был готов, хотя бы эта услуга и далеко превосходила все его силы и возможность.
Горе этой женщины было в самом деле такое грациозное, поэтическое и милое, что и жаль ее было, и все-таки нельзя было
не любоваться самым этим горем. Дорушка переменила место прогулок и стала навещать Жервезу. Когда они пришли к „молочной красавице“ в
первый раз, Жервеза ужинала с сыном и мужниной сестренкой. Она очень обрадовалась Долинскому и Доре; краснела,
не знала, как их посадить и чем угостить.
„А тех, которые любят друг друга“, — запела молочная красавица голосом, в котором с
первого звука зазвенели слезы — „тех Ты соедини и
не разлучай никогда в жизни. Избави их от несносной тоски друг о друге; верни их друг к другу все с той же любовью. О, пошли им, пошли им любовь Ты до века! О, сохрани их от страстей и соблазнов, и
не попусти одному сердцу разбить навеки другое!“
Вот
не далее, как… когда это мы были
первый раз у Жервезы?..
— Даже гадки, если хотите. Что это такое?
Первое дело — оскорблять ни за что, ни про что любовь женщины, а потом чем же вы сами-то были? Шпандорчук какой-то,
не то Вырвич — обезьянка петербургская.
Вечером в этот день Даша в
первый раз была одна. В
первый раз за все время Долинский оставил ее одну надолго. Он куда-то совершенно незаметно вышел из дома тотчас после обеда и запропастился. Спустился вечер и угас вечер, и темная, теплая и благоуханная ночь настала, и в воздухе запахло спящими розами, а Долинский все
не возвращался. Дору это, впрочем, по-видимому, совсем
не беспокоило, она проходила часов до двенадцати по цветнику, в котором стоял домик, и потом пришла к себе и легла в постель.
Возвратясь в Ниццу, Вера Сергеевна со скуки вспомнила об этом знакомстве и как-то послала просить Долинского побывать у них когда-нибудь запросто. Нестор Игнатьевич на другой же день пошел к Онучиным. В пять месяцев это был его
первый выход в чужой дом. В эти пять месяцев он один никуда
не выходил, кроме кофейни, в которой он изредка читал газеты, и то Дорушка обыкновенно ждала его где-нибудь или на бульваре, или тут же в кафе.
— Это неудивительно, Серафима Григорьевна. Во-первых, maman, таким образом,
не отстает от отечественной моды, а во-вторых, и, в самом деле, какой же уж теперь аристократизм? Все смешалось, все ровны становимся.
— А тридцать
первый реформатский полк правильно ретировался и отступал к образцовой ферме, — стояло у него в голове, и затем он ничего
не помнил.
Вообще веселый, непретендательный, ссудливый сосед,
не успеет водвориться, как снискивает себе доброе расположение своих ближайших соседей и особенно соседок, из которых одна, а иногда и две непременно рассчитывают в самом непродолжительном времени (иногда даже с
первого же дня) сделаться его любовницей.
Долинский наморщил лоб. Рука, которою был надписан конверт, на
первый взгляд показалась ему незнакомою, и он долго
не хотел читать этого письма. Но, наконец, сломал печать, достал листок и остолбенел. Записка была писана несомненно Анной Михайловной...
Анна Михайловна во все это время
не могла оправиться от
первого волнения. Пройдясь еще раза два по комнате, она повернула к окну и старалась незаметно утереть слезы.
Долинский провел у Анны Михайловны два дня. Аккуратно он являлся с
первым омнибусом в восемь часов утра и уезжал домой с последним в половине двенадцатого. Долинского
не оставляла его давнишняя задумчивость, но он стал заметно спокойнее и даже минутами оживлялся. Однако, оживленность эта была непродолжительною: она появлялась неожиданно, как бы в минуты забвения, и исчезала так же быстро, как будто по мановению какого-то призрака, проносившегося перед тревожными глазами Долинского.
— Илья Макарыч! — начала она ему после минутной паузы. — Во-первых, вы ободритесь и
не конфузьтесь.
Не жалейте, пожалуйста, что вы мне это сказали (она взяла его ладонью под подбородок и приподняла его опущенную голову). Вы ничем меня
не обрадовали, но и ничем
не обидели: сердиться на вас мне
не за что; но только оставьте вы это, мой милый; оставьте об этом думать.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я
не иначе хочу, чтоб наш дом был
первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых, тебе
не будет времени думать об этом. И как можно и с какой стати себя обременять этакими обещаниями?
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте
не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела
не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и того… как там следует — чтобы и уши
не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович,
первый и начните.
«Оставь мне, Господи, // Болезнь мою почетную, // По ней я дворянин!» //
Не вашей подлой хворостью, //
Не хрипотой,
не грыжею — // Болезнью благородною, // Какая только водится // У
первых лиц в империи, // Я болен, мужичье!
Пришел солдат с медалями, // Чуть жив, а выпить хочется: // — Я счастлив! — говорит. // «Ну, открывай, старинушка, // В чем счастие солдатское? // Да
не таись, смотри!» // — А в том, во-первых, счастие, // Что в двадцати сражениях // Я был, а
не убит! // А во-вторых, важней того, // Я и во время мирное // Ходил ни сыт ни голоден, // А смерти
не дался! // А в-третьих — за провинности, // Великие и малые, // Нещадно бит я палками, // А хоть пощупай — жив!