Кара Булганака. Роман

Константин Стерликов

В мае 1942 года солдаты 510-го зенитного дивизиона вместе с медиками полевого госпиталя Крымского фронта, попав в окружение и не пожелав сдаваться врагу, спустились во мрак Булганакских каменоломен… Они создали грозную подземную цитадель, не дававшую покоя оккупантам ни днем, ни ночью… Они сражались на грани всего мыслимого. Они победили, несмотря ни на что. Они выиграли невозможную схватку, многие так и не увидев голубого неба, уйдя в угрюмый камень бескрайнего подземелья Булганака… Книга содержит нецензурную брань.

Глава 17. Солдаты темноты

Из смоляного непробиваемого бескрайнего Мрака коридора, изредка доносится тихое завывание сквозняка, как неприкаянного голодного зверя, и едва слышимый шелест раскрошенного песка и брошенного мелкого мусора…

Сержант Борис Устрицкий сидит на посту, за бутовой кладкой, в своеобразном каменном гнезде, проверяя в который раз от скуки пулемет Дегтярева, и посматривая по сторонам.

Перед ним, как звезда в небе, сияет маленькая щель выхода, от которой, под уклоном вверх, уходящего тоннеля в 60—70 метров, раскрывается смутное пространство вздыбленных ощерившихся острыми углами, стен…

Гнетущая тишина катакомб и гипнотическое оцепенение нависших гротескных скал, усыпляют своим однообразием, и черно монолитной Незыблимостью. Кажется, все в мире остановилось. И ты тоже. Любое движение, резкий поворот, внимательный взгляд, слишком глубокий вздох — ломают подземную гармонию мертвого безмолвия и заставляют вновь замереть и не двигаться… Даже остановить мысли, прервать их причудливо-узорчатый поток, ибо какая-нибудь из них может прогреметь как упавшее нелепое железо в пропасть, сотрясая уступы валунов. Как незаметный наваливающийся сон, глыбы будто улыбаясь, тянут к себе, завораживающе всасывают, как топь, в забытый горький Камень…

Устрицкий встряхивает головой, отгоняя темную навязчивую хмарь. Трет глаза и старается отвлечься, занять себя чем-нибудь, в который раз снимает и вставляет части пулемета, перебирает запасные диски, чтобы не провалиться в темный омут мрачно играющих с разумом каменоломен.

Вдруг сзади, из глубины коридора, раздается подозрительный шорох… Устрицкий плавно, как кошка, уходит в тень, вскидывая автомат. Шаркающие звуки превращаются в тяжелые небрежные шаги… Появляется слабый размытый огонек лучины.

— Стой! Кто идет? — выкрикивает сержант, — Еще шаг и стреляю!

— Я это… Тихо ты, не шуми! Призраков разбудишь… — посмеивается голос из темноты, — Куда не пойди — везде все за оружие хватаются! Вместо теплых слов приветствия… Паранойя просто от мрака началась повсеместно! Да свои, уже успокойся, кто там?

— Свои говоришь? Пароль? — пронзительно щелкает затвор, — Сейчас и поймем, кто свой, кто чужой! Говори, живо!

— Тьфу, ты пропасть, — хрипит голос, — пароль? Кажись запамятовал… что ли? Сейчас может…

— Так, дорогой! Стой не двигайся! Руки кверху! И лицом к стене! Я сейчас подойду! И не дергайся, ты на мушке!

— Ну, совсем с ума посходили! — смеется незнакомец, — Своих перестали узнавать! Что дальше будет? Так и палить друг в друга начнем почем зря…

— Разговорчики! Тихо там и стой на месте! Я сейчас…

— Не суетись, служивый, — усмехается голос, — лучше за входом смотри! А то враг обойдет, моргнуть не успеешь… Пароль 28—72 на сегодня, остынь уже, хоть малость…

— Ага! Верно! Ты кто? Не могу разобрать…

— Ну ты даешь, Борька! Скоро и себя не узнаешь…

Из темноты вырастает фигура Кагина с папиросой во рту.

