Хенемет-Амон

Павел Сергеевич Марков (2024)

Тень накрыла Египет. Фараон охвачен тяжким недугом. Силы на исходе, и никто не знает победит ли он проклятую болезнь. Кто же станет его наследником? Воля Повелителя ясна, но далеко не все разделяют этот выбор. Великая царица имеет собственные планы на египетский престол. А в это время один наемник получает странное задание. Оно тревожит с самого начала, но перед щедрой платой невозможно устоять. Немало тягот и опасностей поджидают на пути, но они меркнут перед тем, что уготовила ему судьба…

Глава 9

Пер-Бастет встретил их злаковыми полями, раскинувшимися подобно золотистому морю. Местные крестьяне, не жалея сил, работали под лучами палящего солнца, намереваясь вырастить богатый урожай ячменя, пшеницы и льна. Будет из чего печь хлеб, варить пиво и шить одежду. А если еще удастся принести хорошие жертвы богам, то они даруют людям куда больше благ, нежели есть. Напитают Хапи плодородным илом и прогонят ненавистные суховеи Сета обратно в пустыню.

Когда Минхотеп, слегка отряхиваясь от воды, вступил на дорогу, ведущую меж полей в город, путники выдохнули с облегчением. Туча мошкары осталась позади, подарив на прощание с десяток зудящих укусов. Воздух хоть и сохранял влагу, но как будто стал чуть менее тяжелым.

— Пополним запасы на рынке, — молвил Саргон, — впереди нас ждет переход через Биау, и до Хазеты остановок больше не будет. Так, что надо подумать о провизии.

— А ты купишь мне пиво? — с надеждой спросил Джехутихотеп.

— Пожалуй, — мулат потрепал его по голове, — ты заслужил.

Непроизвольным движением Саргон дотронулся до правой щеки. Туда, куда прилетел мощный удар хвоста крокодила. Кровь течь перестала, а рана покрылась сухой коркой. Мулат недовольно поморщился, однако про себя решил, что покупать бинты уже не придется.

Впереди замаячили первые хижины. Возведенные из простого сырца, они ютились вдоль грунтовой дороги и нестройными рядами уходили вглубь по обе стороны от нее. Сухая солома на крышах отливалась приятной желтизной.

Джехутихотеп с интересом рассматривал лачуги местных бедняков.

Возле первого дома, стоявшего справа от них, сидел пожилой человек. Сидел прямо на земле. Солнечные лучи отражались от бритой головы. Лоб испещрили многочисленные морщины. Кожа на лице была сморщенной, как у вялого фрукта. Загорелое тело прикрывала лишь грязная набедренная повязка. Судя по виду ей было столько же лет, сколько и хозяину. Крестьянин громко стенал и завывал на всю округу, однако на него мало, кто обращал внимания. Улица оказалась почти пустой. Большинство местных сейчас находилось на полях за городом. В карих глазах старика застыли слезы и горечь.

— Что это с ним? — спросил Джехутихотеп.

— Не знаю, — ответил мулат.

Его удивили интерес и сочувствие, прозвучавшие в голосе мальчика.

«Для сына вельможи он слишком добр к крестьянам».

— Так давай узнаем! — воскликнул паренек. — Быть может, мы сможем ему чем-то помочь!

— Хм, пожалуй, — согласился Саргон. Вид несчастного старика и его не оставил равнодушным.

Поравнявшись с крестьянином, он остановил Минхотепа. Верблюд недовольно фыркнул, но подчинился.

— Сиди тут, — бросил мулат, спрыгивая.

— Ладно, — мальчик продолжал во все глаза смотреть на старика.

Минхотеп же окинул бедняка равнодушным взглядом и начал быстро начесывать бок.

Саргон приблизился к старику и присел рядом с ним:

— Что произошло?

Крестьянин вздрогнул и воззрился на мулата. Кажется, он только сейчас заметил его. Стенания прекратились, однако голос бедняка сильно дрожал. Давясь слезами, он ответил:

— Кошка…

— Кошка? — кажется, Саргон начал догадываться.

— Да, — вяло кивнул тот, — моя кошка… моя миу[1]…

— У тебя умерла кошка, — мягко произнес мулат, кладя руку ему на плечо, — скорблю вместе с тобой. Нужно принести дары богине Бастет и…

— Не умерла! — внезапно выкрикнул крестьянин, ударяя кулаком по пыльной земле.

— Не понимаю, — покачал головой мулат. — Что же тогда…

— Убили ее! — бедняк прикрыл лицо руками и застонал.

Саргон опешил.

