Неточные совпадения
Княжна Лидия
была и по наружности, и по характеру полною противоположностью своей старшей
сестры.
Дома, еще и до поступления в пансион, и во время пансионского курса (она, как потом и
сестра,
была приходящей), Анна Ивановна
напевала ей в уши, что она красавица и при этом забавляла ее, по ее мнению, невинными рассказами о блеске, туалетах и роскошной жизни ее тетки Зинаиды Павловны за границей, еще до замужества.
Она догадывалась также, что она должна
будет вести подпольную борьбу со всем родом князей Шестовых, начиная со старика дяди и кончая,
быть может,
сестрой и двоюродным братом.
— Не это еще не все, нам необходимо, чтобы князь умер как можно скорее, чтобы умер он без завещания, так как кроме того, что из его состояния двести тысяч идут от нас твоей
сестре, а она с таким приданым не засидится, и эти деньги, с момента ее замужества, пропадут для нас навсегда, сама княгиня по завещанию является очень ограниченною в своих правах на громадное состояние князя, а я желал бы, чтобы эти права ее
были бы обширнее, так как, имею на нее влияние.
— Вот это хорошо, это очень кстати, что все
будут в сборе! — радостно воскликнула она, бросив полный любви взгляд на Шатова, и занялась записочкой
сестры.
Жених и невеста вышли из кабинета. В этот же вечер
было решено до времени не объявлять о помолвке, а написать дяде и
сестре в Шестово. Княжна Лида принялась писать письма. Князь со своей стороны написал брату. Письма
были отправлены с тем же нарочным, который
был прислан в город князем Александром Павловичем заказать номер в гостинице «Гранд-Отель» и уведомить князя Дмитрия о визите к нему Николая Леопольдовича Гиршфельда.
— Это
было бы крайне бестактно. Свадьба до истечении года со дня смерти отца! На
сестру я имею влияние… — вспыхнула княжна.
— Господин Шатов мужем моей
сестры не
будет! — с расстановкой, как бы про себя, добавила она.
Княжна Лида, немного оправившаяся под животворными ласками обожаемой
сестры и попечениями любимого человека,
была все еще слаба и еле ходила.
Княжна Маргарита Дмитриевна согласилась жить вместе с теткой. О согласии покорной во всем
сестре княжны Лиды нечего
было и говорить, тем более, что в Москве жил Шатов. Он
был единственным яблоком раздора между
сестрами.
Любовь к Шатову по-прежнему жила в сердце молодой девушки и перспектива брака с ним по истечение года траура
была светлой точкой на горизонте ее не особенно веселой жизни. Расходясь во вкусах с
сестрой и теткой, она жила среди них одинокой. Отводила она душу лишь в беседе с Антоном Михайловичем, бывшим, по праву жениха, ежедневно, и с его другом Карнеевым, часто навещавшим половину княжен.
Вскоре по приезде в Москву она начала, с согласия Николая Леопольдовича, правильную атаку жениха
сестры. Все тайны женского кокетства
были пущены в ход. Предупредительность и любезность ее к Шатову
были необыкновенны.
— Я говорила тебе, что ты ошибаешься, что Тоня прекрасный человек, что
есть за что ее полюбить так сильно, как люблю его я… — говорила она
сестре.
Княжна Лида
была в восторге, что
сестра ее с ней соглашалась.
Чтобы
быть справедливыми, надо заметить, что мысль о том, что подобное открытие может убить ее младшую
сестру, не приходила в голову княжне Маргарите.
Быть может, она и не решилась бы на такую страшную игру, или же со стороны Николая Леопольдовича потребовалось бы более усилий склонить ее на такое преступление.
Княжна Лидия Дмитриевна, несмотря на бросающееся в глаза предпочтение, оказываемое пред ней Шатовым ее старшей
сестре, несмотря на раболепное его ей подчинение, казалось считала это за нечто должное необходимое и
была весела и покойна, довольная изредка выпадающей на ее долю нежностью ее милого Тони.
Она боялась, чтобы
сестра, об уме которой хотя она и
была весьма невысокого мнения, не догадалась бы об ее интриге, не заподозрила бы ее в кокетстве с Антоном Михайловичем и в том, что она умышленно завлекала его.
Говорить же снова дурно о Шатове княжне Маргарите
было нельзя, так как она стала, как мы уже видели, держаться с
сестрой по этому вопросу другой системы.
— А то, что если бы княжна Маргарита Дмитриевна захотела, — а она, кажется, этого совсем не прочь, — то господин Шатов охотно бы уступил вас своему другу, не из чувства дружбы к нему, а из чувства любви к вашей
сестре. Если же бы, к довершению всего, вы на это согласились, то счастливее человека, чем господин Карнеев, трудно
было бы и сыскать.
Не потому ли он так неустанно бывает около ее
сестры, чтобы не оставлять ее жениха около нее одного, а она, княжна Лида, думала за последнее время, что Иван Павлович начинает увлекаться Марго, что и последняя оценит его, и что они повенчаются тоже и
будут счастливы.
Лучшей партии она не желала бы своей любимой
сестре. Как бы весело
было им ехать за границу, после двух свадеб, вчетвером.
Она увидела, что ее милый, ее ненаглядный Тоня старается лишь
быть с ней нежным, но что он не любит ее, а любит ее
сестру.
