Золотой козленок

Константин Чубич, 2018

Все конечно же помнят Остапа Ибрагимовича Бендера, красавца мужчину, великого комбинатора, а по совместительству отменного жулика. В «Двенадцати стульях» он погибает от рук Кисы Воробьянинова, но потом чудесным образом появляется на улицах славного города Арбатова, чтобы продолжить свои приключения. Было бы жалко с ним попрощаться ровно на том месте, где заканчивается «Золотой теленок», – на берегу пограничной реки, правда, с советской стороны. И это обнадеживает. Уже давно нет Советского Союза, но последователей у Остапа Ибрагимовича предостаточно, совсем как детей у лейтенанта Шмидта. Сударкин Владимир Константинович, он же Вениамин Бортник- Коновалов, он же Жульдя-Бандя, который, заметим, является внучатым племянником великого комбинатора, – один из них. Есть у него и свой Шура Балаганов, которого теперь зовут Фунтик. Та еще парочка, а действие, как водится, начинается в Одессе, где острят даже на похоронах. Содержит нецензурную брань.

Глава 3. Продолжение прерванной поездки в Санкт-Петербург с беспечными ветреными попутчицами

− Два до Питера, желательно в восьмом вагоне, желательно — 10-е, 12-е места, − Жульдя-Бандя заговорщически кивнул, захлопнув створки глаз, подтверждая, что вожделения будут материализованы.

Кассирша понимающе кивнула, отчего её пассажироненавистническое лицо вдруг стало каким-то добрым и глупым. Червонец сверху и вовсе преобразил тучную женщину, сделав её пушистой и безоблачной.

− Много ли нужно человеку для счастья, − шепнул на ухо товарищу Жульдя-Бандя, чрезмерно польщённый своей находчивостью.

Друзья мужественно терпели до прихода поезда, который, по устоявшейся традиции министерства путей сообщения, опоздал на четверть часа. Они стояли поодаль от щебечущих казачек, никоим образом не выказывая плотских намерений. И впоследствии, знакомясь, выразили искреннее удивление, встретив их в купе уже в качестве попутчиц.

В вагоне ехало не более десятка пассажиров, что искренне радовало проводников. Людям в столь смутные времена, когда социализм ещё не умер, а капитализм пока не родился, было не до жиру.

Попутчицы оказались весёлыми, наивными и доверчивыми, как и все − корнями от земли и сохи.

− Зина, Света, − поочерёдно протягивая лапки, представились женщины.

Зина − платиновая блондинка с яркими полными, чувственными губами, своим видом подчёркивала отчуждение от сельских простушек. Света − русоволосая, пожалуй, посимпатичнее и на полголовы выше, была в новомодных джинсах Levi Strauss. Это могла себе позволить разве что дочка первого секретаря райкома партии.

− Витя, Федя, − представились молодые люди, которые тоже, кстати, не походили на крестьян. Жульдя-Бандя, которому понравился добродушный наивный азиат, пожелал побыть Федей. К своему стыду, он заметил, что доселе никогда не был Федей, хотя тот ничего плохого ему не сделал.

Дамы сообщили о своём намерении переодеться.

− А мы не стесняемся, − честно признался Фунтик, коего следовало бы уже называть Витей.

− А мы стесняемся, − в голос заявили дамочки, депортировав представителей сильной половины в проход.

«Это пройдёт», − подумал Жульдя-Бандя, и друзья отправились в вагон-ресторан за лекарством от стеснительности.

Вернувшись, попутчики выложили из пакета бутылку «Кизлярки» и пышущего жаром запечённого в фольге гуся, ради которого пришлось больше получаса томиться ожиданием.

Женщины уже сидели в домашних халатах. Зина − в махровом рубинового цвета, Света − морской волны, из китайского шёлка, с выбитой на спине цветущей сакурой с розовыми цветками и пурпурными листьями. Они были явно встревожены столь долгим отсутствием попутчиков:

− А мы думали, что…

− Шо мы отстали от паравоза? − Фунтик улыбнулся, выставляя на стол позаимствованные у проводницы стаканы.

− Шо паравоз отстал от вас, − передразнив, хихикнула Зина, закинув ногу на ногу, до неприличия оголив утомлённые загаром окорочка.

Солнечные ванны, правда, приходилось принимать на огороде у матери с тяпкой в руках, поскольку в деревне слово «отпуск» на русский язык не переводится, а летом и подавно. Именно поэтому сельчане, уставшие за свой рабский труд получать гроши и зарабатывать грыжу, переезжали в город, что и сделали попутчицы. Они возвращались домой, в Санкт-Петербург, на неделю раньше, чтобы успеть разогнуть изнурённые сельским трудом спины.

Жульдя-Бандя жестом пригласил женщин к столу, вернее, к его жалкой копии:

− Милости просим разделить с нами радость бытия.

Женщины для приличия немного помялись, но вид распелёнутого из фольги гуся, с коричневой поджаристой коркой, делал сопротивление лишь данью традиции, и ничем больше. К тому же − вчерашних провинциалок не часто потчевали коньяком.

