Сибурде мира

Жора Падонков (2025)

Мир после ядерной катастрофы раскололся надвое. Подземное убежище бункера, где Берислав, сын подземелья, никогда не знал неба над головой. Выросший в тесноте бункера, он не ожидал найти на поверхности Земли не только разруху, но и новую, ещё более сложную войну. Разделённая на подземный и космический миры, планета тонет в борьбе за ресурсы. Берислав, вынужденный бродить по обеим сторонам этой вражды, ищет своё место в этом новом суровом мире. Внутренний конфликт между прошлым, представленным подземным союзом и его правилами жизни, и бесконечным космическим мире системы станет для него самым серьёзным испытанием. Выживет ли он и найдет ли свое место в этом новом, враждебном мире?

СИБУРДЕ — Симуляция Бурной Деятельности.

Помню, как мы выходили из бункера, как солнечный свет резал глаза, привыкшие к тусклым лампочкам, как мы кашляли, задыхаясь от свежего воздуха, загрязненного, но все же воздуха. Мир на поверхности был ужасающим и прекрасным одновременно. Пустыня из разрушенных зданий, поросшая дикой растительностью. Небо чистое, без дыма и пепла, которое мы видели только на видеозаписях.

Земля… Она пахнет пылью, пеплом и чем-то еще… чем-то живым.

Эпизод первый. Оттепель ядерной зимы.

Двадцать семь лет. Двадцать семь лет я провел под землёй. Двадцать семь лет с искусственным светом, в жужжащем гуле генераторов, в постоянном ожидании смерти, которая, казалось не спешила прийти. Двадцать семь лет и только сейчас вижу солнце. Настоящее солнце, а не бледную копию, проектируемую на верхней части бункера.

Шел сто сорок первый год после ядерной войны. Весна две тысячи сто семьдесят четвертого года. Я войны не видел, но многое слышал с самого рождения. В утробе матери, в тесноте бункера «Оазис-7», где жизнь измерялась не годами, а циклами работы генераторов и запасами консервов. А для чего и для кого она была, эта война, — для меня загадка, покрытая густым слоем пыли и забвения. В бункере истории рассказывали шепотом, как страшные сказки, чтобы напугать непослушных детей.

Маленький мир, сжатый до размеров нескольких сотен человек. Три поколения, выросшие под землей, не знавшие ничего, кроме искусственной травы, консервированного мяса и бесконечных рассказов о времени до войны. О мире, поглощенном пламенем, о котором мы знали лишь по обрывками видеозаписей, износившихся до черноты.

Тепловые фонари пригревали уже не так, как на старых видеозаписях светящийся круг солнца, — оно было слабее, более бледное, пробиваясь сквозь смог, который, казалось, никогда не рассеивался. Это был новый оттенок для моих глаз, привыкших к искусственному свету бункера.

Наши дни проходили в борьбе за ресурсы, которые с приростом людей в бункере исчезали все быстрей. Мы выращивали редкие культуры на небольших огородах, использовали остатки технологий, стараясь не разрушать то немногое, что осталось. Мы были собирателями, живущими в тени гигантского, молчаливого скелета своей скромной цивилизации.

В бункере была своя иерархия, свои законы. Ресурсы со временем стали ограничены, конфликты неизбежны. Я вырос среди них, учился выживать, прятать свои чувства и молчать. Молчание было безопаснее, чем слова.

Я работал на очистительных фильтрах. Мама умерла два года назад от какой-то неизвестной болезни, и теперь я жил один, и я пытался создать себе нормальную жизнь.

Выход на поверхность был неизбежен новым поколением. Этот день многие ждали и боялись. Но для нас, детей бункера, это был шаг в неизвестность.

Я — Берислав, дитя бункера, по крайней мере, так меня назвала мама, в честь древнего политика и правителя, перед тем, как… (Я стараюсь не думать об этом. Лучше думать о солнце.) Проще говоря я третье поколение, рожденное под землёй, в искусственном свете и тишине, прерываемой лишь жужжанием генераторов и шёпотом взрослых. Я первый из моего поколения, кто увидел солнце, вдохнул настоящий воздух, ступил на землю.

