Когда мы танцевали на Пирсе

Сэнди Тейлор, 2017

Брайтон, 1930. Морин О'Коннелл с самого детства была влюблена в парня, живущего по соседству. Она верила, что однажды они будут счастливы с Джеком. Как же она ошибалась… Ее беззаботная юность закончилась с наступлением войны. Несчастная любовь и семейная трагедия заставили Морин рано повзрослеть.

Глава пятнадцатая

До Рождества оставалось всего два дня. Папа повел нас с Брендой в Саут-Даунс, и вернулись мы с охапками омелы и остролиста. Снег растаял, склоны холмов сделались неприглядными, мы шлепали по грязи, оскальзывались. Но я-то видела эти холмы во всем блеске зимней славы, такими их и запомнила.

Темно-зеленым остролистом с алыми ягодами мама украсила каминную полку, а над каждой из дверей повесила по пучку омелы — и наш дом стал очень нарядным. Ради праздника мама даже зажгла огонь в камине, и мы быстро согрелись. Папа приделал к коляске колеса, и мы с Брендой весь день ходили по пятам за угольщиком. Подпрыгнет тележка на булыжнике — кусочек угля и выпадет. Тут не зевай — хватай добычу. На ровной дороге тележка не подпрыгивала, и ребята нарочно подбрасывали деревяшки да камни, чтобы разжиться угольком. А какая бывала толкотня, целые баталии разыгрывались за каждый драгоценный кусок угля. Угольщик бранился, но едва ли всерьез — он ведь знал, что мы все из чертовски бедных семей. Зато мы в благодарность приберегали для него пирожки с яблоками и корицей.

На рождественские подарки у нас с Брендой денег, понятно, не было. На помощь пришли дядя Джон и тетя Мардж — пустили нас помогать на рынке, а ведь там в канун Рождества знай успевай поворачиваться. Люди не скаредничают, не экономят, а, наоборот, готовы тратить: покупают провизию, и кое-кто даже, украсив себе голову блестящей канителью, тащит домой и настоящую рождественскую елку. С наступлением сумерек на рыночной площади появился хор, и мы паковали апельсины, яблоки и бананы под первые строчки известного хорала: «Ночь тиха, ночь свята, озарилась высота». Воистину так, умиленно думала я и всей душой желала, чтобы празднику не было конца. На рынке мы оставались, пока совсем не стемнело. Тогда дядя Джон сказал, что пора закругляться, и мы помогли ему сложить на тележку непроданное, а тетя Мардж дала нам по два шиллинга — целое состояние для каждой из нас.

И вот мы с Брендой шагаем по Вестерн-роуд, жмурясь на витрины — в них горят лампочки, сверкает золотая и серебряная канитель, отсветы падают на мокрую мостовую, и кажется, что блеска вдвое больше, чем есть на самом деле. Так мы дошли до универмага «Уэйдз» — самого шикарного во всем городе. Разумеется, ни единой вещи и даже вещицы мы в этом универмаге купить не смогли бы, поэтому мы прижались носами к витрине и долго любовались куклами в платьях и шляпках из розового атласа, кукольными домиками с миниатюрными, но совсем всамделишными столиками и диванчиками. Блестели рамами новенькие велосипеды, таращились глазами-пуговицами чудесные плюшевые медвежата. Ну и что за беда, если ни одним из этих сокровищ нам не обладать? Мы просто посмотрим — это уже само по себе отличное развлечение. Мимо нас, прямиком к массивным дверям, прошествовала семья: отец и мать вели за обе руки девочку — ровесницу Бренды. На ней было синее бархатное пальтишко, на кудрях ловко сидела синяя фетровая шляпка. Заметив нас, девочка высунула язык.

Вполне возможно, завтра она найдет под елкой куклу в розовом атласе. Мне бы денег — я бы эту куклу купила для Бренды. И я чуть не силой потащила сестренку прочь от универмага «Уэйдз».

— Морин, ты почему сердишься?

— А черт его знает!

— Мне вовсе не нужна эта дурацкая кукла.

Я остановилась прямо посреди улицы, порывисто обняла худенькие сестренкины плечики.

— У тебя, Бренда, на такую куклу гораздо больше прав, чем у этой избалованной задаваки.

Бренда улыбнулась:

— Зато у задаваки нет такой сестры. Настоящий подарок — это ты, Морин, а не какая-то там игрушка.

— Ах, Бренда О’Коннелл, и что бы я только без тебя делала?

— Тебе, Морин, без меня быть не грозит. Я с тобой навсегда.

Мы пошли дальше по Вестерн-роуд. Следующим в ряду был универмаг «Уолуортс».

— Мой любимый магазин, — сказала Бренда.

— И мой.

Два шиллинга буквально жгли мне карман, но я знала: нельзя покупать первое, что приглянется. Мы вошли — и обомлели. Прямо в главном холле стояла чудесная елка, вся в огнях, а на самой макушке сидел эльф. Бренда шумно вздохнула:

— Вот это красотища, да, Морин?

