Страшные истории для маленьких лисят

Кристиан Маккей Хайдикер, 2019

Лес Оленьего Рога только на первый взгляд кажется идеальным местом для лисёнышей – они родились и живут здесь в своих норах вместе с братьями, сёстрами и мамой. Но однажды меняется всё. Мия и Юли – каждый из них теряет свои семьи, остаётся в одиночестве и обнаруживает вокруг мир, полный злобных чудовищ, опасностей и невероятных существ, хитрых и коварных. Устраивайтесь поудобнее и выключайте яркий свет. Старая лисица расскажет вам жуткие и завораживающие истории. Для младшего и среднего школьного возраста. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Шесть сестёр

1

— Девочки, умойте, пожалуйста, брата.

— Ну, ма-а-ам! — простонала Ава.

— Он же противный, — сморщилась Анна.

— И мех на вкус как не знаю что, — прибавила Али.

— Как потроха у землеройки! — вставила Айя.

— Или какашки совиные! — заключили в голос Ада и Агата.

И хихиканье шести сестёр разлетелось эхом по каменной норе.

Юли, их единственный брат, слышал весь разговор из тёмного угла, где сидел, неуверенно покачиваясь на одной здоровой передней лапе. Другая лапа, передняя левая, была криво прижата к груди и напоминала засушенный стебель ромашки, а пальцы — увядшие лепестки. Как ни старалась мама, как ни лизала искалеченную лапу, та никак не хотела расти и становиться похожей на другие три.

— Девочки! — рассердилась мать. — Сейчас же умойте брата, или я покусаю вам губы.

Ава недовольно запыхтела. Её пыхтение отозвалось пятикратным эхом.

Юли пробовал мыть себя сам. Пробовал, правда. Но разве можно усидеть прямо, проводя по ушам единственной здоровой передней лапой, и при том не упасть и не удариться грудью? Он пробовал ложиться на бок, нализывать здоровую лапу и водить ею по лицу. Заканчивалось это всегда неуклюжим кувырканием, отчего шубка становилась грязнее прежнего.

— Мама сказала, тебя надо умыть, — буркнула Ава.

— Да, чтоб не провонял всю нору, — подхватила Анна.

— И чтоб ястребы сюда не слетелись со всей округи, — прибавила Али.

— И…

— Я слышал! — сказал Юли, обрывая сестёр на полуслове.

Он вытянул переднюю лапу перед собой, плюхнулся на живот и положил голову на камень. Сёстры неохотно принялись вылизывать ему шубку — так, чтобы мех торчал иголками во все стороны. Двое, проводя языком, издавали звук, будто их тошнит. Третья больно кусала. Юли знал: это Ава.

— Дети, я на охоту! — крикнула мама, выходя из норы. — Если увидите чью-то тень, войте.

Живот Юли заныл в предвкушении ужина. Нельзя сказать, чтобы он был создан для драки. Но ему приходилось сражаться с каждой из шести сестёр за каждый малюсенький кусочек добычи, которую мама притаскивала в нору. Из-за этого он едва наедался вдоволь, чтобы придать сил трём здоровым лапам, не говоря уже о сухой.

Отец лисёнышей должен был приносить в нору свежую добычу, пока им не исполнится десять недель. Но мама сказала, что отец погиб страшной смертью задолго до их рождения. (Нет, она не расскажет, что с ним случилось, пока лисёныши не повзрослеют.) Они ели ровно столько, сколько маме удавалось поймать и сколько сами могли отнять у своих же сестёр и брата.

Не успела мамина тень исчезнуть за каменистым склоном, как сёстры бросили заниматься Юли. От невылизанной грязи шкура зудела.

Ава улыбнулась:

— Недолго нам осталось тебя умывать.

— Очень недолго, — прибавила Али.

— Знаешь, откуда нам известно? — спросила Айя.

— Нет.

Юли неуклюже хлопнулся на живот.

— Это нам мистер Шорк рассказал, — сощурилась Анна.

Юли сжал зубы.

— Нет никакого мистера Шорка, — пробурчал он, хотя при упоминании этого имени холодок неизменно пробегал по нему до самого кончика хвоста.

— Есть, — ответила Ава. — Ещё как есть.

— Настоящий, как лунный свет, — прибавила Айя.

Юли, собрав все силы, пытался сесть.

— Ерунда какая-то.

Про мистера Шорка вообще мало что было понятно. Кто он? Откуда взялся? Когда? И почему сёстры знают о нём, а Юли нет? Они что, улизнули из норы ночью, пока Юли и мама спали? Они что, шептались под луной с мистером Шорком? От этой мысли по спине и животу Юли побежали мурашки.

Словно почуяв его страх, шесть сестёр принялись ходить возле него кругами.

— Мистер Шорк из пепла весь.

— Недоростков любит есть.

— Зубы злобно скрежещат.

— Ловит маленьких лисят.

— Слеза не скатится даже у мамы из глаз.

— Ведь теперь станет больше еды для нас!

Юли сердито посмотрел на сестёр.

— Это стихи… ик! Это стихи даже не… ик! Они… ик! Они не… ик!

Он хотел сказать сёстрам, что их стихи никуда не годятся, что птицы в ветках ольхи поют песни гораздо интереснее — о сражениях, о тайных запасах еды, о бесстрашных спасениях от хищников. Но тело его не слушалось.

— Это стихи… ик!… тупые! Ик!

Сёстры довольно захихикали.

— Даже не вздумай икать, когда придёт мистер Шорк!

