Неточные совпадения
— Нет, maman, не
пред ним… этого я даже не допускаю, но
пред правдой,
пред долгом,
пред его матерью, которой он так обязан. Поверьте, maman, что все, что в этом отношении в нем для
других мелко и ничтожно, то… для меня ужасно видеть в нем. Он… — проговорила Саша и снова замялась.
— Нет, постой, — продолжал доктор. — Это не роман, а дело серьезное. Но если,
друг мой Сашенька, взвесить, как ужасно
пред совестью и
пред честными людьми это ребячье легкомыслие, которое ничем нельзя оправдать и от которого теперь плачут столько матерей и томятся столько юношей, то…
«Да, да, да, — мысленно проговорил себе Иосаф Платонович, остановившись на минуту
пред темными стеклами балконной двери. — Да, и Бодростина, и Горданов, это все свойственники… Свойство и дружество!.. Нет,
друзья и вправду, видно, хуже врагов. Ну, да еще посмотрим, кто кого? Старые охотники говорят, что в отчаянную минуту и заяц кусается, а я хоть и загнан, но еще не заяц».
Эта «сила нервов» поражала и занимала скорбную головой девицу, и она проводила время в упражнениях над своею нервною системой, не замечая, что делали в это время
другие, следуя гордановской теории; и вдруг
пред ней открылась ужасная картина неслыханнейших злодеяний.
Он знал, что верны одни лишь прямые ходы и что их только можно повторять, а все фокусное действует только до тех пор, пока оно не разоблачено, и этот демон шептал Павлу Николаевичу, что тут ничто не может длиться долго, что весь фейерверк скоро вспыхнет и зачадит, а потому надо быстро сделать ловкий курбет, пока еще держатся остатки старых привычек к кучности и «свежие раны» дают тень, за которою можно
пред одними передернуть карты, а
другим зажать рот.
Принципы растеряны, враги гораздо ревностнее стоят за то, за что хотели ратовать их
друзья; земельный надел народа, равноправие всех и каждого
пред лицом закона, свобода совести и слова, — все это уже отстаивают враги, и спорить приходится разве только «о бревне, упавшем и никого не убившем», а между тем враги нужны, и притом не те враги, которые действительно враждебны честным стремлениям к равноправию и свободе, а они, какие-то неведомые мифические враги, преступлений которых нигде нет, и которые просто называются они.
В эти два года он беспрестанно подвергался таким пертурбациям, что, не имей он своей природной доброты, легкости и покладливости, и не будь при нем Горданова, мастерски дававшего ему приемы хашиша
пред каждою новою операцией, совершаемою над ним его женой и ее
другом Кишенским, ему бы давно надо было десять раз умереть смертью самоубийцы; но Висленеву, как заметила Катерина Астафьевна Форова, бог за доброту только лица прибавил, то есть Иосаф Платонович, не состаревшись, оплешивел.
Последуем и мы за этою картечью, которою Павел Николаевич обстреливает себе позицию, чтобы ничто не стояло
пред прицелами сокрытых орудий его тяжелой артиллерии. Читатель всеусерднейше приглашается отрясти прах от ног своих в гнезде сорока разбойников и перенестись отсюда на поля, где должен быть подвергнут ожесточениям, и пытке, и позору наш испанский дворянин в его разодранном плаще, и
другие наши
друзья.
— Я удовлетворяю ваше любопытство: например, здесь, у меня, мой
друг, Катерина Астафьевна, вы
пред ней виноваты.
Я убедилась, что хотя вы держитесь принципов неодобрительных и патриот, и низкопоклонничаете
пред московскими ретроградами, но в действительности вы человек и, как я убедилась, даже честнее многих абсолютно честных, у которых одно на словах, а
другое на деле, потому я с вами хочу быть откровенна.
Между тем Катерина Астафьевна распорядилась закуской. Стол был накрыт в той комнате, где в начале этой части романа сидела на полу Форова. За этим покоем в отворенную дверь была видна
другая очень маленькая комнатка, где над диваном, как раз
пред дверью, висел задернутый густою драпировкой из кисеи портрет первой жены генерала, Флоры. Эта каютка была спальня генеральши и Веры, и более во всем этом жилье никакого помещения не было.
Павел Николаевич не успел опомниться, как Форов отмахнул
пред ним настежь дверь и, держа в
другой руке свою палку, которая «чужих бьет», сказал...
