Неточные совпадения
Он видел, как многие из приходивших с больными детьми или взрослыми родственниками и моливших, чтобы старец возложил на них руки и прочитал над ними молитву, возвращались вскорости, а иные так и на
другой же день, обратно и, падая со слезами
пред старцем, благодарили его за исцеление их больных.
Не смущало его нисколько, что этот старец все-таки стоит
пред ним единицей: «Все равно, он свят, в его сердце тайна обновления для всех, та мощь, которая установит наконец правду на земле, и будут все святы, и будут любить
друг друга, и не будет ни богатых, ни бедных, ни возвышающихся, ни униженных, а будут все как дети Божии и наступит настоящее царство Христово».
Слушай: если два существа вдруг отрываются от всего земного и летят в необычайное, или по крайней мере один из них, и
пред тем, улетая или погибая, приходит к
другому и говорит: сделай мне то и то, такое, о чем никогда никого не просят, но о чем можно просить лишь на смертном одре, — то неужели же тот не исполнит… если
друг, если брат?
— А хотя бы даже и смерти? К чему же лгать
пред собою, когда все люди так живут, а пожалуй, так и не могут иначе жить. Ты это насчет давешних моих слов о том, что «два гада поедят
друг друга»? Позволь и тебя спросить в таком случае: считаешь ты и меня, как Дмитрия, способным пролить кровь Езопа, ну, убить его, а?
Алеша разглядел на диване, на котором, очевидно, сейчас сидели, брошенную шелковую мантилью, а на столе
пред диваном две недопитые чашки шоколату, бисквиты, хрустальную тарелку с синим изюмом и
другую с конфетами.
И однако же,
пред ним стояло, казалось бы, самое обыкновенное и простое существо на взгляд, — добрая, милая женщина, положим красивая, но так похожая на всех
других красивых, но «обыкновенных» женщин!
Ибо забота этих жалких созданий не в том только состоит, чтобы сыскать то,
пред чем мне или
другому преклониться, но чтобы сыскать такое, чтоб и все уверовали в него и преклонились
пред ним, и чтобы непременно все вместе.
Они созидали богов и взывали
друг к
другу: «Бросьте ваших богов и придите поклониться нашим, не то смерть вам и богам вашим!» И так будет до скончания мира, даже и тогда, когда исчезнут в мире и боги: все равно падут
пред идолами.
Свобода, свободный ум и наука заведут их в такие дебри и поставят
пред такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих,
другие, непокорные, но малосильные, истребят
друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: «Да, вы были правы, вы одни владели тайной его, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих».
Расставили нас, в двенадцати шагах
друг от
друга, ему первый выстрел — стою я
пред ним веселый, прямо лицом к лицу, глазом не смигну, любя на него гляжу, знаю, что сделаю.
И не для торжества убеждений каких-либо понадобились тогда чудеса Алеше (это-то уже вовсе нет), не для идеи какой-либо прежней, предвзятой, которая бы восторжествовала поскорей над
другою, — о нет, совсем нет: тут во всем этом и прежде всего, на первом месте, стояло
пред ним лицо, и только лицо, — лицо возлюбленного старца его, лицо того праведника, которого он до такого обожания чтил.
О, я был бесчеловечен и бесчестен
пред нею, но я здесь полюбил
другую… одну женщину, сударыня, может быть презираемую вами, потому что вы все уже знаете, но которую я никак не могу оставить, никак, а потому теперь, эти три тысячи…
— И все-то им поздно, и все-то им нельзя! — почти взвизгнула в досаде Грушенька. — Сами скучные сидят, так и
другим чтобы скучно было.
Пред тобой, Митя, они все вот этак молчали и надо мной фуфырились…
Он поклялся на коленях
пред образом и поклялся памятью отца, как потребовала сама госпожа Красоткина, причем «мужественный» Коля сам расплакался, как шестилетний мальчик, от «чувств», и мать и сын во весь тот день бросались
друг другу в объятия и плакали сотрясаясь.
Тот не видал своего прежнего маленького
друга уже месяца два и вдруг остановился
пред ним совсем пораженный: он и вообразить не мог, что увидит такое похудевшее и пожелтевшее личико, такие горящие в лихорадочном жару и как будто ужасно увеличившиеся глаза, такие худенькие ручки.
— О, д-да, и я то же говорю, — упрямо подхватил он, — один ум хорошо, а два гораздо лучше. Но к нему
другой с умом не пришел, а он и свой пустил… Как это, куда он его пустил? Это слово — куда он пустил свой ум, я забыл, — продолжал он, вертя рукой
пред своими глазами, — ах да, шпацирен.
Но вот, однако, дети этого старика, этого отца семейства: один
пред нами на скамье подсудимых, об нем вся речь впереди; про
других скажу лишь вскользь.
Неточные совпадения
Скотинин. Ох, братец,
друг ты мой сердешный! Со мною чудеса творятся. Сестрица моя вывезла меня скоро-наскоро из моей деревни в свою, а коли так же проворно вывезет меня из своей деревни в мою, то могу
пред целым светом по чистой совести сказать: ездил я ни по что, привез ничего.
Но сие же самое соответствие, с
другой стороны, служит и не малым, для летописателя, облегчением. Ибо в чем состоит, собственно, задача его? В том ли, чтобы критиковать или порицать? Нет, не в том. В том ли, чтобы рассуждать? Нет, и не в этом. В чем же? А в том, легкодумный вольнодумец, чтобы быть лишь изобразителем означенного соответствия и об оном
предать потомству в надлежащее назидание.
Вольнодумцы, конечно, могут (под личною, впрочем, за сие ответственностью) полагать, что
пред лицом законов естественных все равно, кованая ли кольчуга или кургузая кучерская поддевка облекают начальника, но в глазах людей опытных и серьезных материя сия всегда будет пользоваться особливым перед всеми
другими предпочтением.
Анна была хозяйкой только по ведению разговора. И этот разговор, весьма трудный для хозяйки дома при небольшом столе, при лицах, как управляющий и архитектор, лицах совершенно
другого мира, старающихся не робеть
пред непривычною роскошью и не могущих принимать долгого участия в общем разговоре, этот трудный разговор Анна вела со своим обычным тактом, естественностью и даже удовольствием, как замечала Дарья Александровна.
— Я не высказываю своего мнения о том и
другом образовании, — с улыбкой снисхождения, как к ребенку, сказал Сергей Иванович, подставляя свой стакан, — я только говорю, что обе стороны имеют сильные доводы, — продолжал он, обращаясь к Алексею Александровичу. — Я классик по образованию, но в споре этом я лично не могу найти своего места. Я не вижу ясных доводов, почему классическим наукам дано преимущество
пред реальными.