— Даже не вздумай!

— А не то он тебя отыщет.

— И схватит пепельными зубами.

— И тогда…

— Тебе…

— Конец…

— Ску-у-ли!

Юли терпеть не мог — даже больше своего прозвища, — когда сёстры разговаривали с ним так. Как будто один и тот же зловещий голос, перелетая из пасти в пасть, говорил поочерёдно шестью языками.

Но откуда этот голос являлся… Юли не имел ни малейшего понятия.

Вечером мама приволокла в нору ужин и тут же уснула. Сёстры, отпихивая одна другую, набросились на еду, и сурок исчез в месиве шерсти и крови. Юли удалось протиснуться к добыче и ухватить какой-то кусок, который он сжал покрепче зубами и унёс в свой угол.

Это было всего лишь ухо, одни хрящи. И всё равно перепачканные кровью морды сестёр смотрели завистливыми глазами, как Юли давится, поглощая то, что ему досталось.

2

— Эй, детвора, вставать пора!

Юли пробудился от охотничьего сна и увидел, как шесть его сестёр бросились к выходу из норы, который светился оранжевым и серым. Он опёрся на здоровую переднюю лапу и поскакал следом, но сёстры выстроились полукругом, загородив ему путь.

— Какие вы уже все большие! — сказала у норы мама. — Я не успеваю охотиться, чтобы вас прокормить.

Юли начал сникать.

— Вечером, — сказала мама, — пойдёте сами ловить насекомых.

Сёстры затявкали и запрыгали, утопив в радостных воплях жалобное поскуливание Юли.

Он выглянул между торчащих ушей сестёр и посмотрел на каменистый склон. Большой Валун сиял под рассветным солнцем. Он был таким ярким, таким крутым, что от одного взгляда на него у Юли заныла передняя лапа. Как он будет охотиться на трёх лапах? Как он вообще туда заберётся?

Мама откашлялась, и вопли сестёр утихли.

— Ходить за овраг никому нельзя, это понятно?

— Да, мама, — ответили разом шесть разочарованных голосов.

Теперь Юли увидел его. Овраг, будто кривая ухмылка, пересекал Большой Валун на вершине. Каждую ночь ветер, пролетев мимо ольхи, взмывал к скалистой вершине и, угодив в капкан оврага, завывал, будто от боли. Овраг был широкий — свалиться туда лисёнышу ничего не стоило. У Юли появилось такое чувство — глупое, он и сам понимал, — что в овраге живёт мистер Шорк.

— Не уходи далеко, держись на расстоянии запаха, — сказала Юли мама, когда сёстры ускакали от норы прочь.

Он сидел в тени каменного свода и смотрел, как они с боевым завыванием носятся по камням, хватают друг друга за уши и сбивают с ног. Усы у него подрагивали.

Юли посмотрел вверх: не кружит ли в небе чья — нибудь тень. Сёстры когда-то рассказывали ему историю о матери, которая погожим вечером шла по Валунным Полям и вела за собой лисёнышей. Мать, услыхав стремительный шорох крыльев, обернулась и увидела, что её единственный сын исчез, унесённый в небо. Ястреб не оставил от лисёныша ничего, кроме призрака… залитого кровью.

Юли вздрогнул — между его ушей легла чья-то морда.

— Юли, сынок, — прошептала мама, — тебе всё будет доставаться тяжелее вдвойне. Но и награда будет вдвойне прекрасней. Когда ты наконец сорвёшь ягоду земляники, она покажется вдвойне слаще. Мясо луговой собаки будет вдвойне сочней, когда ты сам разорвёшь ей брюхо. А лисички…

Голос её запнулся.

— Жизнь ещё улыбнётся тебе, как никому другому из лис. Ты научишься ценить все её дары.

От маминых слов в груди Юли разливалось тепло.

— Поиграй с нами, Юли! — позвала Агата, обернувшись к норе.

— Да! — закричала Ава. — Поиграй! Пусть ястребы сожрут тебя вместо нас!

Юли бросил на маму испуганный взгляд.

Она только улыбнулась.

— Не нужен ты никакому ястребу. Даже мяса на костях нет.

Она ткнулась носом ему в ухо и прошептала:

— Это сёстрам твоим надо бояться.

Юли фыркнул от хохота. Он лизнул маму в нос, сделал глубокий вдох и осторожно выпрыгнул из норы. Безопасная тень скользнула назад, и небо распахнуло над ним свой гигантский глаз.

Он оглянулся на маму.

— Я здесь, — сказала она.

И Юли игриво помчался под вечерним солнцем, двигаясь так же уверенно, как сёстры, — ну, разве что слегка кривобоко.

Мир за пределами норы показался Юли враждебным. Нос чесался от пыли рассыпавшихся под ногами камней. Закатное солнце, ярко сиявшее сквозь ветки ольхи, горячо слепило глаза. Огромные валуны ещё хранили тепло жаркого дня и обжигали подошву передней лапы.

Юли пошевелил ушами, пытаясь уловить звук насекомых. Расслышать удалось только сестёр — как они боролись, тявкали и перетягивали палку.

— Кто первый ловит стрекозу, тот самый главный император! — завопила Ава.

Сёстры тут же принялись подпрыгивать в воздух и щёлкать зубами, ловя пикирующих синих насекомых.

Щёлк!

Щёлк!

Щёлк! Щёлк!

Щёлк!

Щёлк!

