Хенемет-Амон

Павел Сергеевич Марков (2024)

Тень накрыла Египет. Фараон охвачен тяжким недугом. Силы на исходе, и никто не знает победит ли он проклятую болезнь. Кто же станет его наследником? Воля Повелителя ясна, но далеко не все разделяют этот выбор. Великая царица имеет собственные планы на египетский престол. А в это время один наемник получает странное задание. Оно тревожит с самого начала, но перед щедрой платой невозможно устоять. Немало тягот и опасностей поджидают на пути, но они меркнут перед тем, что уготовила ему судьба…

Глава 4

Она влетела в собственные покои, едва не уронив медный треножник. Разъяренная и раскрасневшаяся, Великая царица метала молнии из глаз, подобно самой Сехмет[1]. Сененмут сразу понял, что разговор с Джехутимесу ничем хорошим не закончился.

Не глядя на него, Хатшепсут молча прошла и оперлась о стену с антилопами. Он отчетливо слышал ее глубокое дыхание. Блики от пламени из треножника играли на его встревоженном лице. Закинув руки за голову, зодчий лежал на постели и внимательно наблюдал за царицей. Та продолжала смотреть в пустоту, глубоко вдыхая прохладный воздух. В свете огня ее силуэт в облегающем платье ярко контрастировал с ночной темнотой.

«Надо быть настороже сегодня. Она явно не в духе».

Облизав пересохшие губы, он тихо спросил:

— Пиво будешь?

Она ответила не сразу, какое-то время храня молчание. Где-то в небе раздался пронзительный вопль сипухи[2], и он совсем не прибавил зодчему настроения. Треск от огня, всегда такой умиротворяющий, сейчас не производил никакого впечатления. Когда же с уст Хатшепсут сорвался ответ, в нем прозвучало столько металла, что можно было джет[3] резать.

— Да, пожалуйста.

— Сладкое?

— Нет. Хочу покрепче.

— Уверена?

— Покрепче! — злобно повторила она.

— Хорошо-хорошо, госпожа моя!

Он сел и поднял с пола еще один кувшин. Из него шел запах фиников.

Наполняя алебастровые кубки, Сененмут поинтересовался:

— Аа-Хепер-Ен-Ра явил свою волю?

— Да, — сухо бросила она.

Зодчий уже догадался, но, все же, рискнул спросить:

— И каков был его ответ, лотос мой?

— А что, по мне не видно?! — рявкнула Хатшепсут, поворачиваясь к нему лицом.

Руки Сененмута задрожали, и он чуть не пролил пиво на тумбу.

— Прости, о, богиня, должен был понять…

— Слабак! — она будто не слышала. — Немощный мерзавец!

— Ты ведь предвидела, что так может быть… — напомнил зодчий.

— Тварь!

Хатшепсут продолжала бесноваться, мечась по покоям, словно львица в клетке. Будь у нее на пути столик или табурет, непременно опрокинула бы. Сененмут чувствовал, что ее ярости необходим немедленный выход. Иначе она обрушит гнев на кого-то еще. Например, на него самого.

«Либо… надо потушить этот пожар прямо сейчас!».

Он развернулся, держа кубки в руках, и ослепительно заулыбался.

— Напиток для прекрасной богини готов, — проворковал зодчий.

Она резко остановилась и посмотрела на него. Сененмуту показалось, что ее синие глаза пронзают его насквозь, однако своего взгляда не отвел. Внутренне весь сжавшись, он протянул ей один из кубков. При этом постарался придать голосу максимально мягкие нотки.

— Вот. Покрепче, как ты и просила.

Зодчий подметил, как начинает спадать румянец с этих знакомых округлых щек, а упругая красивая грудь перестает вздыматься от тяжелого дыхания. Про себя он с облегчением выдохнул.

«Спасибо, Амон-Ра, кажется, ты снова спас мою задницу. Я вечный твой должник. Хотя ты давно обязан был испепелить меня за то, что я развлекаюсь с твоей Хенемет[4]».

Она взяла протянутый кубок. На пухлых губах заиграло подобие улыбки.

— Я говорила, что твой голос успокаивает получше аромата мирры?

— Нет, прекрасная госпожа моя, не говорила.

— Ну, вот теперь сказала, — Хатшепсут залпом осушила добрую половину кубка.

— Не упадешь? — рискнул подшутить он.

— Хм, — она махнула на него рукой, словно отгоняя муху.

— Понял-понял.

Сененмут вовсе не обиделся. Потягивая пиво, он внимательно следил, как царица пытается разделаться с напитком за раз. Зодчий готов был подхватить ее в любой момент. Однако этого не потребовалось.

Хатшепсут громко выдохнула и, отдав кубок, потребовала:

— Еще!

— Моя прекрасная звезда, мы должны…

— Еще, я сказала!

