Невозможный

Татьяна Ставицкая, 2021

Однажды какой-нибудь невероятный псих – в самом высоком смысле этого слова – снесет вам башку, и вы рухнете в бездну вместе со всеми своими представлениями, личными границами и принципами. Слабость это или сила – позволить себе чувствовать? Однажды вы можете обнаружить, что выражение «всё сложно» – это не затасканный соцсетями статус, а приключилось именно с вами. И вы понимаете, что ни упростить, ни решить, ни развязать этот узел экзистенциальных противоречий не получится. Рядом с вами должен случиться кто-то сильный, кто поможет вам справиться. Книга о «психе» в самом лучшем смысле этого слова. В жизни девушки, разочарованной неудачными отношениями, появляется неожиданный герой – музыкант, «человек из телевизора», обладающий уникальным даром. Его талант и чувственный опыт ошеломляют героиню и меняют ее жизнь. Она обнаруживает, что не всё знает о себе. Но путь героя к большой сцене не усыпан лепестками роз. Он – «один в поле воин», автономная творческая единица. И влюбленная героиня пытается стать для него «ангелом-хранителем». Комментарий Редакции: Человек – существо непознанное даже для самого себя. Состоящий из диковинных осколков, он не перестает удивлять и попадает в парадоксальные экзистенциальные ловушки. Которые сам же и расставляет…

2

Если у тебя угоняют машину, ты становишься «безлошадным» жителем столицы и клиентом ее «дворцового» андеграунда — метрополитена. Однажды метро выдохнуло тебя в дождливый вечер, и теплый восходящий поток подземного перехода, насыщенный ароматами вечерней выпечки и дешевой кожгалантереи, вознес на загруженный транспортом проспект. Ноги сами занесли тебя в ближайшее кафе на чашечку эспрессо, и ты, сидя в углу на полосатом диванчике, разглядывала украдкой стайки студенток и компании менеджеров среднего звена, ведущих переговоры под суши. Тебе казалось, что тебя никто не видит, а ты видишь всех. Ты чувствовала себя, по выражению Кобо Абэ, «человеком-ящиком»: смотрела на окружающий мир через узкую прорезь тщательно сооруженного тобой футляра и никак не применяла мир к себе. Как будто жила с миром в разных, не пересекающихся плоскостях и никак не была с ним связана. И тогда, чтобы ты не очень заблуждалась на этот счет, мир постучал в твой «ящик» и жестко напомнил о себе.

Покинув любимое местечко, ты свернула в переулок, плавно переходящий в анфиладу темных дворов. Кривые тропы меж детских качелей и пожухших газонов вели к супермаркету, и тут ты впервые пожалела о том, что у тебя нет травматического оружия или газового баллончика, потому что услышала за спиной тяжелые торопливые шаги. Никогда в жизни тебе не приходилось чувствовать себя столь беззащитной в центре мегаполиса. Человек, ускоряя шаг, следовал за тобой, повторяя твой замысловатый маршрут, и расстояние между вами неумолимо сокращалось. В его намерениях не приходилось сомневаться, и липкий страх гнал тебя в более людное и освещенное место. Тебе хотелось закричать, но горло перехватило. Очевидно, разгадав твои намерения, человек прибавил шагу, и его грубый толчок с подсечкой настиг тебя буквально в нескольких метрах от спасительного света фонарей.

Как обидно, открыв глаза, обнаружить себя лежащей поздним осенним вечером на асфальте, да еще в луже. На лбу вспухала шишка, из носа сочилась кровь, болела подвернутая нога, горели содранные ладони. В бок упиралось что-то твердое, безжалостное. Ты открыла глаза и увидела резиновую дубинку.

— Эй, встаешь-уходишь или увозим? — услышала ты противный равнодушный голос.

— На меня напали… — прохрипела ты. Голос не слушался. — Ноге больно. Помогите, пожалуйста, подняться.

— Сама-сама… Встала, пошла…

Господи, да что же это? За кого они тебя принимали? За «ночную бабочку»? Ты с трудом отскребла себя от асфальта. Сумка…

— Сумки нет!

И тут полиция резко теряет к тебе интерес. Еще, чего доброго, попросишь их поискать, заявление напишешь. А где им искать? Они и Москвы-то не знают.

В сумке остались паспорт, телефон, кошелек с карточками и наличными и много разных нужных мелочей. Хорошо, что ключи от квартиры ты переложила в карман. Тебе было так больно и плохо, что даже не очень интересовало, как ты выглядишь.

Кое-как доковыляв до ближайшей аптеки, ты вытерла куртку платком, с тоской оглядела порванные на коленках джинсы и грязные, стертые об асфальт ладони. На тебя накатила жалость к себе, и ты расплакалась. Аптекарша смотрела на тебя индифферентно. Наверное, думала, что тебя муж побил. А у тебя теперь нет никакого мужа! Жаловаться не имеет смысла. Тебе скажут, что ты сама виновата. Да, готова была согласиться ты: мы сами виноваты во всех своих приобретениях и утратах. Может, это ты сама, поддавшись страху и отчаянию, так нескладно придумала себе этот год? Так нет же! Ты запланировала себе на этот год невозможную любовь! Кажется…

Наконец, аптекарша, изнывавшая от скуки до твоего драматичного появления, оторвала корму от стула и вынесла из-за перегородки перекись водорода и вату. Без особого сочувствия обработала лицо и руки, ощупала щиколотки и запястья и сказала, что если к утру распухнут, то надо будет обратиться в поликлинику. Потом она сложила в пакетик антисептик, мазь от гематом, эластичный бинт, еще что-то и пробила чек. А у тебя не было денег. Но оказалось, что аптекарша тебя знает.

— Потом занесешь, — сказала она и отдала тебе пакет с лекарствами. И тебе стало стыдно, что ты о ней плохо думала. Ты тут одноразовые платки обычно покупала, и капли для глаз, и таблетки от головной боли, и валерьянку. Она практически всё про тебя знала: про твои красные от монитора глаза, головные боли и растрепанные нервы.

Дома ты улеглась в ванну и наревелась до икоты. Сентябрь кончался, батареи не грели. Тебе хотелось подоткнуть под себя края клетчатого пледа, зарыться в подушки и проспать так долго-долго. Лучше бы — до весны. Ты забилась в свой угол и мечтала, чтобы тебя никто не трогал. Тебе необходимо было отдышаться. Осознать новые обстоятельства и попробовать вписаться в них с минимальными потерями и максимально возможным комфортом — душевным и бытовым. Или чтоб тебя уже кто-нибудь спас, наконец.