Мои родители, и все мои предки до них, не знали мира за пределами «Оазиса-7». Их жизнь была ограничена стенами бункера, их мизерные знания — передавались из поколения в поколение. Для них война была легендой, страшной сказкой, пугающим призраком прошлого. Для меня же она — неизвестная сила, которая изменила мир, который я никогда не видел, но который хочу познать.

Я вырос среди ограниченных ресурсов, в условиях постоянной конкуренции. Мы делили между собой еду, свет, воду, и даже воздух. В бункере у нас была своя жизнь, со своими правилами, и драмами. Мы жили в тесном сообществе, и взаимоотношения были очень сложными. Иногда возникали споры, и я видел как люди менялись, приспосабливаясь к суровым условиям.

Я не был таким же, как другие дети в бункере. Я был любопытным, немного замкнутым, проводил много времени за чтением старых книг и просмотром видеозаписей. В этих обрывках информации, в этих бледных тенях прошлого, я искал ответы на вопросы, которые мучили меня: кто мы? откуда мы? и что ждет нас в будущем?

Пытаясь найти свое место в этом разрушенном, но удивительном мире. Я учусь выживать, познавать себя и окружающий меня мир бункера.

С каждым годом нас становилось всё больше, а ресурсов — всё меньше. Цикл жизни в бункере был замкнут, и ограниченные запасы медленно, но верно истощались. Моя прабабка, как мне рассказывали, была женой высокопоставленного чиновника. В бункер «Оазис-7» еще при ее жизни попали четыреста двенадцать человек, в основном, представители высших слоев общества, элиты того времени. Её муж, к сожалению, не успел в него попасть. Она же, как говорят, была отправлена заранее, заблаговременно обеспечив себе и нескольким своим близким спасение.

Я представляю себе её, сильную, решительную женщину, принявшую нелёгкое решение, жертвуя чем-то ради выживания своего рода. Она не знала, что её потомки, включая меня, увидят солнце спустя несколько поколений, и что этот выход будет не освобождением, а новым вызовом.

Изначально, четыреста двенадцать человек в бункере представляли собой относительно замкнутую, хотя и не без внутренних конфликтов, систему. Но с каждым новым поколением, конкуренция усиливалась. Проблемы с едой начинали проявляться уже на моих глазах. Система, в которой, были равные возможности, начинала трещать по швам.

В бункере царила атмосфера нарастающей напряжённости. Дети, выросшие в ограниченном пространстве, не знали, какой мир ждёт их снаружи, и это добавляло страха и неизвестности. Все это создавало ощущение неизбежной катастрофы, даже под землей.

Внутри бункера, среди ограниченных ресурсов, элита прежнего мира не смогла создать идеальное общество. Надежды, которые были возложены на «Оазис-7», исчезали вместе с истощением запасов. Это было горькое разочарование, которое я осознал, уже выйдя на поверхность.

«Оазис-7» — это был огромный подземный комплекс, раскинувшийся на площади более ста двадцати гектаров на глубине двухсот метров. Три этажа, оборудованные по последнему слову техники того времени, для четыреста двенадцати человек, успевших в него добраться, казались настоящим раем. В бункере были все условия для комфортной жизни: жилые отсеки, оранжереи, медицинские центры, системы водоснабжения и энергообеспечения, и даже образовательные залы и развлекательные центры. Вначале все это было достаточно, чтобы обеспечить комфортное существование для всех жильцов. Но поколения сменяли друг друга…

Первое поколение выживших, основатели бункера, еще помнили мир до войны. Второе поколение росло, уже не зная настоящего неба и земли. Третье поколение, уже потеряло понимание того, что было на земле, поколение к которому принадлежал я, родившихся уже под землей и не знавших вообще не чего о поверхности только из остатков книг и видео ресурса, и для нас бункер был единственным домом, единственным миром.

Количество людей в бункере неуклонно росло. К моменту моего рождения, нас было уже более трёх тысяч. Подземный рай начал превращаться в тесную, перенаселенную клетку. Ресурсы, заложенные первоначально, истощались, и системы жизнеобеспечения работали на пределе возможностей. Возникла нехватка воды, пищи, энергии.

