Золотой козленок

Константин Чубич, 2018

Все конечно же помнят Остапа Ибрагимовича Бендера, красавца мужчину, великого комбинатора, а по совместительству отменного жулика. В «Двенадцати стульях» он погибает от рук Кисы Воробьянинова, но потом чудесным образом появляется на улицах славного города Арбатова, чтобы продолжить свои приключения. Было бы жалко с ним попрощаться ровно на том месте, где заканчивается «Золотой теленок», – на берегу пограничной реки, правда, с советской стороны. И это обнадеживает. Уже давно нет Советского Союза, но последователей у Остапа Ибрагимовича предостаточно, совсем как детей у лейтенанта Шмидта. Сударкин Владимир Константинович, он же Вениамин Бортник- Коновалов, он же Жульдя-Бандя, который, заметим, является внучатым племянником великого комбинатора, – один из них. Есть у него и свой Шура Балаганов, которого теперь зовут Фунтик. Та еще парочка, а действие, как водится, начинается в Одессе, где острят даже на похоронах. Содержит нецензурную брань.

Глава 4. Гастролёры в Северной Венеции − городе белых ночей

…Северная столица с южным гостеприимством встретила гастролёров. Голубое небо с редкими огрызками рваных туч, жаркое летнее солнце, с нетерпением разгорячённого любовника раздевшее холодных, меркантильных, практичных питерчанок, приняли незваных ветреных гостей.

Попутчицы, в объятиях любящих мужей, растворились в людской каше. Оставили о поездке лишь нечаянные воспоминания, чтобы в старости потчевать проклятую ненасытную ностальгию.

На выходе из вокзала на друзей напала дружная стайка пожилых сограждан с предложением гостиничных услуг на дому, при этом, непременно, в самых живописных районах города. Ушлые и хитрые квартиросдатчики умудрялись свои трущобы времён царя Гороха, с деревянными перекрытиями, сдавать, наделяя их сомнительными историческими ценностями.

Отъявленному грузину или лицу с явно выраженными коммунистическими взглядами предлагалась квартира, в которой якобы молодой Коба, а впоследствии − отец всех народов, слава богу, от любви платонической, возглавлял русское бюро ЦК РСДРП в 1914 году.

Женщины бальзаковского возраста клевали на Шаляпина, Есенина, Ахматову. Евреи, независимо от возраста, не клевали даже на Троцкого. Они с холодным равнодушием сбивали цену до пределов, ниже которых постояльцы становились уже в убыток, в отместку гарантируя чистоту и порядок…

Друзей, вклинившись, разъединил юркий старичок с маленькими хитрыми бегающими глазками. Он был высохший, как омертвелые ветви клёна. Создавалось впечатление, будто он живёт три дня в неделю: по понедельникам, средам и пятницам, остальные существует или делает вид, что живёт.

Старик никогда не был женат, и его мнение о женщинах было идентично мнению миллионов холостяков. До той поры, пока одна из них не становилась хозяйкой в его доме.

− Джентльмены обременены поисками жилья?! − взглянув сначала на одного, затем на другого, безошибочно определил он.

− Да здесь гостиниц как грибов! − сходу сбивая ещё необъявленную цену, заявил Жульдя-Бандя, кивнув в сторону дома на площади с огромной вывеской над верхним этажом — «Гостиница «Москва».

− Гостиниц?! − старик объял каждого недоумённым взглядом, будто соизмеряя величину идиотизма. При этом его маленькая хитрая головка в вопросительной тональности слегка склонилась вправо. Это был профессиональный взгляд следователя, жены, допрашивающей вернувшегося рано… утром супруга, или кондуктора общественного транспорта, поймавшего настоящего «зайца».

− Гостиниц, − подтвердил и Фунтик, утвердив взор на гостинице напротив.

− Для гостиницы, − пояснил старик, почесав тонкими сухими пальцами острый подбородок, − нужны деньги и незапятнанная биография, поскольку каждый индивид фиксируется в реестре и рискует стать… − незнакомец заговорщически хихикнул. − Сейчас в каждой каме… пардон, в номере как минимум по два жучка: один от КГБ, другой от ЦРУ.

− Нам бояться нечего, − Жульдя-Бандя честной пролетарской улыбкой обнял пожилого аборигена, запев: − Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути (М. Светлов).

