Суровая Родина. Кемерово

Сергей Колков, 2022

Второе издание Нехорошего путеводителя города К. обросло новыми захватывающими историями и подробностями из жизни «сибирской Атлантиды».История России, как известно, творится в столицах, а что в это время происходит в Сибири? Автор показывает в деталях, как знаковые события новейшего времени выглядели из Кемерово. Сначала строили «город-сад», потом разочаровались в «охоте за призраком коммунизма» и кинулись в «джунгли капитала». Жизнь в Кемерово не стояла на месте. Рисковали, зарабатывали, а потом спускали капиталы по ветру – всё как везде, но с сибирским размахом.Маршрут, как и в первом издании, проложен в двух плоскостях: пространственное перемещение по культовым городским местам Кемерово (некоторые причем появляются неожиданно) и пристальный взгляд на них сквозь толщу лет – от 20-х годов XX века до современных дней. Каждый из них показан со своей «подпольной» историей» через честные рассказы очевидцев и свидетелей «славных дел».

Михайло Волков — даром!

— Папа, а кому этот памятник установлен?

— М-м-м, пока Петру Первому, сынок. А там видно будет…

Сказ о страданиях человека русского в борьбе за дело правое

Площадь Волкова

Открытие памятника Михайле Волкову приурочили ко Дню шахтёра — 23 августа 1968 года. В 1974 году, согласно Постановлению Совета Министров СССР, он стал объектом республиканского (сейчас — федерального) значения. Парадоксально, но самый народный исторический герой Кузбасса долгие годы не мог найти себе место в городе. Ходили слухи, что партийных кураторов не устраивал «недостаточный уровень марксистко-ленинского историзма» скульптуры.

Автор — Георгий Николаевич Баранов; родился в 1917 году в посёлке Берёзово Кемеровской области. Член Союза художников СССР с 1957 года.

Заказ на памятник он получил в 1947-м, а передал в дар городу в 1968 г.

Глава 1

— Интересная тема, Георгий, — похвалил молодого художника начальник кемеровских мастерских «Палитра» Пал Палыч Губкин, рассматривая его карандашные наброски с бородатыми мужиками в крестьянских рубахах до колен. У одного из них в руках было кайло. Другой «прислушивался» к земле.

— Вот этот особенно хорош: руки рабочие, взгляд цепкий, пытливый такой. Сразу видно — рудознатец. Хорошо ты схватил его характер! — Георгий смутился от такой лестной оценки начальника.

— Ты эту тему не бросай, Михайло Волков наверняка к какому-нибудь празднику понадобится, а у тебя — уже всё готово.

— Да мне это без выгоды интересно! Откуда пошли эти рудознатцы? Как жили? — начал оправдываться художник.

— Ну, знаешь, когда интерес подкрепляется хорошим заказом, это никому ещё никогда не вредило, — рассмеялся Пал Палыч.

— Только Михайло Волков мог стать первооткрывателем кузнецкого угля, а не какой-то засранец Мессершмидт, который весь Кузбасс обосрал, заявив, что это он уголь нашёл! А на самом деле уголь нашёл Волков, который твёрдо верил в пророческие слова Ломоносова о том, что «могущество России прирастать будет Сибирью», — громил с кемеровской трибуны чуждые идеологические элементы темпераментный сотрудник из Общества по распространению политических знаний тов. Оречкин.

Он не случайно назвал немецкого учёного, посланного самим великим Петром на изучение Сибири, «засранцем». Среди ответственных лиц прошёл «проверенный» слух о том, что на встрече Сталина с советскими писателями вождь советского народа иронично сказал: «У Петра (Петра I) были хорошие мысли, но вскоре налезло слишком много немцев, это был период поклонения перед ними. Сначала немцы, потом французы. Было преклонение перед иностранцами… засранцами». В последствии это подтвердит и опишет в своих мемуарах реальный участник этого совещания — Константин Симонов.

На местах установку поняли правильно и пошли воплощать в жизнь. В Кузбассе закрутилась история за «возвращение к истокам»: откуда же пошла Земля Кузнецкая? В этой кампании вдвойне не повезло географу и картографу Даниэлю Мессершмидту. По несчастливой случайности, он оказался не только немцем, но и однофамильцем Вилли Мессершмидта, фирма которого была главным производителем немецких самолётов-истребителей и бомбардировщиков в недавней войне. В СССР широко распространённая в Германии фамилия стала символом страха и ужаса бомбёжек.