Я улыбнулась.

— Ay нас дома будет елка, Морин?

— Вряд ли. Но мы ведь украсили дом остролистом и омелой, куда нам еще целое дерево?

— Пожалуй. А все-таки это было бы здорово.

— Елка стоит много денег.

— Ну и не надо нам ее.

— Вот и правильно. Какой в ней прок? Подумаешь, ствол да горстка иголок! И вообще, чем бы мы ее украшали? Откуда у нас игрушки?

— Верно. На черта она вообще нам сдалась, эта елка?

— Чертыхаться нехорошо.

— Ты же чертыхаешься.

— Я — другое дело.

— Это еще почему?

— Потому что у меня так рот устроен. У тебя ротик совсем не такой.

— Хочу рот как твой.

— Забудь. Что не дано, то не дано. Могу чертыхаться за двоих, если тебе от этого легче.

— Ага, спасибо.

Прилавки ломились от всякой всячины. Была тут елочная канитель, были бумажные фонарики и красная гофрированная бумага, были Деды Морозы из пластика и деревянные солдатики в зеленых и красных мундирчиках.

Прежде всего мы с Брендой купили набор заколок для мамы и упаковку табаку для папы.

— Теперь, Бренда, я пройдусь по магазину одна. Встретимся под елкой. Ни с кем не разговаривай и не вздумай выбегать на улицу.

— А куклами полюбоваться можно?

— Можно. Любуйся на здоровье.

Я отделилась от Бренды, потому что иначе как бы я купила ей подарок? Сюрприза бы не вышло. И к тому же я хотела без помех выбрать подарки Джеку и Нельсону. Магазин был переполнен. Всюду дети с мамами и папами: мамы призывают малышей к порядку, папы дымятся от раздражения и курят, чтобы не вспылить. До прилавка не доберешься, если не будешь работать локтями; теснота, духота, гам и шум — словом, настоящий праздник, правильное Рождество. Я подныривала под мышками взрослых, раз даже проскользнула между чьих-то длинных ног и вот оказалась нос к носу с продавцом.

Он был в красном колпаке с опушкой и в шубе — будто Дед Мороз, улыбнулся мне и спросил:

— Что желаешь, красотулечка?

— Мне нужны подарки для моей сестренки Бренды и моего друга Джека.

— Уже что-то придумала?

— Пока нет.

Он повернулся к полкам:

— Как считаешь, твоей сестренке понравится вот это?

В руках у него была заводная деревянная обезьянка — она взбиралась по шесту, делала сальто и спускалась обратно.

— Еще бы! Бренда будет в восторге. А сколько стоит обезьянка?

— Один шиллинг.

Я покачала головой:

— Нет, тогда мне не хватит на подарки для Джека и Нельсона.

— Извини, милая, ошибочка вышла. Не шиллинг, а всего шесть пенсов. Ну что, берешь?

— Беру! — улыбнулась я.

Обезьянка была тотчас отправлена в бумажный пакетик.

— Счастливого Рождества, деточка, — пожелал добряк продавец.

— И вам счастливого Рождества!

С подарком Бренде я разобралась, а что же купить Джеку?

Я прошла в отдел, где продавались куклы. Каждая лежала в отдельной коробке, а моя Бренда, затаив дыхание, так и ела их всех глазенками. Я приблизилась сзади и обняла ее.

— Вот вырасту, начну зарабатывать и куплю тебе такую куклу.

— Честно?

— Я же обещала.

— Спасибо, Морин.

— А сейчас надо выбрать подарок для Джека.

— Может, оловянный солдатик подойдет? Джек ведь любит солдатиков.

— У него и так уже целая армия, мой солдатик в ней затеряется. А я хочу подарить что-то совсем-совсем особенное.

— Носовой платок?

— Нет, платок не годится.

И тут я увидела ту самую особенную вещь — шкатулку с фотографией Джона Уэйна верхом на коне. Шкатулка была немедленно куплена. У меня осталось еще несколько пенсов, и я точно знала, как с ними поступить. Решительными шагами я направилась в отдел, где продавали нитки для вязания.

Молоденькая продавщица всем своим видом выражала чудовищную усталость.

— Дайте мне, пожалуйста, моток шерстяных ниток — вон тот, коричневый. Это подарок на Рождество.

— Очень странный подарок, — прокомментировала продавщица.

— И ничуть и не странный, — вступилась за меня Бренда.

— Если бы мне такое подарили, я бы не обрадовалась.

— Это не беда. Потому что нитки я подарю не вам, а кое-кому, кто мне нравится.

— Боюсь и вообразить, что ты даришь тем, кто тебе не по вкусу!

Тем не менее девица завернула моток в бумагу и получила с меня последние мои монетки.

— Кобыла безмозглая, — фыркнула я, едва мы отошли от прилавка.

— Кобыла безмозглая, — повторила Бренда.