В тесном пространстве усилилась конкуренция, появились конфликты, борьба за ресурсы. Идеальное общество, которое изначально планировалось создать в бункере, сломалось под давлением перенаселения и ограниченных ресурсов. Рай стал тюрьмой, и это чувствовалось всеми. В воздухе витал страх перед будущим, неопределённостью, нехваткой ресурсов, а также страх перед неизбежным. Выбор был сделан — выйти на поверхность, но все было не так просто

Изначально, совет управления бункером, состоявший из людей, родившихся и выросших под землей, долгое время сопротивлялся идее выхода на поверхность. Для них бункер был всем, что они знали, единственным миром, единственным домом.

Они боялись неизвестности, опасностей внешнего мира, и были убеждены, что выход наружу — это верная смерть.

Мы, представители молодого поколения, воспитанные на рассказах о мире до ядерной зимы, смотрели на вещи иначе. Мы, выросшие в перенаселенном бункере, мечтали о собственных семьях, о просторных домах, о свободе, которой были лишены. Нам не хватало места, и свободных отсеков для новых семей просто не было. Семьи ютились в крошечных отсеках, по две-три на тридцать квадратных метров, деля между собой и без того скудные ресурсы.

Мы, «свежая кровь» бункера, понимали, что в подземелье будущего у нас нет. Мы видели, как истощаются ресурсы, как нарастает напряжение. Мы чувствовали, что бункер вот-вот треснет под тяжестью перенаселения и бесконечных конфликтов. Мы не хотели жить в постоянном страхе и ограничении, мы хотели жить, создавать семьи и иметь будущее.

Поэтому мы решили рискнуть. Мы начали тихое, но упорное давление на совет управления. Мы показывали им реальную ситуацию, растущее недовольство, и неизбежность катастрофы. Мы предлагали альтернативу — контролируемый выход на поверхность с тщательной подготовкой и планированием. Наш голос, голос нового поколения, в конце концов, был услышан. И бункер, подземный мир, в котором мы родились, открыл свои двери навстречу неизведанному.

Решение было принято. Двадцать восемь смельчаков, представители молодого поколения, готовились к выходу из бункера. Мы разделились на четыре группы по семь человек, каждая из которых отправилась в своё направлении: север, юг, запад и восток.

Это было волнующее и одновременно пугающее время. Мы готовились месяцами, изучая карты, оставшиеся от «До», собирая снаряжение, тренируясь в выживании в экстремальных условиях, имитируя условия внешнего мира. Мы знали, что нас ждет неизвестность, опасности, голод, жажда. Но мы также знали, что ищем новую жизнь, надежду на будущее.

Прощание с бункером, с домом, где мы родились и выросли, было тяжёлым. Мы обнимали родных, друзей, вспоминая всё хорошее, что было в нашей подземной жизни. Но в наших сердцах горела надежда на новый рассвет.

В день выхода, когда мы покидали «Оазис-7», в наших глазах светилась решимость. Моя группа шла к восходящему солнцу, в неизвестность, которая одновременно пугала и манила. Это был путь в никуда, но мы верили, что найдём что-то, что стоит того риска. Мы шли к новой жизни, к новой надежде, к новой истории, которая только начиналась.

Вместе с группой из семи человек из «Оазиса-7», мы отправились на разведку. Наши запасы истощились, и нам нужно было найти новые источники пропитания и ресурсов. Мы двигались медленно, пробираясь сквозь заросли дикой растительности, которая постепенно поглощала остатки цивилизации.

И вот, перед нами предстал он — первый заброшенный город, который мы увидели. Это было нечто невообразимое, шокирующее и захватывающее одновременно. Гигантские здания, покрытые плесенью и мхом, возвышались над нами, как исполинские каменные деревья. Из разбитых окон свисали лохмотья обоев, а ветер гулял в пустых глазницах оконных рам, вызывая жуткий, незабываемый вой.

Это был город-призрак, город-могильник. Остатки былых времен — автомобили, заваленные обломками, ржавеющие машины, проржавевшие металлические конструкции — все это было покрыто толстым слоем пыли, придавая пейзажу сюрреалистическую, почти лунную красоту.