− К тому же у меня дешевле, и ещё, я вам скажу по секрету, − лицо старика покрылось грифом секретности особой важности, − вы мне, конечно же, можете не верить!..

После такого монументального заявления друзья не поверить не могли, и каждый оберегал себя от того, чтобы не рассмеяться.

− Я поселю вас в апартаменты, где в одна тысяча девятьсот восьмом году…

− Родилась Клеопатра?! − предположил Жульдя-Бандя.

Старик, нисколько не смутившись, продолжал:

− Великий бабник всех времён и народов Гришка Распутин, − указательный палец, с хрустом распрямившись, восклицательно взвился вверх, − имел це-лую, − квартирный магнат с таким воодушевлением переместил руку в сторону Мариинского театра, утонувшего в грациозном великолепии каменных изваяний, словно до этого великий бабник пользовался исключительно половинками, − целую, − напомнил он…

− Марию-Антуанетту…

− Анну Павлову! − старик победоносно замотылял высохшим, как хворостина, пальцем, будто Гришка Распутин до неё имел ещё и Екатерину Великую. − Он похитил великую балерину прямо из гримёрки, сразу после исполнения ею Жизели. Но это ещё не всё…

− Короче, папаша, − Жульдя-Бандя дружески определил руку на хлипкую высохшую конструкцию пожилого аборигена, чтобы Гришка Распутин в его апартаментах ненароком не поимел бы ещё и статую Свободы, − мы почти согласны. Осталось выяснить, сколько будет стоить проживание в вашем курятнике времён доисторического материализма? Кстати, − он смахнул с руки тополиную пушинку, − надеюсь, Анна Павлова уже покинула святое ложе? Мой друг плохо переносит старух. Это перешло к нему с детства, когда его покойная бабушка безуспешно пыталась сделать из него человека…

Фунтик, адекватно нанесённому ему моральному ранению, стукнул остряка кулаком в бок.

− Не извольте беспокоиться. Отплясалась давно уже бедная, а вот ложе, на котором происходило великое соитие… − старик ощерил беззубую пасть, − удалось сохранить.

− Бельё тоже? − съязвил Фунтик, коему надоело слушать весь этот бред.

− Увы.

− Жалко. С детства мечтаю поспать на простынях из-под балерины.

− Оно у вас ещё не закончилось, − язвительно подметил старичок, моргая увеличенными в линзах очков глазами.

Жульдя-Бандя, искренне опасаясь, что хлипкая конструкция пожилого человека может в любой момент рассыпаться, вернул руку, обращаясь:

− Ну так что всё-таки нам скажет музейный смотритель относительно…

− Меня зовут Соломон Григорьевич, − представился квартиросдатчик, не желая в свою сторону двусмысленности.

− Несмотря на некоторые противоречия во взглядах на жизнь, я думаю, мы сможем найти общий язык, − Жульдя-Бандя улыбнулся, утробно обозначив: − «Иудушка Головлёв».

Соломон, всячески оттягивая нелицеприятную процедуру оглашения приговора, повёл друзей по переходам через площадь, орошая эпитетами архитектурную ценность района, будто те собирались обустроиться у памятника Екатерины Великой.

На благоприятном удалении от конкурентов, предлагавших более дешёвое и уютное жилье, хитрый еврей, не останавливаясь, дабы не дать друзьям возможности сосредоточиться, стал блеснить, ничуть не сомневаясь, что рыба уже на крючке.

− Я беру недорого − всего-навсего по десять рупий, − старик прибавил ходу до крейсерской скорости, с тем чтобы цифра не казалась столь удручающей.

− Шо?! − Фунтик остановился, удивлённо хлопая глазами. − По десять рублёв?!

Соломон понял, что молодые люди уже научились считать, и с девичьей скромностью уточнил:

− За сутки.

− За двоих! − сурово объявил Фунтик, давая понять, что другая цифра рассматриваться не будет.

— Ну, конечно, за двоих, − неохотно согласился старик, хотя за одного ему импонировало больше, на что он, чего греха таить, и рассчитывал. К тому же он знал, что не у каждого хватит мужества остаться в его апартаментах с деревянными перекрытиями, коим уже больше века.

− Мы согласны, − Жульдя-Бандя протянул руку. − А согласие − есть продукт при полном непротивлении сторон, как говорил измученный нарзанами механик Мечников, упокоившийся на страницах гениальной комедии «Двенадцать табуреток».