Он погибал не один, но
предавал с собою
других таких же, как он, молодых людей, в которых гибли лучшие надежды несчастных отцов, матерей, сестер и мне подобных невест.
Он рисовал мне картину бедствий и отчаяния семейств тех, кого губил Висленев, и эта картина во всем ее ужасе огненными чертами напечатлелась в душе моей; сердце мое преисполнилось сжимающей жалостью, какой я никогда ни к кому не ощущала до этой минуты, жалостью,
пред которою я сама и собственная жизнь моя не стоили в моих глазах никакого внимания, и жажда дела, жажда спасения этих людей заклокотала в душе моей с такою силой, что я целые сутки не могла иметь никаких
других дум, кроме одной: спасти людей ради их самих, ради тех, кому они дороги, и ради его, совесть которого когда-нибудь будет пробуждена к тяжелому ответу.
Он называл по именам Катерину Астафьевну Форову, генеральшу и Ларису, которых во все это время постоянно видел
пред собою, но он ни разу не остановился на том, почему здесь, возле него, находятся именно эти, а не какие-нибудь
другие лица; он ни разу не спросил ни одну из них: отчего все они так изменились, отчего Катерина Астафьевна осунулась, и все ее волосы сплошь побелели; отчего также похудела и пожелтела генеральша Александра Ивановна и нет в ней того спокойствия и самообладания, которые одних так успокаивали, а
другим давали столько материала для рассуждений о ее бесчувственности.
На
другой день после этой беседы, происходившей задолго
пред теми событиями, с которых мы начали свое повествование, майор Форов, часу в десятом утра, пришел пешком к отцу Евангелу и сказал, что он ему очень поправился.
— Да, это в Эдемском саду; но зато в Гефсиманском саду случилось
другое: там Бог сам себя
предал страданьям. Впрочем, вы стоите на той степени развития, на которой говорится «несть Бог», и жертвы этой понять лишены. Спросим лучше дам. Кто с майором и кто за меня?
Михаил Андреевич расходовался сам на свои предприятия и платил расходы Казимиры, платил и расходы Кишенского по отыскиванию путей к осуществлению великого дела освещения городов удивительно дешевым способом, а Кишенский грел руки со счетов Казимиры и рвал куртажи с тех ловких людей, которым
предавал Бодростина, расхваливая в газетах и их самих, и их гениальные планы, а между тем земля, полнящаяся слухами, стала этим временем доносить Кишенскому вести, что то там, то в
другом месте, еще и еще проскальзывают то собственные векселя Бодростина, то бланкированные им векселя Казимиры.
Мы сейчас это поверим, — и Висленев засуетился, отыскивая по столу карандаш, но Глафира взяла его за руку и сказала, что никакой поверки не нужно: с этим она обернула
пред глазами Висленева бумажку, на которой он за несколько минут прочел «revenez bientôt» и указала на
другие строки, в которых резко отрицался Благочестивый Устин и все сообщения, сделанные от его имени презренною Ребеккой Шарп, а всего горестнее то, что открытие это было подписано авторитетным духом, именем которого, по спиритскому катехизису, не смеют злоупотреблять духи мелкие и шаловливые.
С ней и над ней загодя совершалась казнь отрицания, неотразимая для всякого отрицателя, посягнувшего на все святое души, но не лишенного того, что называется натурой. Она вкушала муки духовного нищенства, и в этом было ее преимущество
пред Гордановым и братией, и в этом же заключалось и сугубое несчастие, ибо естественная природа зла, порождающая одно зло из
другого, не пускала ее назад.
Пред нею стоял Висленев, но не Висленев белый и волокнистый, а жгучий, пламенный брюнет, с темною родинкой на лбу у правой брови и с
другою такою же наперекось посередине левой щеки.
Увидев бегство Кишенского, Иосаф Платонович не знал уже меры своим восторгам: он кидался на шею Бодростину и
другим мужчинам, лобызал их, и наконец, остановившись
пред Глафирой, поклонился ей чуть не до земли и воскликнул...
— Нужно, Ларочка,
друг мой, нужно, — и Висленев, распахнув
пред сестрой дверь, добавил, — видишь, здесь нет никого, входи же бога ради.
Павел Николаевич не постоял за эту надбавку, а на
другой день, вечером, он имел вполне благоприятный случай опровергнуть
пред Ларой все подозрения и коснуться той темной власти, которая руководила всеми его поступками.