И вскоре, уже на другом собрании, трудящиеся подхватили заданную повестку дня:

— Товарищи, поставим вопрос так: почему у нас в столице Кузбасса до сих пор нет памятника настоящему первооткрывателю кузнецкого угля — Михайле Волкову? — вопрошал с трибуны очередной оратор, раскрасневшийся от переполнявшего его негодования. — Как считаете, товарищи, настало время? Я думаю, что выражу коллективное мнение, если подытожу — да! И да! Памятнику Волкову в Кемерово — быть!

— Давайте запишем в решении собрания нашу инициативу — ходатайствовать в горкоме об установке памятника, — добавил председатель с круглым рябым лицом, сидевший за столом с ярко-красной кумачовой скатертью.

— Да, правильно! Давно пора! — из зала понеслись возгласы одобрения.

— И знаете, товарищи, было бы правильно поручить сваять этот памятник нашему местному мастеру, а то некоторые думают, будто в Кузбассе своих талантов нет. Есть! Найдём! Покажем Москве, на что мы способны!

— Да, правильно! — зал зааплодировал.

— Я знаю такого, — поднялся со стула худой белобрысый парень лет двадцати. — Гоша Баранов. Он Волкова давно рисует и с глиной работает.

— Вот видите, товарищи, главное — правильно и вовремя поставить задачу! Внесите в протокол: ходатайствовать перед горкомом о привлечении товарища Баранова к делу устройства памятника рудознатцу Михайле Волкову в Кемерово! — закрыл вопрос председатель.

Через неделю Георгия Баранова, ничего не знавшего о его выдвижении в надежду Кузбасса, вызвали в горком партии на бюро. На серой бумажке повестки стояло только скупая запись: «т. Г. Баранову явиться 25 сентября 1947 г. на бюро горкома ВКП(б)». Сколько он всего за эти дни до указанной на извещении даты передумал: «Зачем меня вызывают? Я ведь беспартийный. Если что и сделал не так, то совсем в другое место бы забрали, а тут в горком!»

Георгий действительно был «маленький» советский человек — художник-самоучка. Ничего хорошего ему этот вызов не предвещал.

— Здравствуйте, товарищ Баранов, — секретарь горкома тов. Блошкин посмотрел на Гошу с интересом и благожелательно.

«Значит, ничего страшного не натворил», — с облегчением выдохнул Гоша накопившиеся за эти дни страхи.

— Собрание трудящихся порекомендовало вас для создания памятника несправедливо забытому герою Кузнецкого края — Михайле Волкову. Справитесь? К тридцатипятилетию Октября (1952 — С. К.) успеете? Вы же, кстати, тоже ровесник революции? Вот, будет у вас двойной праздник, — закруглил ответственный партиец.

— Мы собрали о вас мнения товарищей по работе — вас характеризуют как ответственного и вдумчивого сотрудника, — лысый член бюро в золотом пенсне оценивающе окинул Гошу взглядом с головы до ног, словно прикидывая, можно ли дать ему в долг сто рублей до получки.

— Не знаю… Я же нигде этому не учился. Попробовать, конечно, можно…

— Что значит попробовать? Если вам люди доверяют, значит, нужно засучить рукава и работать, работать! А мы — поможем, — секретарь горкома поставил в разговоре жирную точку, как сплюнул на пол. Когда ошеломлённый художник вышел из зала, кто-то из отдела культуры наклонился к секретарю и тихо сообщил:

— Иван Николаевич, мой долг напомнить вам, что у товарища Баранова нет художественного образования и он не Член Союза художников. Нам же в Москве смету и проект сразу зарубят, скажут: кто такой этот Баранов? Отправят нас в Союз художников — там и заказывайте. А самодеятельность эту не одобрят. Как мы будем оформлять, если что, этот памятник?

— Мнение трудящихся игнорировать сейчас нельзя, сами понимаете. Может, у него ничего и не выйдет, а мы сейчас будем про это голову ломать…

— Товарищи, внесём в резолюцию бюро горкома: поручить товарищу Баранову создать проект памятника в честь рудознатца Михайлы Волкова. Установку памятника приурочить к 35-летию Октября, — уже сильным волевым голосом подвёл черту первый секретарь. — Это очень своевременная инициатива — привлечь к созданию памятника местного самородка.

Георгий Николаевич Баранов, а для друзей — просто Гоша, был художник от сердца. Всегда что-то рисовал, но образования художественного не получил. Не успел. Сначала хотел учиться на химика — выгнали из-за нелепой драки. Потом уехал в Челябинск, поступил там в пединститут, опять не окончил — началась война. Год прожил в Алма-Ате, вернулся в Кемерово, сначала работал оформителем на «Коксе», а в 1946 попал к Пал Палычу Губкину в художественные мастерские «Палитра», которые среди «своих» назывались «пол-литра».

Конец ознакомительного фрагмента.