Юли решил начать с простого. Он отыскал в вечернем небе первую звезду и твёрдо настроился совершить свой первый в жизни прыжок. Он с силой оттолкнулся передней лапой, потом подпрыгнул на двух задних… и даже на ус оторвался от камня. Юли весь сжался, ожидая услышать хохот кого-нибудь из сестёр. Но они были слишком заняты стрекозами и не обращали на брата никакого внимания.

Юли вновь отыскал звезду, сосредоточился и попробовал ещё раз. Он оттолкнулся передней лапой, но задние подпрыгнули слишком сильно, отчего голова потеряла равновесие. Юли кувыркнулся вперёд и, не сумев увернуться, стукнулся мордой о твёрдый камень и прикусил язык.

Хохот разлетелся вокруг шестикратным эхом.

Юли перекатился на живот. Нижняя губа дрожала. Кровь сочилась по подбородку. Подошла, как уже сто раз подходила раньше, мама. Она сунула морду ему под грудь и помогла подняться на переднюю лапу.

— Лиса, Юли, — сказала мама, — зверь, прежде всего, смышлёный. Сёстры твои смогут охотиться. А вот тебе, чтобы выжить, придётся понять, что значит по — настоящему быть Юли.

Юли оглянулся на сестёр и прошептал:

— А можно мне просто остаться с тобой?

— Ох, малыш, — взглянула на него ласково мама. — Если бы я могла жить вечно…

У него прижались к голове уши: он тщетно пытался придумать тот единственный способ, который поможет ему выжить. А сёстры носились, кувыркались и ползали, без конца напоминая о том, что ему недоступно.

— Пойдём-ка со мной! — сказала мама.

Она отвела его за нору, в нижнюю часть Большого Валуна, где пахло сырой землёй и свежими зелёными иголками. Чуть дальше, в нескольких хвостах, валунная гряда заканчивалась зубчатым уступом, и начинался лес. Иглы елей царапали края камней, будто щёткой, и, казалось, потихоньку съедали их. Сёстры рассказывали Юли столько страшных историй про лес, что он не мог даже заглянуть в лесной сумрак без того, чтобы не увидеть там оскаленные лица.

— С живыми существами каждый день что-нибудь случается, — сказала мама. — Птенцы выпадают из гнезда. Дети оказываются брошены. Кто-то не доел потроха. Лес полон еды — если знаешь, куда смотреть.

Юли принюхался к краю валуна, но его нос не учуял ничего, кроме каменной пыли. Мама подтолкнула его морду в сторону, откуда слышался тихий писк. Он пошёл на звук и вскоре учуял тёплый запах чего-то крошечного, свёрнутого в клубок. Бельчонок, не больше жёлудя. Кувыркнулся из гнезда где-то на сосне.

— Поздравляю, мой мальчик! — сказала мама. — Теперь ты настоящий охотник.

Юли открыл было рот, чтобы приняться за бельчонка, но шелест ветра остановил его. Юли посмотрел туда, где резвились сёстры.

— А им скажем, что ты его сам учуял, — улыбнулась мама. — Умеешь держаться как бравый охотник?

Юли выпятил грудь.

— Вот так? — спросил он ломким голосом.

Мама едва удержалась, чтобы не хихикнуть.

— Мой маленький воин!

Юли медленно пережёвывал добычу, наслаждаясь каждым кусочком.

— Ты права, мама, — сказал он, облизывая губы. — Это правда вкуснее вдвойне.

— Так нечестно! — крикнула Ава. — Юли жульничает!

Четыре сестры забрались на крышу каменной норы и смотрели на него сверху вниз. Юли прижал уши.

— Это мама охотится за него! — возмутилась Анна.

— Вообще-то, — сказала мама, — Юли сам отыскал этот лакомый кусочек. Да, малыш?

— Ик! — сжался Юли, забыв, что надо вести себя браво.

— Не может охотиться — пусть помирает с голоду! — заявила Ада.

— Всё по-честному! — прибавила Али.

— А ну-ка, тише! — цыкнула мама. — А если сёстры будут говорить о вас то же самое? Что тогда?

Три сестры виновато заскулили.

Только Ава не желала уступать.

— Мистеру Шорку, мама, это не понравится.

Юли увидел, как туча пробежала по маминому лицу.

— Ава… — охнула мама. — Откуда ты знаешь это имя?

Ава с вызовом посмотрела на маму.

— Поймала! — закричала Агата. — Поймала!

Сёстры оглянулись на крик. Оказывается, Агата схватила на лету стрекозу. Насекомое жужжало и извивалось, колотясь сочным брюшком об агатин нос.

Пока мама с сёстрами облизывали и нахваливали Агату, Юли не сводил глаз с Авы. Она юркнула к подножию валуна и сунула морду в иголки… словно кого-то искала.

3

Ширк

ширк-ширк

ширк-ширк

ширк.

Юли снилось, что его едят заживо. Крошечные твари вгрызались в каждый дюйм его шкуры. Он пробовал соскрести их задними лапами, но передняя всё время поскальзывалась, и твари запрыгивали обратно, погружая в него острые, как сосновые иголки, зубы.

Ширк-ширк

ширк

ширк-ширк-ширк-ширк

Юли так и чесался, пока не проснулся. Твари исчезли, а вот ощущение, что шкуру продолжают жевать, осталось. Зуд переполз в ухо, и Юли, жалобно скуля, сунул в ухо лапу. Потом зазудело на шее — чтобы почесать, Юли плюхнулся на другой бок.

— У Юли клещи! — прошептала Ава.