— Это одна из жертв Гиршфельда, — заключил свой рассказ Карнеев, — я не могу этого доказать, но я чувствую. Ему понадобилась не она, а ее деньги, которые должны перейти к ее
сестре, а та в его руках. Он погубит и другую, погубит и Антона, я старался раскрыть ему глаза, но безуспешно; я достиг лишь того, что потерял в нем друга, теперь теряю существо, которое для меня более чем друг. Я один, совсем один. Знаете ли вы, что значит
быть одному? Я чужд миру и мир чужд мне.
Княжна Маргарита стояла поодаль на коленях в молитвенной позе, но холодный взгляд ее глаз, ее спокойное лицо, на котором со времени входа в комнату
сестры не дрогнул ни один мускул, красноречиво говорили, что она заглушила в себе пробудившееся
было раскаяние, что она примирилась с совершившимся фактом. При крике упавшего Шатова она встала с колен и холодным, деловым тоном стала отдавать приказания сбежавшейся прислуге.
Княжна Маргарита Дмитриевна повела свой обычный образ жизни и вскоре казалось, что
сестры Лиды у нее как бы не
было никогда.
Светлою чертою в личности Николая Ильича
была его любовь к семье, состоящей из знакомой нам жены и двух детей, сына и дочери, из которых первый учился в гимназии. У него же жила свояченица,
сестра жены, старая дева, заведывающая его маленьким хозяйством, так как его жена
была болезненной женщиной, постоянно лечившейся.
Я не откажусь от того, что
был вашим любовником, — иметь любовницей красавицу княжну Шестову далеко не позорно, — но я постараюсь доказать, что вы отравили вашего дядю, желая уничтожить его завещание, уморили вашу
сестру, чтобы завладеть ее наследством, и отравили тетку, приревновав ее ко мне, а теперь оговариваете меня из эгоистического желания, чтобы я разделил с вами вашу участь, едва ли после этого поверят вашему голословному оговору.
— Да, но по ее доверенности я утверждал лишь ее два раза в правах наследства, после ее отца и
сестры, и
был ее представителем, как гражданской истицы, в деле банка. Денежными же ее делами я не заведывал, кроме некоторых переводов в Париж ее поставщикам, которые я делал по ее поручению.
— Никто как Бог, касаточка, — отвечала старуха, — может и в самом деле лучше
будет. Каторга-то для нашей
сестры не страшна, от бывалых слыхала я, бродяжка ведь я, в Сибирь-то эту второй раз иду. Работой не неволят, а коли больна, в тюремной больнице хоть всю жизнь лежи — свободно. Поправишься, Бог даст! Из себя ты такая чудесная, начальству приглянешься, первым человеком
будешь — барыней. Конечно, коли перед начальством фордыбачить небудешь, покоришься.
И ты
была раздавлена колесницей современных искателей золотого руна! — припомнил он симпатичный образ
сестры княжны Маргариты — Лидии, припомнил лежащею ее в гробу с неземной улыбкой спокойствия на устах, того спокойствия, которое
было отнято у нее в последние дни ее жизни, отнято при посредством гнусной интриги».
Княжна Анна Васильевна Гарина, младшая
сестра князя Виктора, еще в детстве обещавшая, если читатель помнит,
быть пикантной, хорошенькой шатенкой, — к двадцатому году, именуемому «годом чертовой красоты», более чем сдержала эти обещания.
Такая неизменность дружбы Виктора Гарина к отставному мужу его
сестры имела причиной надежду перехватить у богача Шестова малую толику деньжонок, в которых князь Гарин очень нуждался. Он, тративший баснословные суммы на подарки Пальм-Швейцарской, платил громадные проценты растовщикам Петербурга и Москвы и, буквально,
был в отчаянном положении. Страсть его к «божественной» Александре Яковлевне не уменьшалась, а, напротив, росла не по дням, а по часам. Та искусно поддерживала ее, идя к намеченной ею цели.
— Нечего благодарить, хорош, нечего сказать, то ухаживал, я
было совсем собралась отвечать, а он вдруг как в воду канул. Извольте явиться сегодня же вечером, мамаша,
сестра, брат и, в особенности, я
будем очень рады видеть нашего дорогого «политического мученика».
Они расстались. С почти облегченным сердцем отправился Владимир к себе в гостиницу, с аппетитом съел поданный ему обед и стал нетерпеливо поглядывать на часы, дожидаясь того времени, когда можно
будет поехать к Боровиковым — такова
была фамилия матери, брата и
сестер Агнессы Михайловны Зыковой.
Хороший человек, однако, и на таких свободных условиях не находился, хотя обе
сестры, особенно Зиночка,
были довольно миловидны.
Она
была родной
сестрой покойных князей Александра и Дмитрия Павловичей и следовательно родной теткой покойных же княжен Маргариты и Лидии Дмитриевны и благополучно здравствующего князя Владимира Александровича Шестова. Но так как графиня давно уже прекратила всякие не только родственные, но даже отношения простого знакомства с своими братьями, то племянники и племянницы не только никогда не видали ее, но даже едва ли подозревали существование своей близкой родственницы.
— Это не мешает ей, однако,
быть родной
сестрой вашего покойного батюшки.
С
сестрами князь Виктор встретился тоже чрезвычайно холодно. Его думы и мысли
были на самом деле далеко от родительского дома — они вертелись постоянно, как белка в колесе, около «божественной» Александры Яковлевны.
Незаметнее в свете, но
быть может счастливее, чем ее
сестра,
была другая дочь княгини Зои — Софья Васильевна Путилова.