Неточные совпадения
Князь Кирилл, выросший во французской школе и пропитанный французскими понятиями о чести вообще и о честности по отношению к
женщине в особенности, называл Аню своей хорошенькой кузиной и
был к ней добр и предупредителен.
Брат Ульяны Петровны
был человек и добрый, и ученый, но слабый характером, а жена его
была недобрая
женщина, пустая и тщеславная.
Довольно сказать, что это
было довольно милое и сердечное дитя, из которого, при благоприятных обстоятельствах, могла выйти весьма милая
женщина.
Долинский конфузился. Он вообще
был очень застенчив с
женщинами и робел пред ними.
Юлочка
была первая сторонняя
женщина, обратившая на него свое внимание.
— Идет, и да
будет тебе, яко же хощеши! Послезавтра у твоих детей десять тысяч обеспечения, супруге давай на детское воспитание, а сам живи во славу божию; ступай в Италию, там, брат, итальяночки… уухх, одними глазами так и вскипятит иная! Я тебе скажу, наши-то
женщины, братец, ведь, если по правде говорить, все-таки, ведь, дрянь.
— А моя сестра уж, верно, морщится, что мы дружимся, — проговорила Дора и, взглянув в лицо сестры, добавила, — так и
есть, вот удивительная
женщина, никогда она, кажется, не
будет верить, что я знаю, что делаю.
— Да, разумеется. Почем ты знаешь, какая его жена? Может
быть, она самая прекрасная
женщина.
— Нет, этого не может
быть: он не такой человек, чтобы мог бросить хорошую
женщину.
— Да что ж, Дарья Михайловна, унизительно, вы говорите? Позвольте вам заметить, что в настоящем случае вы несколько неосторожно увлеклись вашим самолюбием. Мы хлопочем вовсе и не о вас — то
есть не только не о вас лично, а и вообще не об одних
женщинах.
— Не смешите, пожалуйста, людей, господа! Эти ваши таким манером развившиеся
женщины не в наше только время, а во всякое время
будут без хлеба.
— Нет-с, это немножко не так
будет. А впрочем, где же эти ваши и не-дамы, и не-барышни, и уж, разумеется, тоже и не судомойки же, а
женщины?
Что там ни вводите, а полюбя
женщину, я все-таки стану заботиться, чтобы ей
было легче, так сказать, чтоб ей
было лучше жить, а не
буду производить над ней опыты, сколько она вытянет.
— Все же, я думаю, согласитесь вы, что нужно развить в
женщине вкус, то
есть я хотел сказать, развить в ней любовь и к труду, и к свободе, чтоб она умела ценить свою свободу и ни на что ее не променивала.
— Боже мой! Я просто теряю голову, — отвечал Долинский. — Я
был причиною, что вас так тяжело оскорбила эта дрянная
женщина.
Долинский нашел тоже пани Свентоховскую, известную варшавскую модистку, с которою Анна Михайловна и Даша познакомились в Париже и которую принимали у себя в Петербурге. Пани Свентоховская,
женщина строгая и ультракатоличка, приехала к Даше, когда Долинского не
было дома, и рассыпалась перед Дорой в поздравлениях и благожеланиях.
— Ну, да, наглазники. Вот эти самые наглазники
есть у польских
женщин. По дороге они идут хорошо, а в сторону ничего не видят. Или одна крайность, или другая чрезвычайность.
— Еще бы! Как их можно и сравнивать в этом отношении! У наших, действительно, смелость; наши
женщины—хорошие
женщины; они, действительно, хотят
быть честно свободными.
— Разумеется, немного пока; а погодите, я уверена, что с нашими
женщинами будет жить легче, чем со всякими другими. Ведь неплохо и теперь живется с ними? — добавила она, улыбаясь.
Эта Жервеза
была очень милая
женщина с добрым, живым французским лицом, покрытым постоянно сильным загаром, придававшим живым и тонким чертам еще большую свежесть.
Горе этой
женщины было в самом деле такое грациозное, поэтическое и милое, что и жаль ее
было, и все-таки нельзя
было не любоваться самым этим горем. Дорушка переменила место прогулок и стала навещать Жервезу. Когда они пришли к „молочной красавице“ в первый раз, Жервеза ужинала с сыном и мужниной сестренкой. Она очень обрадовалась Долинскому и Доре; краснела, не знала, как их посадить и чем угостить.
— Извиняю. Если бы Жервеза
была не такая
женщина, какая она
есть; если бы она любила в муже самое себя, а не его, тогда это, разумеется,
было бы неизвинительно; но когда
женщина любит истинно, тогда ей должно прощать, что она смотрит на любимого человека как на свою собственность и не хочет потерять его.
— Даже гадки, если хотите. Что это такое? Первое дело — оскорблять ни за что, ни про что любовь
женщины, а потом чем же вы сами-то
были? Шпандорчук какой-то, не то Вырвич — обезьянка петербургская.
— Да что ж тут яснее? Мало ли что случается! Ну, вдруг, положим, полюбишь человека, которого любит другая
женщина, для которой потерять этого человека
будет смерть… да что смерть! Не смерть, а мука, понимаете — мука с платком во рту. Что тогда делать?
— Ничего, ничего, — говорила с гримаской Дора. — Ведь, я всегда трудилась и, разумеется, опять
буду трудиться. Ничего нового! Это вы только рассуждаете, как бы
женщине потрудиться, а когда же наша простая
женщина не трудилась? Я же, ведь, не барышня; неужто же ты думаешь, что я шла ко всему, не думая, как жить, или думая, по-барски, сесть на твою шею?
Во время этого сна, по стеклам что-то слегка стукнуло раз-другой, еще и еще. Долинский проснулся, отвел рукою разметавшиеся волосы и взглянул в окно. Высокая
женщина, в легком белом платье и коричневой соломенной шляпе, стояла перед окном, подняв кверху руку с зонтиком, ручкой которого она только стучала в верхнее стекло окна. Это не
была золотистая головка Доры — это
было хорошенькое, оживленное личико с черными, умными глазками и французским носиком. Одним словом, это
была Вера Сергеевна.
— Ну, так что же вы так восхваляете княжну Агриппину Лукинишну! Конечно, все-таки и она
была не бишка какая-нибудь, а все-таки
женщина; но ведь, повторяю, если такие ничтожные вещи ставить
женщине в особую заслугу, так, я думаю, очень много найдется имеющих совершенно такие же права на дань точно такого же изумления.
— Нужно
быть глупее доски, чтобы входить ночью в комнату
женщины с желанием получить одну зажигательную спичку.
«А что я
буду делать там? Какое мое положение? После всего того, что
было, чем должна
быть для меня эта
женщина! — размышлял он, глядя на ходящую по комнате Анну Михайловну. — Чем она для меня может
быть?.. Нет, не чем может, а чем она должна
быть? А почему же именно должна?.. Опять все какая-то путаница!».
— Так сказали? Да, я уверена, что вы в эту минуту обо мне не подумали. Но скажите же теперь, мой друг, если вы нехорошего мнения о
женщинах, которые выходят замуж не любя своего будущего мужа, то какого же вы
были бы мнения о
женщине, которая выйдет замуж любя не того, кого она
будет называть мужем?