Шестеро сестёр с выпученными глазами жались у дальней стены норы.

— Его сожрут заживо! — прошептала Али.

Юли хотел возразить, но никак не мог перестать чесаться. Он пытался усидеть прямо, чтобы было проще менять задние лапы, но передняя отказывалась его держать. Он перекатился на спину и, корчась, стал чесать бока обеими задними лапами.

— Вы… ик!.. всё выдумали… ик!.. про клещей! — крикнул Юли.

— Не-а! — ухмыльнулась Анна.

— Это крошечные жуки, — подхватила Ава.

— Они живут у тебя в волосах.

— Их там сотни!

— И они всё время рожают детей.

— А дети высасывают всю кровь.

— И съедают шкуру.

— Скоро у тебя выпадет вся шерсть.

— И ты засохнешь, как гнилой персик.

— И в конце концов расчешешься на клочки и сдохнешь.

— Не сдохну! Ик! — крикнул Юли, продолжая чесаться, икать и пытаться усидеть прямо. — Нет… ик!.. у меня… ик!.. никаких… ик!.. кл… ик!.. клещей!

— Есть! — отрезала Ава. — Это очевидно.

Ширк-ширк-ширк-ширк-ширк.

Теперь Юли пытался вдобавок соскрести ещё и страх. Неужели это мистер Шорк? Всё-таки он пришёл за ним…

— Ма-ик! — а-а-ик! — ма-а-а-а-а-а! — взвыл Юли.

В дальнем углу норы тут же проснулась мама:

— Что случилось? Кто плачет?

— У Юли клещи! — объявила Ава.

— Он так воняет, что они сюда все сбежались! — вставила Ада.

— Все. До. Одного, — отчеканила Али.

— Придётся уходить из норы! — заключила Анна.

— Рты закройте! — сказала мама.

Пока Юли беспрестанно чесался, она обнюхала его шубку. Потом слизнула со лба все его тревоги.

— Тише, тише, малыш. Нет у тебя клещей. Это сёстры не вылизали тебя как следует, когда умывали.

Юли сердито посмотрел на сестёр. Те сдавленно захихикали, а мама принялась тщательно вылизывать ему шубку. Мамин язык пробирался до самой шкуры, заставляя трепетать его веки. Но когда мама закончила, чесаться по-прежнему хотелось. Он стал грызть себе задние лапы, уверенный, что ему станет лучше, если выдрать весь мех до последнего волоска.

Мама вздохнула, вышла из норы и встала у каменного входа. Юли проследил за её взглядом, устремлённым куда-то в ночь, за Большой Валун. У него затряслись губы. Он знал, что мама сейчас скажет, и хотел откусить ей усы, чтобы не дать заговорить.

— Надо отвести тебя на Дождливое Озеро, — сказала мама. — Окунёшься, и всё как лапой снимет.

Юли настолько оцепенел, что почти не чувствовал зуда. Дождливое Озеро было за оврагом.

Ава противно усмехнулась:

— И как он поплывёт, с тремя-то…

— Ава, — рассердилась мама. — Прикуси язык! Сейчас же!

Ава нехотя захлопнула пасть.

— Остальные идут с нами, — сказала мама, — и будут охранять Юли, потому что плохо выполняли обязанности сестёр. Ни одна лиса не может сама вылизаться полностью. Вы очень меня расстроили.

Сёстры опустили головы. Некоторым стало стыдно. Другие прятали улыбку.

Мама принюхалась к воздуху снаружи.

— Хорошая ночь для похода. Ветер скроет наш запах, а ястребов, если вздумают нападать, сметёт в сторону.

Обычно она старалась не выводить их из норы поздно, когда в ярком лунном свете их могут заметить ястребы. Юли хотел было сказать, что ходить никуда не надо, что он привыкнет чесаться и будет жить себе дальше. Но тут вдруг зазудело веко. И он понял, что сойдёт с ума, если прежде не расчешется на клочки.

— Держитесь моего хвоста! — приказала всем мама.

Юли поднялся на ноги. Ава прижала холодный нос к его уху:

— Не упади в овраг, Ску-у-ули!

Он чуть не цапнул её в ответ, но она успела отпрыгнуть. Юли едва удержался на ногах.

— Ты что задумала? — спросил он.

Ава лишь улыбнулась и подошла к сёстрам, собравшимся у выхода из пещеры. А Юли вдруг понял, что хочет вычесать Аву из своей жизни, как зуд.

4

Звёзды в эту ночь светили ярко и остро. Воздух колыхался от ветра.

Мама быстро взбиралась по кривому склону валуна. Шесть сестёр не отставали ни на шаг. Только Юли тянулся позади, останавливаясь через каждые несколько хвостов — почесать раззудевшееся место или убедиться, что в ночном небе не кружит крылатая тень.

Они подошли к оврагу. Поперёк валуна, ослепительно белого, будто кость, пролегала тьма, от которой у Юли зловеще заухало в самом сердце.

Мама подняла переднюю лапу и устроила перекличку.

— Здесь!

— Здесь!

— Здесь!

— Здесь!

— Здесь!

— Здесь!

— Юли?

— Здесь, — прошептал он.

Если мистер Шорк и правда живёт в темноте, Юли не хотел, чтобы он услышал.

Мама перескочила овраг, словно перед ней оказался тоненький ручеёк, не больше.

— Ава! — позвала мама. — Ты альфа. Покажи остальным, как надо.

Ава села.

— Сперва я хочу убедиться, мамочка, что Юли не упадёт.

Юли прижал уши.