«Не может быть… Кто оказался таким безумцем, что посмел посягнуть на священное животное? Да еще и в самом Пер-Бастет!».

Он осторожно спросил:

— Ты уверен?

Старик опустил ладони на худые колени:

— Она сидела на дороге, — кивком указал он, — там, где сейчас стоит верблюд. Та скотина на колеснице… — голос бедняка вновь приглушили рыдания.

— Он был на колеснице?

— Да, — шмыгнув носом, подтвердил старик, — обычная колесница с медной обивкой. Покрыта патиной[2].

— Может, он просто не заметил твою кошку? — предположил мулат. — Спешил и…

— Он расхохотался мне в лицо! — выпалил крестьянин. — Он прекрасно видел мою миу! — бедняк взвыл, ударившись затылком о стену дома. В глазах, поднятых к небу, светилось отчаяние. — Все видел и наехал нарочно. Поганый техену! Что я ему сделал?! Что она ему сделала?!…

— Техену?

— Да, — промычал он.

— Почему ты решил, что убийца техену?

— Бородатый, в красном плаще и пером аиста в длинных волосах… кто еще носит такие ублюдские одежды?!

— Как твое имя? — спросил Саргон.

— Какая разница?

Крестьянин опустил веки, пытаясь сдержать поток слез, но они хлынули сквозь них, подобно соленому водопаду.

— Просто скажи, — ласково попросил мулат.

— Сененмен, — тихо прошептал он.

Саргон встал и подошел к верблюду, развязал один из тюков и опустил туда руку.

— Что ты делаешь? — прошептал Джехутихотеп.

— Ищу серебро.

— Которое тебе дали в виде платы за мое сопровождение?

— Угум.

— Но зачем тебе оно понадобилось?

— Хочу дать ему немного.

— Это не вернет старику кошку, — покачал головой паренек.

Саргон вскинул на него решительный взгляд:

— Не вернет. Но серебром можно оплатить погребальный обряд. Принести жертвы Инпу[3] и молитвы Кебхут[4]. Успокоить несчастного.

Джехутихотеп расплылся в улыбке:

— Я же говорил, у тебя доброе сердце.

Мулат вяло улыбнулся в ответ:

— Может быть.

Достав, наконец, искомый предмет, Саргон развязал мешочек, выудил оттуда один дебен и положил кошель обратно. Серебро заманчиво засверкало на ладони. Сжав ее в кулак, мулат вернулся к опечаленному старику и сунул тому в руку драгоценный металл.

— Вот. Держи.

Сененмен вздрогнул, ощутив на своей коже приятный холодок серебра. В изумлении он уставился на дебен.

— Это… — непослушными губами прошептал он.

— Для твоей кошки, — ободряюще улыбнулся мулат.

Старик воззрился на путника. В его заплаканных глазах читались непонимание и благодарность. Непонимание, какое дело постороннему человеку до его горя. И благодарность за такую бесценную поддержку.

— Как… как мне тебя… отблагодарить, юный воин? — прошептал Сененмен дрогнувшим голосом.

Мулат улыбнулся и встал:

— Похорони свою миу. Это и будет твоя благодарность.

Не давая ему времени на возражения, Саргон резво вскочил на верблюда и приказал двигаться дальше. Минхотеп послушно затопал по грунтовой дороге, взбивая ногами пыль. Путешественники чувствовали на себе изумленный взгляд старика.

Оба ехали, молча, погруженные в мрачные раздумья. Хижины бедняков мелькали по обе стороны тракта, но они их даже не замечали.

Джехутихотеп, полный сочувствия, вспоминал лицо несчастного Сененмена, и как на нем появились проблески надежды, когда ему в руку упал серебряный дебен.

Саргон же, сдвинув брови, размышлял о случившемся с иной стороны.

«Техену на колеснице раздавил кошку средь бела дня в Пер-Бастет. Да причем сделал это нарочно! Зачем? Хотел отомстить? Но как бедный старик мог насолить какому-то жителю пустыни? И разве он не знает, что убийство животного карается смертью?».

Случай с Сененменом оставил неприятный осадок на душе. На какое-то время мулат даже забыл о своем намерении пополнить запасы провизии прежде, чем отправиться в Биау. И только когда хижины бедняков остались далеко позади, сменяясь шатрами да лавками, мулат вспомнил об этом. До слуха стали долетать шум и гам. Галдеж местных торговцев, пытающихся перекричать друг друга и продать покупателям свои лучшие товары, заглушал любые посторонние звуки. Минхотеп заходил на рынок.

Это была широкая площадь треугольной формы. Слева и справа располагались ряды палаток со всевозможной утварью. Люди сновали от одного продавца к другому в поисках необходимых предметов для хозяйства.

