Неточные совпадения
Это
была ужасно похудевшая
женщина, тонкая, довольно высокая и стройная, еще с прекрасными темно-русыми волосами и действительно с раскрасневшимися до пятен щеками.
— Пропил! всё, всё пропил! — кричала в отчаянии бедная
женщина, — и платье не то! Голодные, голодные! (и, ломая руки, она указывала на детей). О, треклятая жизнь! А вам, вам не стыдно, — вдруг набросилась она на Раскольникова, — из кабака! Ты с ним
пил? Ты тоже с ним
пил! Вон!
Но в идущей
женщине было что-то такое странное и с первого же взгляда бросающееся в глаза, что мало-помалу внимание его начало к ней приковываться, — сначала нехотя и как бы с досадой, а потом все крепче и крепче.
Тут
есть большой дом, весь под распивочными и прочими съестно-выпивательными заведениями; из них поминутно выбегали
женщины, одетые, как ходят «по соседству» — простоволосые и в одних платьях.
«Не зайдете, милый барин?» — спросила одна из
женщин довольно звонким и не совсем еще осипшим голосом. Она
была молода и даже не отвратительна — одна из всей группы.
— Умер, — отвечал Раскольников. —
Был доктор,
был священник, все в порядке. Не беспокойте очень бедную
женщину, она и без того в чахотке. Ободрите ее, если чем можете… Ведь вы добрый человек, я знаю… — прибавил он с усмешкой, смотря ему прямо в глаза.
Раскольников сказал ей свое имя, дал адрес и обещался завтра же непременно зайти. Девочка ушла в совершенном от него восторге.
Был час одиннадцатый, когда он вышел на улицу. Через пять минут он стоял на мосту, ровно на том самом месте, с которого давеча бросилась
женщина.
Несмотря на то, что Пульхерии Александровне
было уже сорок три года, лицо ее все еще сохраняло в себе остатки прежней красоты, и к тому же она казалась гораздо моложе своих лет, что бывает почти всегда с
женщинами, сохранившими ясность духа, свежесть впечатлений и честный, чистый жар сердца до старости.
— Я иногда слишком уж от сердца говорю, так что Дуня меня поправляет… Но, боже мой, в какой он каморке живет! Проснулся ли он, однако? И эта
женщина, хозяйка его, считает это за комнату? Послушайте, вы говорите, он не любит сердца выказывать, так что я, может
быть, ему и надоем моими… слабостями?.. Не научите ли вы меня, Дмитрий Прокофьич? Как мне с ним? Я, знаете, совсем как потерянная хожу.
Теперь вдова, чахоточная, жалкая
женщина…. трое маленьких сирот, голодные… в доме пусто… и еще одна дочь
есть…
Я уж о том и не говорю, что у
женщин случаи такие
есть, когда очень и очень приятно
быть оскорбленною, несмотря на все видимое негодование.
Правда, все это
было темно, донос
был от другой же немки, отъявленной
женщины и не имевшей доверия; наконец, в сущности, и доноса не
было благодаря стараниям и деньгам Марфы Петровны; все ограничилось слухом.
И вдруг Раскольникову ясно припомнилась вся сцена третьего дня под воротами; он сообразил, что, кроме дворников, там стояло тогда еще несколько человек, стояли и
женщины. Он припомнил один голос, предлагавший вести его прямо в квартал. Лицо говорившего не мог он вспомнить и даже теперь не признавал, но ему памятно
было, что он даже что-то ответил ему тогда, обернулся к нему…
Вы не так понимаете; я даже думал, что если уж принято, что
женщина равна мужчине во всем, даже в силе (что уже утверждают), то, стало
быть, и тут должно
быть равенство.
По-моему, то
есть по моему личному убеждению, это самое нормальное состояние
женщины и
есть.
Она великолепно, например, поняла вопрос о целовании рук, то
есть что мужчина оскорбляет
женщину неравенством, если целует у ней руку.