— Очень заботливо с твоей стороны, — ответила мама. — Али!

Али немного попятилась назад и прыгнула, с лёгкостью преодолевая овраг.

Юли взглянул на Аву. Та улыбнулась.

— Анна! — сказала мама.

Анна грациозно прогнулась и мощным прыжком благополучно перелетела на другую сторону.

Юли боялся Авы даже больше, чем ястребов. Ястребы никогда не являлись в нору и не дразнили его из-за сухой лапы. И никогда не отнимали у него еду прямо из пасти.

— Айя!

Айя задержала дыхание, разбежалась и прыгнула. Цела.

Что Ава задумала? Дождаться, когда Юли попытается прыгнуть и ухватить его за хвост, чтобы кувыркнулся в овраг? И тогда ей больше не придётся его умывать.

— Ада и Агата!

Двое лисёнышей покачались на задних лапах и перепрыгнули.

А может, Ава знает, что мистер Шорк должен выскочить из темноты и ухватить его за горло пепельными зубами?

— Ну, Юли, — сказала мама, — твоя очередь.

Все сёстры, кроме Авы, были уже на другой стороне оврага. Оставались недоросток и альфа.

Он уставился в темноту, которая пролегла между ним и мамой. Передняя лапа подкосилась, и Юли упал на живот.

— Юли, — в голосе мамы слышался оттенок презрения. — Ты уже большой, я не понесу тебя. Давай сам.

— Давай, Юли! — закричала Агата. — Ты перепрыгнешь!

— Да, прыгай, прыгай!

— Давай, пока не слетелись ястребы и не выдрали тебе потроха!

— Не будь таким нытиком!

Юли бросил на Аву настороженный взгляд. Она ухмыльнулась и отошла. Ей незачем цапать его за хвост — он и сам поскользнётся и свалится в овраг. Посторонняя помощь для этого не нужна.

— Смотри на меня, Юли! — сказала мама.

Юли поднялся на все свои три лапы и почесал грудь. Он решительно посмотрел на маму и, не успев опомниться, сделал три прыжка. На ус от оврага он закрыл глаза, оторвал переднюю лапу и оттолкнулся обеими задними. Сердце чуть не выскочило, когда внизу показалась тьма. Навстречу полетел ветер, не давая вздохнуть.

Передняя лапа Юли коснулась края оврага.

А задние упали в пустоту.

Острый камень ударил в живот, заставляя охнуть. Передняя лапа скользила под весом задних, утягивавших его вниз. Юли скулил и цеплялся когтями, продолжая соскальзывать в овраг…

И плюхнулся в грязь.

Он оказался в каменном тоннеле. Тьма вокруг непроглядно завывала, спотыкаясь лишь о дорожку из звёзд. Вдалеке тоннель заканчивался дырой, за которой хлестали друг друга еловые ветки. Юли слышал едва различимое журчание воды, шелест ветра, похожий на дыхание…

Чьи-то зубы вцепились ему в загривок и потащили наверх. Мама плюхнула его, почти бездыханного, рядом с сёстрами.

— Юли, ты перепрыгнул! — воскликнула Агата.

— Пфе! — фыркнула Али. — Как бы.

Пять сестёр вылизали ему шубку и, хотя и не удержались от смешков, были счастливы видеть его целым и невредимым. Дрожа, Юли заглянул в овраг. С этой стороны было видно, что овраг глубиной не больше, чем в один хвост. Бояться ему было совершенно нечего.

— Ха-ха-ха-ха-ха! — хохотала, захлёбываясь, Ава на другой стороне оврага. — Юли, видел бы ты себя!

Её хохот передался остальным сёстрам.

— Эй, народ! — окликнула их Ава. — Смотрите! Смотрите! Кто я?

— Ава… — грозно рыкнула мама.

Ава прижала переднюю левую лапу к груди. Правую била дрожь. Ава скорчила испуганное лицо и неуклюже прыгнула через овраг. Она удачно приземлилась на другой стороне, но упала на живот, отползла назад и, свесив над оврагом задние лапы, принялась отчаянно царапать камни передними когтями.

— Ха-ха! — расхохоталась Ада.

— Хи-хи-хи! — подхихикивала Али.

— Так оно всё и выглядело! — воскликнула Айя.

— Давай, Юли! — куснула его за горло Анна. — Что не смеёшься? Это ж умора!

— Ава, берегись! — пронзительно закричала мама.

Красно-жёлтая королевская змея бросилась из оврага и вонзила ядовитые зубы Аве в ногу. Её вопль разлетелся эхом по каменной гряде. Мама схватила Аву за загривок и трясла, пока змея, продолжая извиваться, не разжала рот. Змея уползла обратно в овраг и скрылась в том самом месте, куда мог бы наступить Юли, будь у него ещё одна передняя лапа.

Тело Авы обмякло и шлёпнулось на камень. Лапы дёргались. Мама скулила и лизала Аве лицо. Юли с ужасом наблюдал, как яд растекается по сосудам у Авы в глазах, как её дыхание становится всё быстрее, быстрее, быстрее…

И вдруг замедляется. И стихает совсем.

5

Дни возле норы проходили за днями, розовые и золотые.

Теперь, когда сестёр оставалось лишь пять, их власть над Юли развеялась. Им не хватало острого языка Авы, её злых придумок, чтобы мучить его дальше.