Мы осторожно пробирались через разрушенные улицы, исследуя заброшенные здания. Ощущение нереальности усиливалось от тишины, нарушаемой лишь шелестом ветра и скрипом разрушающихся конструкций. В одном из домов мы нашли целый склад консервов, которые чудом сохранились. Это был настоящий клад!

Этот город стал для меня новым этапом. Здесь я увидел масштабы катастрофы, понял, насколько грандиозным было разрушение. И одновременно с ужасом, я испытал и чувство трепета. Это было место, полное опасностей, но и полное возможностей.

На наших картах такие города обозначались как «зоны поражения». Это были города-призраки, заброшенные, разрушенные, заросшие буйной растительностью. Здания стояли полуразрушенные, окна зияли чёрными пустотами, а улицы были завалены обломками. Всё это напоминало декорации к какому-то апокалиптическому фильму.

Наша первостепенная задача — поиск еды, поиск каких-либо признаков жизни, хоть какой-то живности, которая могла бы стать источником пропитания. Надежда на нахождение животных была призрачной, но мы держались этой ниточки.

Пробираясь сквозь завалы, мы тщательно обыскивали разрушенные здания. В заброшенных квартирах, среди груды мусора и пыли, мы находили только… тараканов. Тысячи тараканов, которые с удивительной живучестью выжили в этом постапокалиптическом мире. Когда консервы кончились, а голод давал о себе знать. Мы, отчаянно голодные, решили попробовать пожарить тараканов. Процесс был… своеобразным. Запах был невыносимый, а вкус… скажем так, на любителя. Это была далеко не та еда, на которую мы рассчитывали. Но это был первый, горький опыт выживания в новом мире, который наглядно показал нам, насколько сурова действительность. Мы продолжали поиски, осознавая, что нас ожидает долгий и трудный путь к выживанию.

В городе-призраке, среди руин, мы нашли множество автомобилей. До этого я знал о машинах только по картинкам и видеозаписям из зоны поражения. Эти изображения были размытыми, нечеткими, как воспоминания о забытом сне. Но здесь, перед нами, стояли настоящие машины, хотя и сильно поврежденные временем и стихиями.

Ржавые скелеты автомобилей, покосившиеся под тяжестью лет, разбросанные повсюду. Их каркас был продырявлен, словно сито, и лишь местами сохранялись остатки краски. В некоторых машинах были видны оплавленные и почерневшие остатки сидений — следы невообразимого жара.

Некоторые из машин были частично занесены песком и пылью, другие — покрыты растительностью, пробивающейся сквозь металл. Даже колеса, уцелевшие на некоторых машинах просто проржавели. Они выглядели как окаменелости, застывшие в своем последнем, бессмысленном движении.

Я дотрагивался до холодного, грубого металла, представляя, как когда-то эти машины мчались по дорогам, перевозя людей, их владельцев. Теперь же они — лишь груды ржавого железа, жертвы той самой войны, о которой я знал так мало. Непогода безжалостно изменяли их облик, и каждый день эти металлические гиганты становились ещё более похожими на следы давно ушедшей цивилизации.

Мы продолжали наш опасный путь через город-призрак, пробираясь сквозь завалы и руины, когда вдруг… что-то пролетело над нами. Быстрый, стремительный силуэт, прорезавший серое, запыленное небо.

Мы замерли, пораженные неожиданностью. Сердца заколотили в груди, и на мгновение нас охватил ужас. Что это было? Неужели ещё какие-то мутанты, о которых ходили легенды в бункере?

Паника охватила группу. Мы инстинктивно разбежались в разные стороны, прячась за обломками зданий, за стволами деревьев, которые каким-то чудом выжили среди руин. Адреналин зашкаливал, страх сковывал движения. Мы ждали, затаив дыхание, ожидая неизвестной опасности.

Но ничего не произошло. Тишина повисла в воздухе, прерываясь лишь шелестом ветра в зарослях. Когда мы, немного успокоившись, собрались вместе, один из нас, самый наблюдательный, дрожащим голосом выдохнул: «Голуби… это были голуби».

Увиденное нас потрясло. Голуби… обыкновенные голуби, которые в наших представлениях, были символом мира «До», символом того мира, который мы помнили лишь по рассказам. Их присутствие показало нам, что жизнь, хотя и в измененном виде, всё ещё существует в этом разрушенном мире. Это дало нам надежду и новые силы для дальнейшего пути.