— Теперь признал? Сокол ясный…

— Так точно, товарищ комиссар! Во мраке этом и не поймешь сразу… кто приближается!

— Да нет, все правильно, Боря! Сделал как надо. Я просто намеренно слегка проверял бдительность…

— А если бы шмальнул очередью? От нервов и вообще? Чтоб сразу наверняка, без лишних разговоров? Что тогда?

— Ну, во-первых, я с той, с нашей стороны пришел, чтобы в меня стрелять! А во-вторых, от меня агрессии не было… Ситуация требовала простой проверки. Если бы я молчал или полез на рожон — другое дело! А тут все контролируемо проходило…

— А ты как здесь, Николай Александрович? По делу? Или как?

— Гуляю! — усмехается Кагин, покачиваясь, слегка подвыпивший, дохнув перегаром, и выпуская кольца табачного дымы вверх, заходит за каменную кладку, чтобы не было видно огонька папиросы, — Уже третьи сутки отдохнуть не могу! Не спится. Давят и тьма эта бескрайняя и глыбы эти зависшие, кажется раздавят тебя в один миг… как назойливую муху!

Решил пройтись! Развеяться немного, заодно посты проверить и на свет живой, хоть глазком глянуть…

Тяжело как-то на душе… Словно огромный мощный магнит вниз тянет! В самую Пропасть! Сил нет… Закуривай!

— Спасибо! Бывает… Катакомбы эти такие! Очень непредсказуемые…. Только с виду камень заброшенный, чуть вглубь шагни — все понеслось! В башке целый карнавал начинается — и чувств, и мыслей всяких странных! И образов ненормальных. Как кладезь возможностей, где может появиться все что угодно. Что в них кроется и за столетия не поймешь… Все тут неуловимо и призрачно. Они как затаившийся мифический дракон, играющий… Принимающий любые формы и облики! И что у него на уме… ни вжись не догадаешься! Попробуй, пойми, что этот камень угрюмый думает и чем обернется? Что тут что-то Живое есть — я голову даю на отсечение! Оно реальней, чем я сам! Только вот одно понять не могу — за нас Оно или против? Иногда, кажется, что защищает изо всех сил, а иногда такой страх берет, ни с чего просто, будто разможжит тебя сейчас что-то! И черт его разбери, что тут творится!

— Ты Боря, извини, но ты часом, газа немецкого лишнюю порцию не хлебнул? И фантазия разыгралась? — затягивается Кагин папиросой, — Ерунда все это! Воспаленное тяготами нашего пребывания здесь, воображение! Не более… Не знаю… Не верю я… в химер всяких! Все это, даже если и привидится в темном коридоре какая-нибудь хрень, так это продукт нашей крайней усталости и голода. Полного ослабления организма и раскаленного рассудка, который работает уже как загоревшейся мотор… Пройдет это все, когда придем в норму!

— Очень реалистично для химер, я бы сказал — жестко! Порой реальней, чем все что видишь! То, что постоянно многим галиматья всякая слышится — звуки в темноте, лязганье, топот, как лошадиный, голоса визгливые и утробные — это еще ладно! Но когда встречаешь и разговариваешь с человеком по часу и более, которого нет в гарнизоне — вот, это номер! Будучи в трезвом уме… Это уже полный аут!

Или этот пристальный взгляд, когда идешь по коридору, в спину, прожигающий, насквозь, словно считывающий все твои мысли и чувства, аж до холодной дрожи!

