Золотой козленок

Константин Чубич, 2018

Все конечно же помнят Остапа Ибрагимовича Бендера, красавца мужчину, великого комбинатора, а по совместительству отменного жулика. В «Двенадцати стульях» он погибает от рук Кисы Воробьянинова, но потом чудесным образом появляется на улицах славного города Арбатова, чтобы продолжить свои приключения. Было бы жалко с ним попрощаться ровно на том месте, где заканчивается «Золотой теленок», – на берегу пограничной реки, правда, с советской стороны. И это обнадеживает. Уже давно нет Советского Союза, но последователей у Остапа Ибрагимовича предостаточно, совсем как детей у лейтенанта Шмидта. Сударкин Владимир Константинович, он же Вениамин Бортник- Коновалов, он же Жульдя-Бандя, который, заметим, является внучатым племянником великого комбинатора, – один из них. Есть у него и свой Шура Балаганов, которого теперь зовут Фунтик. Та еще парочка, а действие, как водится, начинается в Одессе, где острят даже на похоронах. Содержит нецензурную брань.

Глава 23. Молодые люди в Озерках

…Вскоре парочка разместилась на берегу Нижнего озера, на скамейке, устроенной предприимчивыми любителями экзотического отдыха.

− У меня спецпредложение, − четвертовав лаваш, наливая ликёр в бумажные стаканчики, обратился Жульдя-Бандя к художнице. − Давай выпьем за покойников!

− За покойников?

− А что они нам плохого сделали?!

− Ничего, − согласилась та, оставив на лице лёгкую нить сомнения, − но пьют не за покойников, а за упокой их душ…

…По мере опорожнения бутылки разговор молодых людей обретал всё более приземлённые плотские формы, а взгляды, встречаясь, бесстыдно совокуплялись, пронизывая друг друга игривыми искорками желания.

− А глазки-то у тебя, Венечка, голубенькие, − заглядывая в очи своего нового знакомого, определила художница, оголив зубки.

− К остальному это не имеет ни малейшего отношения, − заверил тот, готовый тотчас опровергнуть всё, не касаемое цвета глаз.

− Блядские глазки, Венечка, − вынесла окончательный вердикт женщина и, будто бы нечаянно, обронила руку в то место, в котором глазками не пахло вовсе.

− Ни боже ж мой. Я чист, как изумруд, и в душе − святее всех святых, − Жульдя-Бандя пытался обременить лицо послушанием и кротостью, но фонтанирующее жизнелюбие напрочь отвергало чистоту и святошество. К тому же рука девицы утвердилась на том месте, к которому половозрелые человеческие самки проявляют наибольший интерес.

Впрочем, основной инстинкт, обострившись, воспалился, и она, ощущая это вспотевшей ладошкой, сжала лапку, рискуя сломать коготки. Однако тотчас отняла её, с маниакальным наслаждением взирая на своего нечаянного знакомого, на лице которого читалась обида ребёнка, у которого забрали любимую игрушку.

Она указательным перстом той же лапки издевательски погрозила, ничуть не скрывая похотливой игривости в глазах.

− А бабьё любит голубоглазеньких, читая за лживой голубизной искренние и открытые чувства, − Лена покачала головой: то ли упрекая голубоглазых, то ли соболезнуя тем, кто на них клюёт.

− Женщины предпочитают умных, а вынуждены довольствоваться дураками, за редким исключением, − Жульдя-Бандя постучал редкое исключение по груди.

− Ой, как интересно посмотреть на такого уникального мужчину! Умён, красив, молод и, наверняка, без вредных привычек, − художница, выражая искреннее удивление, уставилась на него, как на попугая, говорящего на иврите. − Веня, а ты случайно не женатый?

− Один, как три тополя на Плющихе! Лена, я тебе скажу один умный вещь, только ты не обижайся. Как сказал Жан Ануй − мой внучатый племянник: «Холостяк живёт как король, а умирает как собака, а женатый живёт как собака − умирает как король».

− Веня, женись на мне и будешь умирать как король, − Лена хитрым игривым взглядом проникла в голубые очи собеседника.

Жульдя-Бандя потикал указательным пальцем:

− Нэ-э-эт, я травка кушай! − он улыбнулся, сокрывая на устах недосказанную мысль. − Как сказал один мой знакомый − трижды еврей Советского Союза − Игорь Губерман… − собеседница хихикнула, впервые столкнувшись со столь почётным званием, − «Семья − театр, где не случайно у всех народов и племён вход облегчённый чрезвычайно, а выход очень затруднён», − ловелас протянул ей кусочек мяса, поясняя: — Животных, которых мало, занесли в Красную книгу, а которых много − в «Книгу о вкусной и здоровой пище».

Лена отправила знак вопроса по поводу происхождения столь убедительного и неопровержимого утверждения.

− Это не я сказал, − собеседник, крутя головой, выставил ладони, − это сказала тётя Фая, Фаина Раневская, моя тётя по материнской линии, − он принялся наливать в бумажные стаканчики ликёр.

Жульдя-Бандя горделиво, будто воспользовался не чужой, а собственной мыслью, посмотрел в глаза своей новой знакомой, которой, как половозрелой самке, была более интересна форма, нежели содержание.

Собеседник, привыкший покорять женские сердца содержанием, в дополнение к тому, что дала природа, продолжил философствовать:

− Женщина больше доверяет не тому, кто с ней откровенен, а тому, кто вдохновенно лжёт, расстилая перед ней бархатное покрывало лести, лицемерия, лукавства и фальши, − он сделал лёгкую паузу, следя за реакцией слушательницы на свою пространную тираду. − Природа разумно распределяет ценности: если ты умён, значит, ты нищий. Если богат, то обладателю недостаёт ума. И лишь избранные получают и то, и другое.

Лена издевательски улыбнулась:

− Я надеюсь, тебя это не обременяет?

− Увы, я дитя природы. Странник. Живу милостию божией.

− Кого бог подаст?! − Лена хихикнула, положив руку на ногу собеседника. − Ничего, какие твои годы. Заведёшь себе крестьянку. Та заведёт тебе кур, гусей и кроликов… − она улыбнулась, по-видимому, представив себе это.

− Живёт, как истинный мудрец, капусту садит, как Гораций, разводит уток и гусей и учит азбуке детей (А. Пушкин).

Лена потикала пальчиком:

− Детей я бы тебе не доверила. Боюсь, ты научишь их не только азбуке.

Она засмеялась звонко и заразительно, нарушая патриархальный уклад Шуваловского кладбища, впрочем, вряд ли доставляя неудобства его постояльцам.

Вскоре, расправившись с шашлыком и настойкой, захмелевшая под её воздействием молодая женщина зашвырнула порожнюю бутылку в озеро, подчёркивая менталитет широкой незатейливой открытой русской души.