Неточные совпадения
Я его спасаю, уговариваю заехать к общему другу нашему, многоуважаемой Марье Александровне; он говорит про вас, что вы очаровательнейшая дама из всех, которых он когда-нибудь знал,
и вот мы здесь, а князь поправляет теперь наверху свой туалет, с помощию своего камердинера, которого не забыл взять с собою
и которого никогда
и ни в каком случае не забудет взять с собою, потому что согласится скорее умереть, чем явиться к дамам без некоторых приготовлений или, лучше сказать — исправлений…
Вот и вздумали они
меня водой лечить.
— Да уж
я и без вас знаю, что сегодня совсем замарашка, — отвечает она. — Совсем опустилась, давно не мечтаю.
Вот и выехала такая мадам Грибусье… А что, в самом деле,
я кухаркой кажусь?
— По многим причинам, а главное, потому, что вы у
меня в доме, что князь — мой гость
и что
я никому не позволю забыть уважение к моему дому.
Я принимаю ваши слова не иначе как за шутку, Павел Александрович. Но слава богу!
вот и князь!
Вот и выписал
я бороду кучерскую, — действительно, борода заглядение!
— Ах, досада! ведь достанется же такая судьба! — восклицает Зина, топнув ногою от нетерпения. —
Вот почему, если это вам до сих пор неизвестно: не говоря уже о всех других нелепостях, — воспользоваться тем, что старикашка выжил из ума, обмануть его, выйти за него, за калеку, чтоб вытащить у него его деньги
и потом каждый день, каждый час желать его смерти, по-моему, это не только вздор, но сверх того, так низко, так низко, что
я не поздравляю вас с такими мыслями, маменька!
Вот и сейчас эта сорока натрещала
мне всякой всячины…
Вот почему
я иногда искренно удивлялся, весьма часто встречая в провинции вместо психологов
и сердцеведов чрезвычайно много ослов.
—
Вот видите, Марья Александровна, — начал Мозгляков с беспокойством
и даже несколько путаясь, — со
мной случилась престранная история.
Я уж
и не знаю, как вам сказать… дайте
мне, ради бога, совет!
Вот уже третий раз
я в Мордасове, а к нему
и носу не показал.
—
Я?
Я какое имею право?
И вы можете это спрашивать? Вы выходите за князя, а
я не имею никакого права!.. да вы
мне слово дали,
вот что!
— Да,
я подслушивал! еще бы не подслушивать;
вот бы олух-то был! По крайней мере узнал все, что вы против
меня затеваете, — грубо отвечал Мозгляков, ободряя
и подзадоривая себя собственным гневом.
— Да не даются, оттого
и не стриг, — проговорил он ворчливым
и осиплым голосом. — Десять раз с ножницами подходил, —
вот, говорю, барыня ужо-тка приедет, — нам обоим достанется, тогда чего станем делать? Нет, говорят, подожди,
я к воскресенью завьюсь;
мне надо, чтоб волосы длинные были.
— Да… да ведь ты, Марья Александровна, все же законная жена моя, так
вот я и говорю… по-супружески… — возразил было Афанасий Матвеич
и в ту же минуту поднес обе руки свои к голове, чтоб защитить свои волосы.
— Молчи, не твое дело! Ты должен с особенною любезностию, как хозяин, просить его сейчас же к нам в деревню. За тем
я и везу тебя. Сегодня же сядем
и уедем. Но если ты только осмелишься хоть одно слово сказать в целый вечер, или завтра, или послезавтра, или когда-нибудь, то
я тебя целый год заставлю гусей пасти! Ничего не говори, ни единого слова.
Вот вся твоя обязанность, понимаешь?
— А
вот ты
и узнал теперь мой секрет!
Я ведь говорил, что надо дверь за-пи-рать. Ну, мой друг, ты должен не-мед-ленно дать
мне свое честное сло-во, что не воспользуешься моим секретом
и никому не скажешь, что у
меня волосы нак-лад-ные.
— Ну да…
Я вот теперь
и за-был, что хотел сказать…
— Друг мой! — вскричал он, обращаясь к Мозглякову. —
Я и забыл тебе давеча сказать, что ведь
и вправду был какой-то романс
и в этом романсе были все какие-то замки, все замки, так что очень много было замков, а потом был какой-то трубадур! Ну да,
я это все помню… так что
я и заплакал… А теперь
вот и затрудняюсь, точно это
и в самом деле было, а не во сне…
Я буду смотреть на тебя, —
вот так, как теперь смотрю, — буду чувствовать, что наши души опять вместе, что ты простила
меня, буду опять целовать твои руки, как прежде,
и умру, может быть не приметив смерти!
Были долгие ночи, Зина, бессонные, ужасные ночи,
и в эти ночи,
вот на этой самой кровати,
я лежал
и думал, долго, много передумал,
и давно уже решил, что
мне лучше умереть, ей-богу, лучше!..
Знаю, ты простила
меня,
и давно, может быть, простила; но ты судила
меня и поняла — кто
я таков;
вот это-то
меня и мучит.
Ну
вот, ангел мой,
я и вспомнил про этого арестанта в тот самый день… ну, знаешь, после записки-то…
и решился так же погубить себя.
— А как
я ревновал тебя все это время!
Мне кажется,
я бы умер, если б услышал о твоей свадьбе!
Я подсылал к тебе, караулил, шпионил…
вот она все ходила (
и он кивнул на мать). — Ведь ты не любила Мозглякова, не правда ли, Зиночка? О ангел мой? Вспомнишь ли ты обо
мне, когда
я умру? Знаю, что вспомнишь; но пройдут годы, сердце остынет, настанет холод, зима на душе,
и забудешь ты
меня, Зиночка!..
Неточные совпадения
Аммос Федорович.
Вот тебе на! (Вслух).Господа,
я думаю, что письмо длинно. Да
и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом
и я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А
вот он-то
и есть этот чиновник.
Хлестаков. Да
вот тогда вы дали двести, то есть не двести, а четыреста, —
я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй,
и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Анна Андреевна. После?
Вот новости — после!
Я не хочу после…
Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал!
Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку;
я сейчас».
Вот тебе
и сейчас!
Вот тебе ничего
и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Анна Андреевна.
Вот хорошо! а у
меня глаза разве не темные? самые темные. Какой вздор говорит! Как же не темные, когда
я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?