Нет! Тут явно что-то обитает и оно гораздо сильнее и могущественнее нас! Может, конечно, оно нам и помогает…

— Расстройство психики и все! Я ощущаю только тяжесть гнетущую этих катакомб… Но это естественно. Потому что место непривычное для жизни человека! Мрак беспросветный, склеп беспредельный, дикая глубина, ледяной прожигающий холод, замкнутое лабиринтом пространство… Отсюда и все болезненные реакции! Ничего, выйдем наружу, все станет на свои места! Станем прежними…

— Хорошо бы! Только иногда кажется, что нет нам обратной дороги и утягивает нас Что-то незаметно и неотвратимо в свои потерянные бездны… И хотим мы или нет, а уходим все глубже и глубже… Перерождаемся в плоть Тьмы…

— Брось, Боря! На хлебни чуток, для уверенности и храбрости! — Кагин протягивает фляжку, — Мозги прочищает лучше любой терапии…

— Что это?

— Коньяк трофейный… Из последней вылазки, разжились малость… Как-то называется… замудренно по ихнему, этикетку помню, когда разливали из бутылки по фляжкам, по-немецки что-то Эугене Гоурри что ли? Вроде как Евгений Гоурри на наш лад, или вроде того… Не важно! Продукт отличный… Только не переборщи! А то здесь пост все-таки!

— Ладно… понял! Благодарю. Топлива закинуть не помешает… огонька в окоченевшее тело, — Устрицкий делает несколько глотков, — Ох… как продрало, крепкий! Гансы тоже умеют делать… Хорошо!

— Вот так! — смеется Кагин, — Теперь все твои драконы разлетятся по своим норам! Ничего не останется!

— Если бы все враги так легко разлетались, — смеется Устрицкий, — мы бы уже давно здесь не сидели! А то все больше в трясине камня тонем…

— Ничего! Выкарабкаемся… Нас никакая фашистская зараза не возьмет! Буржуев в Гражданскую разбили в пух и прах и этих тварей разгоним… А ты чего в одиночестве скучаешь? Где напарник? Номер два? Не по уставу…

— Я его в штаб послал, скоро будет. Мы движение засекли недалеко — колонна грузовиков прошла и пехота что-то близко забегала… Может замышляют что!

— Понятно. Позиция у тебя необычная. Спуск прямой и крутой… Как за нашей зениткой сидишь, ствол вверх уходит!

— Ага! Уклон в 35 градусов идет, ровно вниз, или вверх! Как, откуда смотреть…

Ничего, коньяк то в голове заплясал! Завеселело на душе… Туман этот мутный подземный кажется и вправду рассеивается! Тяжесть уходит.

— А я тебе, о чем толкую! Мы в постоянном напряжении находимся, как электрический ток через нас идет, оно и понятно — иначе нельзя, но иногда чуток сбросить груз стоит…

Русский хмель — это самое непредставимое и неподвластное оружие… все одолеет! Не каждому дано…

Звук осыпающихся камней у входа заставляет мгновенно схватиться за оружие…

— Что там? — щурится Кагин, туша папиросу о камень, — Зверушка пробежала? Или просто осыпь…

— Просто ничего не бывает! — Устрицкий поднимает ствол пулемета, — А зверушки тут только немецкие шарахаются, других нет… Сейчас поглядим!

— Вроде стихло! Надо ближе подойти! Во всем разобраться…

— Нет, товарищ комиссар! Останемся здесь, может они этого и ждут… Чтобы мы вышли. Пусть сами заявятся в нашу родную темень… И там уже все… Выхода им не будет!

— Хорошо. Подождем здесь… У нас тут только шагни и как в болото… Назад не вернешься! Чего только нет.

— Это да… Одних лазов как в музее — разных видов и форм. Тут недалеко шахтный ход вверх есть, цивильный с металлической лестницей, все как положено! Наверху решетка… Так фашисты, падлы, его засекли, завалили глыбами камней и еще до полноты картины рядом крупнокалиберный пулемет поставили! Боятся нас, как черт ладана…

— Да, мы произвели на них неизгладимое впечатление, за эти недели! — Кагин чуть приседает, выставляя вперед, меж камней, руку с пистолетом, — Тишина наверху вроде… Только птица, кажись, чего-то надрывается! Потеряла что ли что-то… Уж как заливается, бедолага голосит жалостливо!