И всё-таки жизнь Юли не стала легче. Шкура по-прежнему чесалась. Живот по-прежнему ныл. После смерти Авы мама от горя перестала охотиться. Она лежала днями и ночами, уткнувшись лицом в камень, и сёстры добывали себе пропитание сами, как могли. Жуки и кузнечики — вот и всё, что им удавалось поймать. Юли перепадали только колючие лапки и усики.

Интересно, спрашивал сам себя Юли, если бы Ава осталась жива, его жизнь изменилась бы к лучшему… или к худшему?

Как-то ночью, когда сёстры уснули, Юли прокрался в дальний угол норы и свернулся в клубок возле мамы. Он вылизал ей слёзы из глаз, прерываясь только затем, чтобы почесаться.

Он хотел, чтобы она воспрянула духом. Он не мог охотиться сам. Мир оставался таким же огромным и неприветливым, как в день охоты на стрекозу.

Передняя лапа по-прежнему дрожала при одной мысли, что придётся карабкаться по каменистому склону или перепрыгивать через что-то шире, чем ус.

— Мама!

Она не шелохнулась.

— Мам, я голодный.

Он прислушался к её дыханию, тихому и прерывистому из-за рыданий. Интересно, стала бы она горевать точно так же, если бы змея ужалила его, а не Аву? И он опять начал чесаться.

Свет снаружи подёрнулся туманом. Через пару месяцев, когда опадут листья, сёстры отпразднуют День Золотистых Глаз.

Они станут взрослыми лисичками и уйдут из норы искать себе подходящую пару. А немного раньше свой собственный День Золотистых Глаз отпразднуют мальчики-лисы и отправятся метить свою собственную территорию.

Юли знал, что ничего этого никогда для него не случится — с его-то тремя лапами. Но он был даже не против.

Когда сёстры вырастут и разбегутся, он собирался остаться в норе с мамой — навсегда.

Он начисто вылизал маме лицо, надеясь её разбудить. Он прошёлся языком по её морде, насквозь мокрым от слёз усам, добрался до ушей… и заметил, что на одном не хватает кончика.

— Мама! Как ты поранила ухо?

— Это твой отец, — прошептала мама, не открывая глаз. — Так получилось.

Юли задумался. Какой, интересно, была бы их жизнь, если бы отец был по-прежнему жив?

Хватало бы им тогда еды? А его передняя левая лапа — она бы выросла, как остальные? И Ава — была бы она добрее к нему? И была бы она по-прежнему жива?

— Мама! А как умер папа?

Мама наконец открыла глаза. Что-то промелькнуло в них. Будто грозовые тучи.

— Он дрался с другим лисом на высоком утёсе, — сказала мама. — Случился оползень, его засыпало.

Она вздохнула.

— Иногда я по нему скучаю. Когда зайдёт солнце. Я была для него красавицей-лисичкой. Хоть я уже в годах, старая.

Юли хихикнул.

— Ты же не старая! — он вывернул голову и заметил седые клочки меха в маминой шубке. — Нет ведь?

Она не ответила, и тогда он подумал: а он — что бы он сделал, если бы пришлось драться? Сбежал бы, наверное, услыхав первый рык.

— А почему папа не убежал? — спросил Юли.

— Понятия не имею, — фыркнула мама. — Драчуны. Лишь бы подраться. Обещай, что никогда не будешь таким.

Юли улыбнулся ей:

— Обещаю.

В первый раз после смерти Авы мамины губы тронула слабая улыбка. Тронула и тут же исчезла: мама увидела, как торчат из-под меха у Юли рёбра.

— Как ты исхудал! — охнула мама. — Прости меня.

Юли уставился в землю.

— Да.

— Утром я поймаю нам что-нибудь поесть, — сказала она и опустила голову, возвращаясь ко сну.

Живот Юли радостно заурчал.

— И я останусь с тобой? Здесь? Навсегда?

— Да, малыш, — сказала она. — Навсегда.

Он улёгся у неё между лап, и она свернулась вокруг него клубком: накрыла хвостом его хвост, спрятала его морду под своей, и они уснули.

6

Юли разбудил мамин испуганный голос.

— Вставай! — прошептала мама. — Тебя надо спрятать.

Он открыл глаза и увидел, что она засыпает его листьями.

— Что? Зачем?

— Будем играть в игру, малыш! — ответила мама, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Ты будешь играть в мёртвого, а сёстры станут тебя искать.

Она засыпала листьями его хвост.

— Лежи смирно, не шевелись, пока я не скажу, что всё спокойно. Теперь тс-с! Начинаем играть.

Юли не понравился ни мамин голос, ни выражение лица.

— Мама, я не хочу в игру. Я хочу еды.

— А ну-ка, тише! Делай что говорят!

Юли жалобно хныкал, пока мама не засыпала листьями его голову. Он пытался лежать тихо, но сердце отчаянно колотилось без остановки.

Распахнув широко глаза, он выглядывал в просвет между листьями.

Снаружи разгорался рассвет — розовый и тревожный. Западный ветер дул над валунами, и с ним прилетел новый запах. Под сосновым обнаружилось что-то… лиловое.

Сёстры выстроились у входа в нору. Он никогда не видел их такими притихшими.

— Ни слова о брате, — шепнула им мама.

— Это почему? — поинтересовалась Айя.

— Да, — подхватила Али, — кому какое дело до Ску-у-ули?

— Вот уж не мне, — хмыкнула Ада.

— Никому…

Вход затмила какая-то тень, и сёстры тут же умолкли.