Он спешно повиновался. Отдал ей свой сосуд, а сам вернулся к тумбе за добавкой.

Когда стал наливать новую порцию, то услышал ее хриплый голос:

— Не волнуйся. Клянусь Хатхор, я не упаду.

— Просто беспокоюсь…

— Не напьюсь, говорено тебе!

— Все-все! Я понял.

Он наполнил алебастровый кубок до краев и обернулся к ней. Хатшепсут стояла посреди покоев и потягивала пиво, смакуя каждый глоток. Былой жажды и остервенения уже не было.

— Полегчало, — ухмыльнулась она, и в ее улыбке Сененмут заметил долю игривости.

— А я ведь и вправду решил, что ты захотела ублажить Хатхор.

— Хм, — царица отпила еще немного и утерла губы, — может, еще успеется, но тебя я все равно не перепью.

У зодчего округлились глаза:

— Считаешь меня пьяницей?

— Ха! — прыснула Хатшепсут, — ты и есть пьяница. Вспомни ту дыру, из которой я тебя вытащила. Как пытался залить горе дешевой брагой в пригородном трактире.

— Вот уж чего-чего, а это вспоминать я не хочу, — буркнул тот.

Он прекрасно помнил, что находился тогда на грани разорения из-за сорвавшихся планов строительства новой гробницы для писца. Однако его зодческие способности уже в те времена были подмечены юной Хатшепсут. В последствие она нашла в нем и другие дарования…

— Не обижайся, — она завлекательно улыбнулась.

Сененмут почувствовал легкое возбуждение. Напряжение спало.

— Как я могу обижаться на свою госпожу?! — воскликнул он, в свою очередь пригубляя напиток. Пиво пришлось кстати.

— Вот и не обижайся, — ее взгляд посерьезнел, — а теперь… давай поговорим о деле. Раз этот мерзавец решил оставить меня без того, что принадлежит мне по праву… опять… Придется пойти на то, о чем ты мне поведал.

Зодчий побоялся, что она сейчас снова распалится, но этого не произошло. Хатшепсут оставалась спокойной и расслабленной.

— О, госпожа, — он приблизился к ней, — ради тебя я на все пойду.

— Ну?

— Лучше всего это сделать утром, как только Ра полностью взойдет над горизонтом. Он любит в это время выходить на прогулку по Хапи.

Хатшепсут сморщила носик:

— Никогда не понимала его любви к катанию на лодках.

— На ладье, — поправил Сененмут.

— Неважно, — она пожала плечами, — кто с ним будет?

— Яхмеси Пен-Нехбет и…

Царица изумилась:

— Яхмеси Пен-Нехбет?

— Да, он самый, — кивнул зодчий, — разве ты не знаешь, госпожа моя? Он же наставник…

— Я помню, — нетерпеливо перебила царица, — удивлена, что он ходит за ним даже на прогулках по Хапи.

Сененмут вздохнул:

— Яхмеси прицепился к нему, как комар к смоле.

— Хмм…

Хатшепсут вспомнила этого сурового, но верного воина. Он ходил в походы на гиксосов не только при ее отце, но и во времена деда — его тезки пер-А Яхмеси. Пен-Нехбет весьма уважаемый и почитаемый старец как при дворце, так и во всем Уасет. С возрастом он немного размяк, однако оставался хорошим и опытным наставником. Какое-то время даже занимался воспитанием ее самой, хотя молодую царицу всегда больше интересовали государственные дела, нежели воинская дисциплина и порядок. Пока царевна Нефру-Ра переживала период младенчества, Пен-Нехбет исполнял роль ее воспитателя и наставника. Потом, когда малышка подросла, Хатшепсут передала ее на попечение Сененмуту, а Яхмеси отправила на покой… Но вскоре появился он, и Джехутимесу решил, что справедливый и опытный вояка станет идеальным наставником для своего новорожденного сына, вызвав бывалого воина с заслуженного отдыха обратно ко двору…

«Слишком идеальным, — подумала Великая царица, — от него уже исходят эти глупые воинственные замашки. Ничего удивительного. Каков учитель, таков и ученикнегоот него уже исходят эти глупые воинственные замашки. Ничего удивительного. Каков учитель, таков и ученик».

— Но это сыграет нам на руку, — вырвал ее из воспоминаний Сененмут.

— Правда? Интересно, как? — Хатшепсут отпила еще немного.

— Яхмеси Пен-Нехбет хоть и преданный вояка, но слишком стар, чтобы замечать всякие мелочи.

— С ними будет кто-нибудь еще?

— Да, лотос мой. Несколько гребцов, да парочка телохранителей.

— И?

Сенемут загадочно улыбнулся. Сейчас он походил на лисицу, задумавшую стащить утку из пруда.