Небо над нами внезапно потемнело, и на землю обрушился ливень. Не просто дождь, а настоящий потоп, вода лилась как из ведра. Мы помнили предупреждения из бункера: если пойдёт дождь, нужно немедленно искать укрытие. Это мог быть кислотный дождь, остатки химического оружия, смертельно опасные для человека.

Паника мгновенно охватила нас. Мы бросились искать убежище, прячась под обломками зданий, под остатками разрушенных конструкций. Дождь лил как из ведра, вода стекала по нашим лицам, одежда промокла насквозь. Мы надеялись, что это обычный дождь, что предупреждения были преувеличением. Но страх сидел глубоко внутри, как колючка в сердце.

Мы сидели, сжавшись в комок, под тонким навесом разрушенной стены, и ждали, когда закончится этот ужас. Каждая капля, падавшая на землю, вызывала в нас чувство тревоги. Мы думали о кислоте, о едком дыме, о смерти, которая могла прийти с небес.

Когда дождь наконец-то закончился, и небо стало проясняться, мы осторожно вышли из своего укрытия. Вокруг стояла тишина, лишь вода струилась по улицам разрушенного города. Мы осмотрели себя, свою одежду, но, к счастью, обошлось. Это был обычный дождь. Но пережитое напряжение напомнило нам, насколько этот новый мир опасен и непредсказуем.

Вечером, устроившись под навесом разрушенного магазина, я разговорился с Феликсом, моим давним другом и соратником по экспедиции. Мы сидели, уставшие и голодные, глядя на закат, пробивающийся сквозь дым и облака.

— Знаешь, — начал Феликс, отхлебывая из фляги, — Мне всё ещё не верится, что они нас отпустили.

— Да, — согласился я, — Я тоже думал об этом. Вначале казалось, что нам просто разрешили уйти, благословили на смерть. Но сейчас я понимаю…

— Сейчас я тоже понимаю, — перебил меня Феликс, — Вода… Они скрывали правду о запасах воды. Им не хватало воды, несмотря на все эти химические приборы и… ну ты понимаешь.

Мы оба замолчали, вспоминая об ужасной системе переработки мочи в бункере, о тех приборах, которые превращали отходы жизнедеятельности в воду. Система, пусть и несовершенная, поддерживавшая жизнь под землей.

— Даже с переработкой, ее не хватало, — продолжил Феликс, тяжело вздыхая. — Три тысячи человек… Это слишком много для бункера. Они ждали, надеялись на чудо, но чуда не произошло. И вот, они отпустили нас, чтобы сократить потребление воды. Грубо, но… эффективно.

Я кивнул. Все стало на свои места. Нам не просто разрешили уйти — нас отправили её искать. Мы были лишними ртами, дополнительной нагрузкой на уже и без того перегруженную систему жизнеобеспечения. Выход на поверхность был не просто рискованным шагом, а единственной возможностью выжить для нас и оставшихся в бункере. Это была горькая правда, которую мы осознали только сейчас.

К нашему разговору присоединился Варяг, еще один член нашей экспедиции. Он сел рядом, устало опустив голову.

— Вода — это только половина беды, — проговорил Варяг, его голос был хриплым от усталости и голода. — Еды тоже почти не осталось. Помните, ту «кашу», которую нам выдавали последние месяцы? Красивая, подсоленная… А на самом деле — наши же переработанные… ну вы понимаете. Но раньше бункер справлялся, когда в нем было меньше людей.

Феликс и я кивнули. Мы прекрасно понимали, о чем он говорит. Мы ели свои же отходы, только в красивой обертке. «Еда» из бункера была не едой, а лишь иллюзией сытости.

— Моя прабабушка, — тихо сказал Варяг, — рассказывала мне, когда я был совсем юнцом, о том, что случилось на поверхности. О том, как люди уничтожили сами себя. Войны… Всё из-за нехватки ресурсов, из-за неправильного распределения, из-за несправедливого деления классов.