Юли прищурился. Это был лис. Сначала был различим только силуэт — две острых лопатки сходились под углом к острым ушам. Юли прищурился сильнее и разглядел сквозь листья яркие янтарные глаза, чёрные полосы на морде и два клыка, белых и изогнутых, как ущербная луна.

Мама поклонилась.

— Я думала, ты погиб.

И Юли понял, что лис был их отцом.

Лис задрал нос кверху.

— Как же ты, полагаю, приятно удивлена.

— Да, — ответила мама дрожащими губами. — Удивлена.

Горящие глаза лиса обследовали нору.

— Может быть, пригласишь войти?

— Да, — ответила мама, оглядываясь на Юли, спрятанного под листьями. — Прошу. Входи.

Лис шагнул внутрь, наполняя нору лиловым запахом. Юли надеялся, что обрадуется, увидев отца в норе живым и здоровым. А вместо этого он лежал и боялся, что какой-нибудь волосок из его шубки вдруг покажется из-под листьев. Он и сам не знал почему.

Лис, принюхиваясь, прошёл вдоль строя сестёр туда и обратно.

— Это твоё потомство?

— Да, это все, — ответила мать, затаив дыхание. — Пятеро.

— Где самая смышлёная? Ава, кажется?

— Умерла, — ответила мама и глубоко вздохнула. — Змея укусила. Откуда ты знаешь?..

Лис громко запыхтел, оборвав её на полуслове. Он повернулся к куче листьев, где лежал спрятанный Юли, и повёл носом.

— Где калека?

От ужаса мама на мгновение потеряла дар речи.

— Он… тоже умер, — проговорила она, едва дыша. — Ночью, от голода.

— А! — усы лиса изогнулись в улыбке. — Хорошо.

Он обежал нору по всему периметру.

— Аву жаль. Послушным была лисёнышем. Исполняла все мои приказания — как быть с недоростком: отбирай еду, пока не сдохнет от голода.

Юли вспомнил песенку, которую пели сёстры.

Мистер Шорк из пепла весь.

Недоростков любит есть.

Зубы злобно скрежещат.

Ловит маленьких лисят.

Слеза не скатится даже у мамы из глаз.

Ведь теперь станет больше еды для нас!

И Юли понял, что его отец и есть мистер Шорк.

— Ты… разговаривал с Авой? — спросила мама.

Мистер Шорк улыбнулся.

— Когда ты бросила меня умирать, там, под камнями, только злость помогла мне выжить. Но я выбрался из завала и выследил тебя по запаху — издалека.

Янтарные глаза будто пригвоздили маму к месту.

— И наконец нашёл.

Мама пыталась улыбнуться. Но губы её дрожали.

Мистер Шорк прошествовал вдоль строя сестёр взад и вперёд, принюхиваясь к их шубкам и ушам.

— Я приходил сюда по ночам, к подножию валуна. Следил. Хотел убедиться, что ты сохранила мне верность.

Он заметил грязное пятно у Агаты на лапе и, презрительно ухмыляясь, дожидался, пока она вылижет его начисто. Потом он подошёл к выходу и обвёл взглядом скалы.

— Ава как-то раз увидела меня под ольхой. С тех пор я частенько вышёптывал ей по ночам секреты жизни. Она должна была сообщить мне, когда вы будете праздновать День Золотистых Глаз. Чтобы я мог вернуть себе то, что моё по праву.

Он сверкнул глазами на маму.

— И с тобой вместе вернуться домой.

Юли прикусил язык, чтобы не расскулиться. Нельзя маме уходить! Она должна остаться с ним навсегда. Она же обещала!

Мистер Шорк улыбнулся сёстрам. Он шагнул к выходу, но вдруг обернулся и щурясь посмотрел через плечо.

— Когда лисёныши вырастут, ты вернёшься в Лиловое Королевство.

Мама повесила голову.

— Я вернусь.

Юли затрясся, шелестя листьями. Когда сёстры осенью уйдут из норы, неужели мама бросит его здесь самого по себе? Она же обещала, что останется с ним навсегда! Она…

— Ик!

В норе повисла звенящая тишина.

— Ик!

Юли сложил на морде переднюю лапу, чтобы перестать икать, но сделалось только хуже.

— Ик! Ик! Ик! Ик!

Мистер Шорк принюхался.

— Живой? — спросил он неторопливо и грозно.

— Нет, — ответила мама. — Это я. Я…

Мистер Шорк прошагал в глубь норы и разметал листья над Юли. Сердитым взглядом посмотрел на сухую лапу. Юли не переставая икал.

— Этому, — поворотился мистер Шорк к маме, — здесь не место.

Её затрясло.

— Войн, ему только два месяца. Одна нога у него не выросла. Куда ему идти? Он не выживет.

— Кто говорит уходить? — сказал мистер Шорк. — Сверни ему шею.

Мама оцепенела от ужаса.

— Войн… Не надо.

Юли только и мог что дрожать и икать.

Мистер Шорк вздохнул.

— Лисица, которая родила такого уродца, должна сама от него избавиться.

Он кивнул на Юли:

— Приступай.

Сёстры тихонечко заскулили. Юли съёжился, вжимаясь в листья. Мама стояла не шевелясь.

— Ну, хорошо, — сказал мистер Шорк.

Он молнией пролетел через всю нору. Сверкнули и остро щёлкнули белые зубы. Кончик уха Агаты болтался на лоскуте кожи. Кровь тонкой струйкой текла по щеке.

Мистер Шорк навис над пятью сёстрами.