— Но они не смогут помешать. Все произойдет, когда царская ладья отчалит от берега и выплывет на середину реки.

— И что дальше? — легкие нотки нетерпения прозвучали в ее тоне.

— А дальше он упадет в илистые воды Хапи, а престарелый Яхмеси ничем не сможет помочь, — лицо зодчего скривилось, — жаль, в том месте слишком глубоко, да и крокодилы рядом плавают… несчастье-то какое…

— Как же он в Хапи упадет? — хмыкнула Хатшепсут. — Удар хватит что ли?

— Почти, — подмигнул Сененмут, — корни бешеной травы[5] легко спутать со сладкими плодами моркови… а припадок с ударом от зноя.

— Интересно, — протянула Хатшепсут, устремив невидящий взор в сторону.

— Нет человека, нет… — начал было зодчий, но она тут же прервала.

— Ты опять за свое? Сколько раз говорить, бросай этот простолюдинский говор!

— О, прости меня, дурака, — спохватился он, — впредь постараюсь не осквернять твой божественный слух постыдными речами.

— Как ты собираешься это сделать? — Хатшепсут вернулась к обсуждению. — Ты же знаешь, что пищу постоянно проверяют.

— Проверяют только для него, — уточнил зодчий, — но Яхмеси то и дело угощает его своей.

— Вот как? — вскинула брови она.

— О, да, моя госпожа. Пен-Нехбет вечно твердит, что на свежем воздухе у него зверский аппетит. Сметает все подчистую.

— А если что-то пойдет не так?

— Что тут может пойти не так, моя богиня? — изумился Сененмут.

— Не знаю, — пожала плечами Хатшепсут, — но я всегда просчитываю наперед. Вдруг Яхмеси сам отведает яств?

Зодчий вздохнул:

— Не думаю, госпожа, что он станет есть сам. Пен-Нехбет последнее время часто жалуется на плохой аппетит. Старость. Он и хлебной крошки в рот не берет до самого вечера.

— Хм, — она вновь отвела взор, — тогда… это звучит хорошо. Пусть мне и не нравится, что приходится делать.

— У тебя нет выбора, о, богиня, — проворковал зодчий, — ты достойна быть Херу.

Царица посмотрела ему в глаза, затем поставила кубок на крышку сундука с драгоценностями и обхватила шею Сененмута руками.

— Мудрые слова, — прошептала она.

— Я доставил тебе удовольствие, моя госпожа? — он подался вперед.

— Хмм, — Хатшепсут приоткрыла уста, — ты можешь его продлить прямо сейчас.

— Твое желание для меня закон.

***

Саргон проснулся на рассвете, когда первые лучи солнца стали проникать в комнату для гостей. Меч с серебряной гравировкой переливался в пучках света, нежно лаская взор. Рядом стояла пустая чаша из-под пива, которую он осушил перед отходом ко сну. На глиняной тарелке виднелась половинка смоквы. Другую половинку они съели вместе с воробьем. Остатки вчерашнего пиршества валялись между прутьями окна в виде засохших крошек.

Потянувшись, мулат встал и расправил плечи. Руки ниже локтей ныли, но уже не так сильно, как вечером.

«Надеюсь, не придется опять тащить на своем горбу тюки до рынка. Этого еще не хватало».

Он забрал меч и пристегнул к поясу. Раздался стук в дверь.

— Да?

— Это Саптах.

— Входи.

Саргон провел ладонями по лицу, прогоняя остатки сна.

Тростниковая дверь бесшумно отворилась, и на пороге появился Саптах. На нем были все те же непослушный черный парик и белый схенти, на котором мулат приметил пару новых сальных пятен. Судя по жиру, блестевшему у торговца на губах, тот уже успел плотно позавтракать.

— Мог и меня позвать, — укоризненно подметил Саргон, указывая пальцем на лоснящийся подбородок торговца.

— А-а-а, — отмахнулся тот, утирая рот тыльной стороной ладони, — то был всего лишь небесный барашек[6]. Так, что ничего ты не пропустил.

— Ну-ну. Надеюсь, хоть дашь еды в дорогу?

— Обидеть меня хочешь что ли? — насупился Саптах. — Я уже велел Сатхекет насолить парочку перепелок. Сейчас она хлопочет на кухне за салатом и луком.

— Если бы ты не заставил меня тащить тюки через полгорода, то поводов ворчать у меня стало меньше, — напомнил Саргон.

Саптах развел руками и виновато заулыбался:

— Ну не мог же я гнать моего Хепа ради мелочи какой-то!

Глаза мулата округились:

— Мелочи?! И что еще за Хеп?

— Это мой бык, — гордо приосанившись, заявил торговец.

— Ты назвал быка Хепом[7]?

— А что тут такого?