Его слова прозвучали как предсказание. Мы, покидая бункер, убегали не только от нехватки воды и пищи, но и от повторения истории, от той катастрофы, которая уже однажды разрушила мир на поверхности. Мы надеялись, что сможем создать что-то лучшее, что мы сумеем избежать тех же ошибок, которые привели к гибели предыдущего поколения. Но страх перед тем, что история повторится, оставался. Наши шансы на выживание были невелики, но вера в лучшее будущее, в новый мир, который мы создадим своими руками, поддерживала нас.

Прошло несколько дней. Мы всё ещё бродили по руинам города, ища хоть какие-то источники пищи. И вот, неожиданно, мы снова увидели их — стаю голубей. На этот раз, голод пересилил страх. Мы решили попробовать поймать этих птиц.

С нами было оружие, выданное нам из бункера. У меня был дробовик «Жоап», у Феликса — пистолет «Хлопок». Сначала мы попробовали стрелять из «Жоапа». Мощный заряд дроби разрывал голубей на части. Это было ужасно. Мы были шокированы своей жестокостью. Мы хотели есть, но не хотели так зверски убивать.

Тогда мы переключились на «Хлопок». Маленькие пульки, выпущенные из пистолета, хоть и убивали птиц, но не так сильно их увечил. Мы собрали убитых голубей. Перо голубей было красивого синеватого цвета, но это уже сейчас не волновало нас, голод делал своё дело. Мы развели костёр, и, несмотря на ужасный вид погибших птиц, приготовили их и съели. Мясо было жестким и немного пресным, но после недель голодания, даже оно показалось нам деликатесом.

Этот эпизод показал нам, как сильно изменились наши приоритеты, насколько мы готовы пойти на жертвы ради выживания в этом новом, жестоком мире. Мы понимали, что добыча пропитания в этом мире — это постоянная борьба, постоянный выбор между голодом и моральными принципами. И пока что, голод побеждал.

Четвёртый день нашего пребывания на руинах города мало чем отличался от предыдущих. Успехи были минимальными. Голод и жажда постоянно мучили нас. Мы почти потеряли надежду найти что-то более-менее съедобное, кроме случайных голубей. Силы таяли, а будущее казалось мрачным и беспросветным.

Вдруг, нас окликнул Ульян, один из наших товарищей.

— Смотрите! — крикнул он, указывая на заросшую растительностью дорогу.

Там, на единственном уцелевшем столбе, висела дорожная табличка. На ней была написана слово, но не было заглавной буквы: «*верь». Единственное слово написанная неровным, выцветшим шрифтом, но всё ещё различимая.

Это было невероятно. В этом разрушенном, безжизненном, казалось бы, мире, мы нашли знак. Знак, дающий надежду.

Рядом с табличкой, там, где когда-то протекала река, теперь плескался лишь небольшой ручей. Вода была чистой, прохладной. Мы напились, впервые за несколько дней ощутив настоящее облегчение. Маленький ручей стал для нас символом жизни, символом того, что даже в самом ужасном месте, надежда может оставаться. Слово «*верь» стала для нас ориентиром, знаком, указывающим, что нужно продолжать двигаться вперёд.

Нам невероятно везло с погодой. Стояло теплое время года, температура воздуха держалась в районе +25 градусов цельсия. Солнце припекало достаточно сильно, давая нам ощущение относительного комфорта после долгого пребывания в бункере. Мы ценили каждый солнечный луч, каждый тёплый день.

В бункере, в отличие от внешнего мира, поддерживался строго регламентированный температурный режим, имитирующий естественный суточный цикл: +18 градусов по утрам, +24 днём и +16 вечером. Эта стабильность, в которую мы так привыкли, теперь казалась далеким и приятным сном. На поверхности же ночи были прохладными, даже холодными, внося элемент неожиданности и дискомфорта в нашу рутину выживания.

Мы уже и не помнили, какое сейчас время года. Календарь и вся система учёта времени в бункере дала сбой после долгого пребывания там. Потеря информации о времени года стала для нас ещё одним напоминанием о том, как сильно изменилась наша жизнь, как от нас отошла привычная реальность. Мы были выброшены из цивилизованного мира, и теперь ориентировались только по своему внутреннему ощущению и по примитивным наблюдениям за природой вокруг. Не зная точной даты и времени года, мы всё равно чувствовали: нам нужно двигаться дальше.