— Дебатирован
был в последнее время вопрос: имеет ли право член коммуны входить к другому члену в комнату, к мужчине или
женщине, во всякое время… ну, и решено, что имеет…
Катя
выпила стакан разом, как
пьют вино
женщины, то
есть не отрываясь, в двадцать глотков, взяла билетик, поцеловала у Свидригайлова руку, которую тот весьма серьезно допустил поцеловать, и вышла из комнаты, а за нею потащился и мальчишка с органом.
— В разврате! Ну вот вы куда! А впрочем, по порядку прежде отвечу вам насчет
женщины вообще; знаете, я расположен болтать. Скажите, для чего я
буду себя сдерживать? Зачем же бросать
женщин, коли я хоть до них охотник? По крайней мере, занятие.
— Э-эх! Посидите, останьтесь, — упрашивал Свидригайлов, — да велите себе принести хоть чаю. Ну посидите, ну, я не
буду болтать вздору, о себе то
есть. Я вам что-нибудь расскажу. Ну, хотите, я вам расскажу, как меня
женщина, говоря вашим слогом, «спасала»? Это
будет даже ответом на ваш первый вопрос, потому что особа эта — ваша сестра. Можно рассказывать? Да и время убьем.
Насчет последнего пункта Марфа Петровна
была, впрочем, во вce время довольно спокойна; это
была умная
женщина, а следственно, не могла же на меня смотреть иначе, как на развратника и потаскуна, который серьезно полюбить не в состоянии.
Эта
женщина вечно в хлопотах, но хорошая
женщина, уверяю вас… может
быть, она бы вам пригодилась, если бы вы
были несколько рассудительнее.
(Эта
женщина никогда не делала вопросов прямых, а всегда пускала в ход сперва улыбки и потирания рук, а потом, если надо
было что-нибудь узнать непременно и верно, например: когда угодно
будет Аркадию Ивановичу назначить свадьбу, то начинала любопытнейшими и почти жадными вопросами о Париже и о тамошней придворной жизни и разве потом уже доходила по порядку и до третьей линии Васильевского острова.)
Он заставил себя еще подумать о Нехаевой, но думалось о ней уже благожелательно. В том, что она сделала, не было, в сущности, ничего необычного: каждая девушка хочет
быть женщиной. Ногти на ногах у нее плохо острижены, и, кажется, она сильно оцарапала ему кожу щиколотки. Клим шагал все более твердо и быстрее. Начинался рассвет, небо, позеленев на востоке, стало еще холоднее. Клим Самгин поморщился: неудобно возвращаться домой утром. Горничная, конечно, расскажет, что он не ночевал дома.
Неточные совпадения
Хлестаков. Оробели? А в моих глазах точно
есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна
женщина не может их выдержать, не так ли?
— Певец Ново-Архангельской, // Его из Малороссии // Сманили господа. // Свезти его в Италию // Сулились, да уехали… // А он бы рад-радехонек — // Какая уж Италия? — // Обратно в Конотоп, // Ему здесь делать нечего… // Собаки дом покинули // (Озлилась круто
женщина), // Кому здесь дело
есть? // Да у него ни спереди, // Ни сзади… кроме голосу… — // «Зато уж голосок!»
С другой стороны, вместо кротости, чистосердечия, свойств жены добродетельной, муж видит в душе своей жены одну своенравную наглость, а наглость в
женщине есть вывеска порочного поведения.
[В этом ничего нет удивительного, ибо летописец свидетельствует, что этот самый Дю-Шарио
был впоследствии подвергнут исследованию и оказался
женщиной.
Разговор этот происходил утром в праздничный день, а в полдень вывели Ионку на базар и, дабы сделать вид его более омерзительным, надели на него сарафан (так как в числе последователей Козырева учения
было много
женщин), а на груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей. В довершение всего квартальные приглашали торговых людей плевать на преступника, что и исполнялось. К вечеру Ионки не стало.