Молодая крестьянка в грубом одеянии выбирала глиняные горшки. Продавец, полноватый тип с овальным лицом и двойным подбородком, пытался всучить ей самый большой из них. Разумеется, и самый дорогой. На горшке виднелась роспись в виде степного кота, который душит фи[5]. Девушка отчаянно пыталась доказать, что ей не нужен такой огромный горшок, да еще и с красивым рисунком. Для хранения зерен ячменя сгодится и нечто попроще. Но толстяк не унимался. В хитрых глазах сквозила решимость и надежда вытрясти из бедной крестьянки последние кидеты[6].

Напротив располагалась лавка торговца джет. Двое храмовых писцов в белоснежных схенти и черных париках закупали целую партию писчего материала. Причем особо не торгуясь. По прилавку уже звенели золотые дебены.

Обведя площадь взглядом, Саргон заметил большой храм впереди. Прямоугольное сооружение из красного гранита возвышалось над рынком, символизируя власть жрецов над этим местом. Вход в святилище украшали большие статуи из меди в виде кошек, а высокий свод поддерживали толстые колонны. Возле них маячило несколько стражников-меджаев в полном боевом облачении.

«Храм Бастет».

Взгляд мулата скользнул вправо и остановился на лавке торговца пивом, фруктами и зеленью. Она располагалась недалеко от шатра продавца писчих материалов. Недолго думая, Саргон направил верблюда туда и остановился в нескольких шагах от цели.

— Не слезай, дабы не потеряться, — попросил он Джехутихотепа.

— Ага. Здесь людей, как фиников в кадке. Посижу тут, — заверил его паренек, осматривая площадь, кишащую народом.

— Точно, — мулат спрыгнул на землю.

— Но помни, ты обещал мне пиво!

— Ага, — Саргон оглянулся через плечо и подмигнул, — сладкое и медовое.

Тот закивал:

— Как раз такое я и люблю!

Завидев крепкого мулата, торговец тут же защебетал аки белая трясогузка, собираясь продать сразу все, что только можно найти под крышей его большого шатра. Однако Саргон решительным жестом прервал все его попытки. Вглядевшись в суровое и непроницаемое лицо покупателя, хозяин лавки понял, что обычные увещевания здесь не помогут. Они разобьются об эту маску, как вода о скалы. Сдавшись, торговец поинтересовался, что нужно благородному мужу. Саргон попросил восемь ячменных лепешек, четыре кувшина медового пива и два пучка зеленого лука.

«У нас еще остались перепелки, которыми угостил Саптах. Так, что до Хазеты должно хватить».

Попросив уложить товары в тюк, Саргон отвел взгляд и невольно посмотрел в сторону храма. В голове промелькнула одна мысль…

— За тюк придется немного доплатить, — донесся до него голос продавца.

— Вот, — Саргон протянул несколько медяков.

— Пожалуйста!

Расплатившись и поблагодарив, мулат вернулся к Минхотепу и водрузил на него новую суму. Верблюд недовольно заурчал.

— Знаю, знаю, — извинился Саргон, — в Хазете отдохнешь.

— Мы отправляемся в Хазету? — спросил Джехутихотеп.

— Да, — Саргон сел рядом, — только в храм заедем.

— В храм? — удивленно переспросил паренек. — А зачем?

— Хочу доложить об убийстве кошки и богохульном техену.

— Правое дело, — живо согласился Джехутихотеп, — и почему мне самому эта мысль в голову не пришла?

— Не все сразу, — улыбнувшись, молвил мулат, — не все сразу.

Корабль пустыни медленно стал пересекать площадь, аккуратно лавируя между людьми. Некоторые с опаской смотрели на верблюда, но Минхотеп был абсолютно равнодушен к снующим прохожим. Все его внимание привлекла кормушка с сеном и лохань воды, стоявшие возле невысокой кирпичной стены, которая огораживала земли храма. У входа несли стражу два меджая. Обитые бронзой щиты и наконечники копий ярко блестели в лучах солнца. На поясе у каждого виднелся хопеш. Под кожаным доспехом угадывались мускулистые тела. Головы покрывал белый немес[7] с красными полосами. Пытливые глаза на суровых и загорелых лицах внимательно следили за приближающимся верблюдом.

— Я быстро, — заверил Саргон, спешиваясь.

— Ага. А Минхотеп пока перекусит. Да?

Верблюд фыркнул и подошел к кормушке с сеном.

— Что тебе нужно? — сурово поинтересовался один из меджаев. — Хочешь вознести молитвы Бастет? Сейчас не время для посещения…

— В пригороде убили кошку, — прервал его мулат.