— Ничего, — хмыкнул мулат, — а еще удивлялся, почему моего верблюда кличут Минхотепом.

— То верблюд, а то священное животное, — подметил Саптах.

— Надеюсь, сегодня твое священное животное подбросит меня до рынка?

— Ну, конечно! — воскликнул караванщик. — Сегодня ведь за дебенами поедем! Телега уже запряжена. Дай мне только чуток минут, чтобы собраться.

— Я подожду внизу.

— Как скажешь, дружище, — Саптах вышел в коридор и скрылся за углом, напевая себе под нос поучения Птаххотепа[8].

Саргон еще раз проверил крепление, а затем окинул взглядом комнату. Его взор остановился на глиняной тарелке. Секунду поразмышляв, он взял вторую половину смоквы и положил ее между прутьями окна.

«Воробей будет доволен».

Улыбнувшись, он вышел и прикрыл за собой дверь. Саптах уже скрылся в своей комнате.

Спустившись, Саргон увидел, как раб-нубиец, пыхтя как вьючный мул, волочит тюки в сторону выхода.

Хмыкнув, мулат огляделся.

Впереди находился внутренний дворик с небольшим фонтаном чистой воды. На колоннах вокруг вилась виноградная лоза. Справа от входа был проход в другое помещение. Оттуда доносились аппетитные запахи свежей зелени, соленой птицы и рыбы. Видимо, кухня. Чуть помедлив, мулат направился туда и остановился в проеме, скрестив руки на мощной груди. Сатхекет хлопотала за готовкой. Прислонившись к косяку, Саргон стал наблюдать за девушкой. Та продолжала нарезать листья салата и жемчужный лук[9] в глиняную тарелку. На ней было все то же облегающее и грубое одеяние. Мулат подметил, что сзади Сатхекет очень хороша собой.

— Тебе досталось за пиво? — внезапно спросил он.

Девушка вздрогнула, выронив нож. Тот с гулким стуком брякнул о глиняный пол. Сатхекет развернулась и уставилась на мулата широко распахнутыми глазами. В них застыл испуг.

— Что? — прошептала она.

— Ты разлила пиво у входа.

— Я… я… не сильно, господин… — от волнения девушка стала заикаться.

— Точно? — вскинул бровь мулат.

Сатхекет быстро замотала головой:

— В-все х-хорошо, господин… н-ничего не было.

— Вот и отлично, — он распрямился, — еда для меня готова?

Она залилась краской:

— А… я… уже отдала… п-положили в тюки…

Смущение рабыни искренне развеселило Саргона.

— Вот и славно! До встречи, Сатхекет, — мулат рассмеялся и вышел из кухни.

Саптах уже поджидал у входа, переступая с ноги на ногу.

— Давай-давай быстрее! — подгонял он, — сынок вельможи ждать не будет. Или тебе моя кухарка дороже серебряных дебенов?

Продолжая смеяться, мулат подметил:

— Ты сам мне ее вчера предлагал!

— Так вчера и надо было. Дают — бери! А он, видите ли, устал! Вот и прислуживай гостям потом!

— Да не ворчи ты, Саптах.

— Не буду, если пошевелишься. Хеп там совсем уже изошел. А мне еще лавку открывать!

[1] Сехмет — в египетской мифологии богиня войны, палящего солнца и яростной мести, богиня-покровительница Мемфиса и супруга бога Птаха. В мифе о наказании Ра человеческого рода за грехи Сехмет истребляет людей. Лишь подкрашенное охрой (или красным гематитом) пиво, похожее на кровь, смогло опьянить и усмирить кровожадную богиню.

[2] Сипуха — вид хищных птиц семейства сипуховых, наиболее распространенная в мире птица семейства сипух. Из отряда совообразные. Верхняя часть тела охристо-рыжая, нижняя — белая. Оперение пушистое.

[3] Джет — папирус.

[4] Хенемет — «жена». Хатшепсут Хенемет-Амон — «Первая из почтенных, супруга бога Амона». Царица носила этот титул, являясь Верховной жрицей храма Амона-Ра. Сененмут иронизирует на эту тему.

[5] Бешеная трава — белена.

[6] Небесный барашек (Бекас) — небольшая птица с очень длинным, прямым и острым клювом. При полете может издавать звук, похожий на блеяние козы или овцы.

[7] Хеп (Апис) — священный бык в древнеегипетской мифологии, имевший собственный храм в Мемфисе.

[8] Поучения Птаххотепа — древнеегипетское литературное произведение жанра «поучения», является единственным сохранившимся в полном виде дидактическим произведением времени Древнего царства. Птаххотеп — древнеегипетский сановник, живший во времена V династии (XXV-XXIV вв. до н.э.). Позднее считался одним из великих древних мудрецов.

[9] Жемчужный лук — лук-порей.