— Нет; верно уж если не та, так
другая: Александре Ивановне может быть больно, что не все
пред нею благоговеют и не ее именем относятся к Горданову.
Ему, действительно, было некогда: одна часть его программы была исполнена удачно: он владел прелестнейшею женщиной и уверен был в нерасторжимости своего права над нею. Оставалась
другая часть, самая важная: сочинить бунт среди невозмутимой тишины святого своим терпением края; сбыть в этот бунт Бодростина, завладеть его состоянием и потом одним смелым секретом взять такой куш,
пред которым должны разинуть от удивления рты великие прожектеры.
Когда она отдавала на руки слуге свои вещи, из комнаты Павла Николаевича вышел
другой слуга с серебряным подносом, на котором стояла посуда, и в отворенную дверь
пред нею мелькнул сам Горданов; он был одет в том меховом архалучке, в котором она его встретила у его усадьбы, и, стоя посреди устилавшего всю комнату пушистого ковра, чистил левою рукой перышком зубы, между тем как правая его рука очень интересно покоилась на белой перевязи через грудь и левое плечо.
С ними ушло много и
других рукодельных людей, а остальные сплошною вереницей выходили теперь вслед за главарем, который тихо шагал, неся
пред собой на груди образ Архангела и читая ему шепотом молитву неканонического сложения.
Глафира слышала этот переполох и искала от него спасения. Она была встревожена еще и
другою случайностью. Когда, отпустив гостей, она ушла к себе в будуар, где, под предлогом перемены туалета, хотела наедине переждать тревожные минуты, в двери к ней кто-то слегка стукнул, и когда Глафира откликнулась и оглянулась,
пред нею стоял монах.
Ночь уходила; пропели последние петухи; Михаил Андреевич Бодростин лежал бездыханный в большой зале, а Иосаф Платонович Висленев сидел на изорванном кресле в конторе;
пред ним, как раз насупротив, упираясь своими ногами в ножки его кресла, помещался огромный рыжий мужик, с длинною палкой в руках и дремал, у дверей стояли два
другие мужика, тоже с большими палками, и оба тоже дремали, между тем как под окнами беспрестанно шмыгали дворовые женщины и ребятишки, старавшиеся приподняться на карниз и заглянуть чрез окно на убийцу, освещенного сильно нагоревшим сальным огарком.
Завидев этих грозных, хотя не воюющих воинов, мужики залегли в межу и, пропустив жандармов, встали, отряхнулись и пошли в обход к господским конюшням, чтобы поразведать чего-нибудь от знакомых конюхов, но кончили тем, что только повздыхали за углом на скотном дворе и повернули домой, но тут были поражены новым сюрпризом: по огородам, вокруг села, словно журавли над болотом, стояли шагах в двадцати
друг от
друга пехотные солдаты с ружьями, а посреди деревни,
пред запасным магазином, шел гул: здесь расположился баталион, и прозябшие солдатики поталкивали
друг друга, желая согреться.
Горданов воспользовался этим моментом; он вскочил на ступень катафалка с тем, чтобы вынуть из рук мертвеца кощунственное отпущение Сида и тем облегчить прощание Глафире, которая в эту же минуту поднялась на ступень с
другой стороны гроба. Но лишь только они выровнялись
друг против
друга, как платок, которым были связаны окоченевшие руки покойника, будучи раздерган Сидом, совсем развязался и мертвец
пред глазами всех собравшихся в церкви людей раскинул наотмашь руки…
Генерал Синтянин, обложенный подушками, сидел в одном кресле, меж тем как закутанные байковым одеялом ноги его лежали на
другом.
Пред ним несколько в стороне, на плетеном стуле, стояла в золоченой раме картина вершков десяти, изображающая голову Христа, венчанного тернием.
По переходе Синтяниных в их новое помещение, на
другой день вечером, все эти три лица опять собрались вместе и, ведя тихую беседу
пред камином, вспоминали немногих милых им лиц, остающихся еще там, на теплых пажитях, и заговорили о Евангеле и о Форове.
— Именно, именно, как проведешь
пред собою все, что случилось видеть: туман, ей-богу, какой-то пойдет в голове, кто тут ныне самого себя не вырекается и
другого не коверкает, и изо всего этого только какая-то темная, мусорная куча выходит.