Казачки, как выяснилось позже, родом из Тарасовки − районного центра, в который, в числе прочих, входит федеративная Беляевка. Они оказались не робкого десятка, и на половине гуся «Кизлярка», обмелевши окончательно, была выброшена в окно.

Фунтик, дабы отвратить дефицит спиртного, кинув загадочное: «Щас», − скрылся в дверном проёме.

Совершив паломничество в вагон-ресторан, воротился с бутылкой «Столичной». Тратиться на «Кизлярку» особой нужды уже не было.

− Коньяк кончился, − Фунтик развёл руками, читая на лицах попутчиц немой вопрос. − Примите наше искреннее соболезнование.

Жульдя-Бандя улыбнулся, взирая на то, как интеллектуально возмужал кореш, конечно же, не без его участия.

− Принимаем! − Светлана, как старому другу, пригласительно махнула рукой. Женщины были уже навеселе и, утратив инстинкты, перестали беспрестанно поправлять полы халатов, демонстрируя спелые сочные груди до тех пределов, после которых назначение домашней одежды начинало утрачивать свою сущность.

Зинаида приходилась Светлане золовкой, и, хотя они дружили, ей необходимо было всё же помнить об этом. Она сидела у окна, напротив новопредставленного Фёдора, и, роняя на него нечаянные взгляды, придвинула ногу к его ноге. Это сокрывала столешница, которой, однако, не удавалось утаить червового интереса к молодому человеку.

Фунтик, удивляя друга, стал красноречиво и правдоподобно врать о своей последней экспедиции на Крайний Север, где он, в качестве полярного исследователя, корпел, изучая арктические льды. Он рассказывал о том, как они приручили белого медведя, подкармливая его салом, олениной и полюбившимися ему конфетами.

Впрочем, полярная экспедиция Фунтика закончилась гораздо южнее, на Урале, в яснополянском «профилактории» строгого режима.

− И что − вы съели собаку?! − доверчивая простушка Зинаида выказала такую степень удивления, будто геологи съели начальника экспедиции. Они прожили в Ленинграде около десяти лет, но всё равно оставались доверчивыми и наивными, глупыми провинциалками.

За разговорами мгла сожрала день. И пытливые глаза фонарей на полустанках беззастенчиво заглядывали в купе, в котором безликая лампочка дежурного света придавала обстановке лёгкого интима.

− Мальчики, пойдём, покурим, − Светлана по-свойски взяла под руку понравившегося ей больше Федю. В Питере, чтобы снять с себя чёрную метку провинциалок, нужно было курить, по утрам вместо чая пить кофе, и говорить, кстати, не «кофэ», а кофе. Ходить в театры и, при случае, не забывать рассказывать об этом.

− Зинуля, а ты что − курить бросила?

− Бросила, − ответила Зинаида.

Фунтик хихикнул, зная точный перевод по фене.

Жульдя-Бандя с удовольствием повиновался, и они покинули купе, услышав, как тотчас щёлкнул замок, что наводило на недетские мысли.

В тамбуре присутствовал дух аммиака, пожирающий остальные запахи. С купейным вагоном соседствовал плацкартный, а там убирать в туалетах было не принято. К тому же пассажиры плацкартных вагонов, в силу своего пролетарского невежества, частенько мочились в «гармошках» − переходах между вагонами, не желая утомлять себя ожиданием в очередях.

− Прошу, − Светлана протянула пачку «Космоса». Попутчик изъял сигарету и галантно предложил даме, предупредив:

− Курить вредно.

− Не может быть! − попутчица щёлкнула зажигалкой, сладострастно затянувшись дымом.

− Минздрав предупреждает: «Курение опасно для вашего здоровья!» − прочитал внизу пачки краткую эпитафию от Минздрава новый знакомый. Впрочем, нисколько не рассчитывая на то, что это возымеет действие.

− Кто б знал, если бы не эти сигареты, что у нас в стране существует Минздрав, − молодая женщина поддела коготком ленточку с пустым воззванием и, смяв обёртку, бросила в угол.

Она курила с излишней манерностью и аристократичностью, что в тамбуре вагона выглядело комично. Закончив, небрежно бросила окурок на пол, подчёркивая своё пролетарское происхождение.

Светлана подхватила попутчика под руку, нисколько не опасаясь случайных знакомых, и повела в купе. Дверь оставалась запертой, что на недетские мысли уже не наводило. Она подёргала ручку, возвещая об отсутствии желания дожидаться в проходе.

Фунтик, виновато улыбаясь, как создавший очередь посетитель общественной уборной, отворил дверь. Он незаметно подмигнул дружку, что пояснений не требовало. Зинаида, нарочито громко шелестя страницами светского журнала «Мода и стиль», удивлённо подняла глаза на вернувшихся.

Спиртное закончилось далеко заполночь. Это любимое время проводников, когда можно отдохнуть от остопротивевших пассажиров, с их бесконечным потоком претензий, просьб, жалоб на грязь в вагоне и шумных попутчиков, сетований на холодный чай.

Светлана встала, слегка покачиваясь, увлекая за собой Жульдю-Бандю. Тоном, не допускающим возражений, предложила:

− Пойдём покурим.