— Я даю тебе выбор, — сказал он матери. — Сохранить пять девчонок или этого калеку-мальчишку. Выбирай быстро, а то загрызу их всех.

Мама посмотрела на Юли, потом на сестёр.

— Нет. Нет, ты меня не заставишь…

Мистер Шорк схватил зубами Агату за горло и заломил голову. Агата заскулила, задрожала, из уха сочилась кровь.

Юли поймал мамин взгляд. Слёзы текли ручьями у неё по щекам.

— Мама! — позвал он.

— Я… — выдавила из себя мама. — Я выбираю…

Юли, не слушая, что она скажет, бросился из норы. Он скакал вверх по скользким камням Большого Валуна, срывая когти и скуля всякий раз, когда передняя лапа налетала на булыжник. Он то и дело спотыкался, больно ударяясь мордой. Но он чувствовал позади себя пепельную тень, и страх давал ему новые силы.

Юли добежал до оврага и остановился в нерешительности. И тут же по ветру до него донеслось прерывистое дыхание. Он прыгнул. И снова живот ударился о край оврага. И снова передняя лапа отчаянно царапала камень, а задние тащили его вниз.

Он упал в грязь и опять оказался в гудящем от ветра тоннеле. Красно-жёлтые чешуйки влажно извивались между камней. Без мамы некому было его вытащить, а ему самому не допрыгнуть до неба над разломом. В конце тоннеля между камней он увидел ели. Он услышал быстрый шелест воды, шорох иголок.

Юли помчался туда, где скала неожиданно обрывалась. Грязная вода забрызгала ему переднюю лапу и сотней тонких хвостов потекла по камням вниз, в неглубокое озерцо. Он смотрел на стекающие книзу капли, а позади завывала тьма. Он чувствовал, как мистер Шорк рычит в овраге, подбираясь острыми зубами к его ушам.

Юли даже не прыгнул, а соскользнул за каменный край. Он падал, и падал, и падал, и наконец шлёпнулся в воду, и вокруг стало темно. Он замахал лапами, закрутился и завертелся, выкарабкиваясь на поверхность. Передняя лапа уцепилась за что-то твёрдое, и он вытащил себя, насквозь мокрого, на берег и, тяжело дыша, повалился на бок.

Едва дыхание успокоилось, он поднялся на ноги. Взгляд пробежал по утёсу вверх. Он ожидал увидеть на вершине Большого Валуна восседавшего там мистера Шорка. Но наверху никого не было.

Юли поморгал, смахивая с ресниц грязь. И прерывистое дыхание, и пепельная тень — всё это было только его воображением. Только его собственный страх гнал его к оврагу и вниз с утёса. И он больше никогда не вернётся в свою нору.

Он чуть не завыл, призывая маму, но горло сдавило. Если мистер Шорк услышит, он может спрыгнуть и прикончить Юли.

Юли долго всматривался в заросли ольхи — на лица, что выглядывали из сумрака. И, решив, что деревья не так страшны, как его отец, Юли поскакал в лес.

Он подождёт, пока ветер развеет над валунами лиловый запах, и мама крикнет, что всё спокойно, можно выходить. Она придумает, как ему взобраться на утёс. Может быть, даже спрыгнет и втащит его за загривок.

Юли не уходил далеко в лес. Всего на несколько лисьих хвостов, чтобы мама могла уловить его запах. Он отыскал местечко, заросшее мхом, и, мокрый и усталый, плюхнулся на живот.

И уже было некому ткнуться в него носом и помочь подняться.

* * *

— Дурацкая история, — заявил четвёртый лисёныш, поднимаясь на трясущихся лапах. — Какой отец станет убивать сына? Даже если захочет, мама ему не даст.

Голос его дрожал.

— Это история неправдоподобная и… и дурацкая, и… и… и… и… и дурацкая.

С этими словами он побежал обратно к норе — ему хотелось прижаться к маме и… убедиться, что всё так и есть.

Пятеро лисят.

Небо над Лесом Оленьего Рога сделалось цвета гниющей тыквы. Лапы у самой младшей зябко стыли.

— Подождите, — воскликнул пятый лисёныш. — А что стало с Юли?

— Терпение, — ответила рассказчица, посверкивая глазами из темноты пещеры.

— Почему сёстры были с ним такими жестокими? — спросила бета.

— Они жили в стране, где мало еды, — объяснила рассказчица. — Если бы Лес Оленьего Рога весь высох, ягоды исчезли, а совы растащили даже самые жалкие остатки съестного, может, и вы принялись бы морить друг друга голодом. Кто знает…

Пятеро лисёнышей в сомнении переглянулись. Их животы были набиты мясом ондатры и земляными червями.

— Вы обещали, что история будет страшная, — сказала третья.

— Тс-с! — цыкнула на неё бета. — Не мешай, а то хуже сделаешь!

— Я не могу вмешиваться и менять историю к лучшему или к худшему, — сказала рассказчица. — Могу рассказывать только то, что было.

Третья сморщила морду:

— Ладно.

Рассказчица вздохнула, и у пещеры повеяло холодом.

— Есть создания, которые живут в лесу, но в лесу им не место. Они высокие, как деревья, и тощие, как палки. Кожа у них без шерсти и бледная, будто кость.

Воображение самой младшей рисовало неясную фигуру.

— Им холодно и одиноко, этим созданиям, — говорила рассказчица. — Некоторые, чтобы согреться, отбирают у лис шкуры. Другие поступают гораздо, гораздо хуже…

В лесу треснула ветка. Самая младшая решила не оборачиваться.