Стражник вскинул брови:

— Откуда тебе это известно?

— Хозяин рассказал.

— И кто твой хозяин? — встрял в диалог второй меджай.

Саргон недобро покосился на него:

— Хозяин кошки. Я человек свободный.

— Что же хозяин кошки сам не пришел? — поинтересовался первый.

— Убит горем утраты, — пояснил мулат.

— Хм, — задумался меджай.

— И у него не было денег на погребение, — добавил Саргон.

— Не было? — вновь встрял второй. — А сейчас появились чтоль?

Мулата начинал раздражать этот самоуверенный гусь:

— Я дал ему один дебен.

— Какой ты у нас добрячок, — ехидно ухмыльнулся тот.

Саргон сжал губы в тонкую линию. В глубине души возникло желание съездить по роже этому петуху, чтобы стереть в прах его мерзкую улыбочку.

— Помолчи, Нефернен, — задумчиво произнес его товарищ.

Мулат едва сдержал ироничную усмешку.

«Нефернен… просто идеальное имечко для такого типа[8]».

— Кто хозяин той кошки? — спросил меджай.

— Крестьянин Сененмен.

— Он сообщил, кто убил его животное?

— Да, некий техену на колеснице, обитой медью с патиной.

— Техену на старой колеснице, — медленно повторил меджай.

Мулат кивнул.

— Не видал такую, — подал голос Нефернен, — хотя торчу тут с самого утра. А дорога через Пер-Бастет всего одна. Техену, или какой другой хмырь, не проехал бы мимо незамеченым.

— Я заступил недавно, — поправил меджай, — говоришь, ты никого не видел? — повернулся он к товарищу.

— Вообще никого, — покачал головой тот.

— Может, Сененмен что-то напутал? Всякое могло приключиться. Жара, горе утраты.

— Не уверен, — возразил Саргон, — он хоть и выглядел плохо, но разум его был ясен.

— Тебе-то откуда знать, добрячок? — опять встрял Нефернен. — Ты лекарь что ли?

— Помолчи, — спокойно оборвал его меджай, а затем обратился к мулату, — мы займемся этим и сообщим жрецам. Убийство священного животного на землях богини Бастет не останется безнаказанным.

Саргон слегка поклонился:

— Благодарю, достойные мужи.

Меджай улыбнулся:

— Да осветит Ра твой путь.

Вернувшись к верблюду, мулат вскочил на Минхотепа, который уже прилично поубавил содержимое местной кормушки.

— Что они сказали? — спросил Джехутихотеп.

— Сказали, что разберутся, — неуверенно ответил Саргон.

— Мне не понравился вон тот, слева, — шепотом произнес мальчуган, взглядом указывая на Нефернена.

— Точно, — согласился мулат, выводя верблюда на дорогу, ведущую с рынка, — мне тоже.

— Он напомнил наставника моей сестры, — добавил Джехутихотеп, — такой же скользкий и хитрый.

— Правда? Он был и твоим наставником?

— Нет, — вздохнул паренек, — меня воспитывал опытный воин былых сражений.

— Так вот почему ты такой храбрый, — подметил мулат.

Они проехали вдоль стены храма Бастет и свернули по дороге на восток, ведущую из города. Шум и гам местного рынка стал понемногу стихать. По правую сторону по-прежнему возвышались стены святилища из красного гранита. По левую — роскошные двухэтажные виллы вельмож с раскидистыми садами и колоннами, по которым вились виноградные лозы.

— Да, — Джехутихотеп немного погрустнел, — мой отец хотел, чтобы я был храбрым и стойким, — а затем тихо добавил, — в отличие от него самого.

— Твой отец не стойкий? — переспросил мулат.

— Нет, — грустно ответил тот, — не очень.

[1] Миу — так древние египтяне часто называли кошек.

[2] Патина — налет на меди и бронзе в результате коррозии металла.

[3] Инпу (Анубис) — древнеегипетский бог погребальных ритуалов и мумификации (бальзамирования), «страж весов» на суде Осириса в царстве мертвых, знаток целебных трав.

[4] Кебхут — богиня бальзамирования и чистой прохладной воды в древнеегипетской мифологии. Дочь Анубиса, помогавшая ему в процессе мумификации.

[5] Фи — рогатая гадюка.

[6] Кидет — одна десятая дебена (дебен 91 грамм).

[7] Немес — головной убор в виде платка. Уши оставались открытыми, два конца свисали на грудь, третий — на спину.

[8] Нефернен — с древнеегипетского «какой красивый».