— Значит, потревожил кто-то, ее покой… Гнездо нарушил, или еще что! Кто-то ползает у входа. Не иначе!

— Думаешь, все-таки фриц скребется? Как-то не похоже… Но если так, малыми группами они у каменоломен не ходят! А если они резко в проход сыпанут? Может, подмогу вызовем? Резервный взвод рядом! Допустить проникновение в расположение гарнизона, мы не можем!

— Это излишне… Там щель очень узкая, только ребенок может пролезть или взрослый еле протиснуться. Сколько бы гансов не было, внезапной массовой атаки не будет! Они просто застрянут! И их поодиночке можно перебить…

Не полезут они в такой тесный проход… большим количеством! Так что все под контролем!

— Слышишь что-нибудь? Я — нет… Может, зря мы переполошились? Камень упал просто, ветер только шумит, и песок сыплется, и птица неугомонная смолкла! Надо посмотреть…

— Нет, Николай Александрович! Ждем… На нравится мне это затишье. Немец тоже не дурак стал, как к катакомбам подкрадываться. Научился, стервец!

— Ладно, посидим еще немного, потом я осторожно схожу… Если что ты здесь есть! В качестве 2-й линии обороны. Как уже заебало на одном месте сидеть, хочется уже взорваться, взлететь, шарахнуться головой об стену, пробить каменный панцирь и вырваться наружу, вспорхнуть как птица, та, что на воле сейчас курлыкала! Когда блять, эта подземная эпопея уже закончится? Замучила до остервенения! Как раньше воевали…

— Тихо! К нам гости…

— Да где? Я ничего не вижу!

— Вон, гляди там слева…

У входа проскользнув, ложится тень. Раздаются приглушенные голоса…

— Пожаловали, суки! — хрипит Кагин, чуть кашляя, и взводя курок трофейного парабеллума, — Милости просим, баварцы ебаные! Сейчас отхватите, как положено!

— Не торопитесь! — одергивает Устрицкий, — Пусть залезут… Чтоб наверняка!

В узкий пролом просовывается грузная фигура, перекрывая свет… Становится сразу непроглядно темно. Слышны только звуки осыпающегося камня и глухая возня. Потом словно что-то падает и начинают нервно мелькать лучи фонариков, ища что-то осязаемо знакомое, хоть какую-то опору в непредсказуемом царстве мрака. Доносится металлический лязг оружия и мягкая поступь…

— Вот теперь пора! — выдыхает Устрицкий, — Самое время для охоты…

Длинная пулеметная очередь громом разрывает давящую тишину подземелья. Огненные молнии прошивают мрак и бьют по камням у входов. Раздаются крики проклятий, резкая ругань, лучи фонарей мечутся, кто-то падает скошенный метким огнем, кто-то вопит от ран.

В ответ несутся несвязные хлопки винтовочных выстрелов…

Устрицкий яростно вжимает курок, сотрясаясь отдачей в бешенном темпе, вышибая сноп пламени.

Кагин разряжает весь магазин, вставляет другой. Немцы быстро скрываются, втаскивая назад убитых или раненых…

Устрицкий прошивает для профилактики пустое «окошко» входа, и быстро меняет диск. Опять повисает тяжелая хищная тишь…

— Спрятались, курвы! — зло смеется Кагин, отхлебывая из фляжки, — Как думаешь, Боря, еще полезут? Один раз хапнули, за второй порцией пойдут? Мы еще отвалим…

— Сейчас все увидим!

У входа раздаются непонятные звуки и вновь стихают.

— Ушли что ли? — поднимается Кагин, — или…

Взрыв гранаты не середине прохода ослепляет и рвет слух… Осколки камня и металла прожигают черное пространство коридора.