Зинаида мутным стеклянным взором окинула уходящих:

− Вы… вы ку… куда?

− Срочный вызов в Папуа — Новая Гвинея на совещание по вопросам окультуривания папуасов.

Та, равнодушно махнув рукой, стала клониться к подушке. Фунтик уже спал, сидя в противоположном углу. Проходя мимо туалета, попутчица повернула ручку. Дверь оказалась запертой. Проследовали в другой вагон. Светлана бесцеремонно втолкнула Жульдю-Бандю в тесную кабинку, где устойчивый запах испражнений абсолютно точно определял человеческую сущность.

Щёлкнул замок. Темпераментная попутчица без предисловий и лишней возни распахнула халат, заявляя о неограниченности доступа к телу. Ловко справившись с замком ширинки, спустила штаны пленника заодно с трусами, выказывая претензии только к нижней половине. Стала спешно и суетливо мять рукою член, набухающий и твердеющий, как по мановению волшебной палочки.

Другою спустила ниже колен розовые, с выбивкой, прозрачные как вуаль трусики. В кабинке было настолько тесно, что даже вездесущая Камасутра вряд ли могла предложить достойное решение.

Светлана, оглядевшись, приняла единственно правильное решение, которое в этих условиях было наиболее приемлемым. Она взгромоздилась ягодицами на край нержавеющей раковины, насколько позволял сосок крана.

Широко раздвинула ноги, с тем чтобы не тратить драгоценного времени на прелюдии, которые в тесном сортире были неуместными. Она определила руки на плечи любовнику, который уже вполне соответствовал этой должности, поскольку его член уже утонул во влагалище любвеобильной пассажирки.

− Давай, давай, давай! − настойчиво шептала похотливая попутчица. Она и сама, не оставаясь безучастной, поддавала, наполняя крохотное помещение скрипом и стоном, к счастью, пожираемыми топотом колёсных пар.

Она нисколько не ощущала боли от того, что мягкая нежная плоть ягодиц врезается в металлическое ребро раковины. Тут любовница, как пантера, впилась когтями в спину партнёра и, громко и надрывно выдохнув, обрушила всю свою безвольную массу на нержавеющую посудину. Та, издав скрип отворяемой калитки, покосившись на один край, обвисла, держась на честном слове.

− Сматываемся! − Жульдя-Бандя, как нашкодивший кот, торопливо натягивал штаны, судорожно запихивая пуговицу в петлю. Приоткрыл дверь, дабы утвердиться в отсутствии свидетелей. Потенциальные очевидцы мирно почивали, как почивали и проводники вагона, не ведая о случившемся ЧП.

Нашкодившая парочка, осторожно поворачивая дверные ручки вагона, тихо, как мыши, добрались до своего купе. Тотчас утонули в нём, оградившись щеколдой от внешнего мира.

Фунтик с Зинаидой спали: Фунтик − сидя, определив буйну головушку на край стола. Зинаида − на нижней полке, головой к проходу, небрежно разбросав руки и ноги. Половинка халата ниспадала, обнажив белые трусики и спелую грудь с внушительным соском на почернелом в темноте пятачке. Она была пьяна и доступна, как «Капитал» Маркса в районной библиотеке.

Этот пейзаж врезался в мозг и душу странствующего ловеласа, и он твёрдо решил пополнить его своей романтической натурой. Светлана, будто предчувствуя это, определила полу халата золовки на место.

Блудливая парочка забралась на вторую полку, чтобы в человеческих условиях завершить начатое. Любвеобильная пассажирка стянула с себя трусы, что уже успел сделать любовник, раскинула ноги так широко, будто туда должен был заехать бульдозер.

…На сей раз грешники разрешились одновременно. Светлана также была пьяна и стала засыпать с членом во влагалище.

Жульдя-Бандя перебрался на противоположную полку. Заснуть он не имел права: ни как странствующий женолюб, ни как гражданин, ни как человек, ни как мужик, в конце концов. К тому же пола халата Зинаиды снова обрушилась, обнажив зовущую, кричащую, манящую грудь.

Рубинового цвета халат вспыхивал от света одиноких фонарей на полустанках, и создавалось впечатление, что она лежит в луже крови. Это возбуждало ещё больше.

Наш ветреный повеса около получаса наслаждался пейзажем. Светлана посапывала − обнажённая и доступная, но этот плод уже был сорван с чужой ветки, и хотелось вкусить райского яблочка с соседней яблони.

Жульдя-Бандя спустился вниз. Бесцеремонно вторгся в райские заросли, сокрывающие желанную пещеру. Прильнул губами к соску. Фунтик что-то промычал, будто выказывая недовольство. Вибрирующими движениями пальца стал тревожить клитор. Зинаида в полусне инстинктивно раздвинула ноги. Жульдя-Бандя, не церемонясь, залез на неё.

Поправ членом трусики, вторгся в райские владения. Пьяная полусонная женщина хаотичными движениями таза выказывала своё непротивление и даже желание. Справившись с нехитрыми обязанностями человеческого самца, бродячий Казанова снова залез на вторую полку. Алкоголь и усталость стреножили веки, и он, с чувством выполненного долга, погрузился в сладкую дрёму….