— Ага! Значит так, — Устрицкий выглядывает из-за заградительной стенки, когда оседают клубы едкой пыли, — нет, это против нас бесполезно, господа арийцы! И расстояние не то для размаха броска и камни у нас крепкие! Можете хоть ящик забрасывать, олухи!

В проеме появляется несколько темных силуэтов… Сержант мгновенно давит на спуск и пулемет бьется в неистовом ритме, выпуская росчерки огненных трасс… Сверху летят крики, кто-то опять тучно падает и вспыхивают редкие беспорядочные выстрелы в ответ…

Вниз скатывается еще несколько гранат, разрываясь недалеко от входа, сотрясая стены сумасшедшим свистящим вихрем, и обваливая небольшой участок тоннеля.

Устрицкий отвечает короткими очередями по мелькающим теням у прохода снаружи. Фашисты стреляют наугад, все реже… Видимо или отступая, либо меняя позицию.

— Ну все! Я им сейчас покажу, что такое 510 отдельный зенитный дивизион! — вскакивает Кагин и устремляется вперед по склону, — Побегут как зайцы!

Политрук, спотыкаясь и соскальзывая на обломках камней, достигает выступа скалы, рядом со входом и прицельно всаживает в темную копошащуюся в оврагах массу, пулю за пулей, из пистолета…

— А! Свиньи баварские, получайте! — кричит разгоряченный комиссар, — Все здесь сдохнете!

— Комиссар, назад! — кричит Устрицкий, — Ты на линии прямого огня! Уходи оттуда!

Фашисты простреливают черноту прохода, пули рикошетят, взвизгивая по скалам, но скоро стихают, понеся потери. Все замирает в неопределенной паузе. Неясно будет ли какое-то продолжение. Лишь ветер заунывно влетает в беспредельную темноту подземелья…

— Все! — выдыхает Кагин, — Дрогнули! Непобедимая армия Европы! Смылись… Только хвост мелькает в скалах! Приходите еще, скоты убогие! Свинца на всех хватит!

— Что там? — кричит Устрицкий, — Их видно? Или они переместились?

— Аллес! Ни хрена больше никого… Трупаков подобрали видимо и на «хаузе» свои подались, раны зализывать… Еще один бой — наш!

— Хорошо! Спускайся уже, Николай Александрович! От греха…

— Полагаешь, скоро попрут снова? — политрук чинно и медленно ступает вниз, перескакивая по обломкам скал, — Или минометами рвать начнут?

— Не то, не другое, — гулко снизу отзывается Устрицкий, — вход маленький, смысла нет. Сегодня возьмут на прицел, а завтра завалят камнями, замуруют наглухо… Как они всегда делают с небольшими подземными дырами. Их логику просчитать достаточно просто!

Примитивные варвары… Все мысли прямолинейны, без узоров и отклонений! Полагаются на силу техники и численное превосходство. Это их и погубит.

— Значит, на сегодня представление закончилось? — покачивается охмелевший от боя и спиртного, комиссар, размахивая разряженным пистолетом, — Снимаем маски, опускаем занавес? И музыка сержанта Устрицкого стихает….

— Вроде того! — улыбается Устрицкий, — Иди уже, отдохни, поспи, товарищ комиссар, на сегодня свой долг ты точно выполнил! Фрицев разогнал…

У нас впереди еще сражений немеренно.

— Ладно, будь по-твоему, Боря! Я и вправду, утомился слегка. Может, усну… Черт! Трофеев нет, жалко… Все с собой гансы утащили, даже брошенного патрона нет. Мой парабеллум пуст…

— Ничего! В оружейной найдем! Пополним боезапас… Я тоже, почти все расстрелял. Сейчас Азаров подойдет, веселее будет.

— Ну, тогда, бывай, до встречи! Я потопал, сейчас провод запалю и вперед с горящим огоньком! Держись Боря, увидимся!

— Удачи, Николай Александрович! — вытирается пилоткой Устрицкий, — Я еще побдею в подземном храме…