Отсчёт времени в нашем мире был предельно простым. Мы считали дни. Как только проходило триста шестьдесят пять дней с момента рождения, мы отмечали ещё один прожитый год. Месяцы, времена года — всё это осталось в прошлой жизни, в бункере, где существовал искусственный календарь. Здесь, на поверхности, мы жили по солнцу и по собственным ощущениям.

И вот сегодня случилось знаменательное событие — у Варлама был день рождения. Тридцать два раза по триста шестьдесят пять дней прошло с момента его появления на свет. Мы, его товарищи, поздравили его крепкими рукопожатиями, единственным доступным нам способом выразить свою радость и поддержку.

В этот день я решил подарить Варламу небольшой подарок — золотой амулет в виде крестика с фигуркой человека, распростёртого по центру. Амулет я нашёл в одном из заброшенных домов, и он показался мне особенным.

— Что это? — спросил Варлам, с любопытством разглядывая подарок.

— Не знаю, — честно признался я.

Тут в разговор вмешался Варяг. — Это божественный амулет, — сказал он. — Люди раньше верили в высший разум, который им помогал. Но война разрушила все эти мифы.

Его слова напомнили нам о том, что когда-то люди верили во что-то большее, чем просто выживание. Вера, надежда, духовность — всё это казалось теперь таким далёким и недостижимым, как мираж в пустыне. Но, возможно, где-то в глубине души, каждый из нас всё ещё надеялся на чудо, на помощь свыше, которая поможет нам выжить в этом новом, жестоком мире.

— Я читал, — вступил в разговор Сатурн, — Что у людей того времени были боги, или, как их ещё называли, всевышние. Они им молились, что-то просили, и боги им помогали.

— Правда? — с недоверием спросил Ульян. — И как это выглядело?

— Не знаю точно, об этом в бункере молчали — ответил Сатурн, пожимая плечами. — Но я читал, что многие войны случались именно из-за этого. У каждого народа была своя вера, свои боги, свои представления о мире. И они воевали друг с другом, защищая своих богов, свою веру.

— Глупость какая-то, — фыркнул Варяг. — Воевать из-за выдуманных существ. Лучше бы за еду воевали, толку больше было бы.

— Не скажи, — возразил Сатурн. — Вера давала людям надежду, смысл жизни. Может быть, именно благодаря вере они и выживали в те трудные времена.

— А может, именно вера и довела их до гибели, — пробурчал Феликс.

Спор разгорелся с новой силой. Каждый отстаивал свою точку зрения, приводил свои аргументы. В этом разрушенном мире, где каждый день был борьбой за выживание, споры о богах казались абсурдными и бессмысленными. Но, возможно, именно эти споры, эти попытки понять прошлое, давали нам надежду на будущее, на то, что мы сможем построить новый мир, свободный от ошибок прошлого. Мир, где не будет войн из-за веры, где люди будут ценить жизнь больше, чем абстрактные идеи.

Вечер опустился на разрушенный город, окрашивая небо в багровые тона. Мы меняли темы для разговора не зацикливаться долго на одной мысли, сидели у потрескивающего костра, бросая в огонь обломки мебели, найденные в развалинах. Разговор, зашёл о будущем.

— Я верю, что нас ждёт светлое будущее, — начал Ульян, глядя на пляшущие языки пламени. — Мы отстроим всё заново, создадим новый мир, лучший, чем прежний.

— Глупости, — хмыкнул Варяг. — Какой новый мир? Всё кончено. Нас ждёт только смерть, рано или поздно.

— Я не верю ни в какое будущее, — философски заметил Сатурн. — Есть только настоящее, только этот момент. И нужно жить им, не думая о том, что будет завтра.

— А я верю в величие нового мира! — с жаром воскликнул Ульян. — Мы — новое поколение, мы построим общество без войн, без насилия.

— Я надеюсь, что каждый из нас найдёт то, что ищет, — тихо сказал Тамерлан, задумчиво глядя на огонь.

Варлам молчал, неотрывно глядя в одну точку, словно завороженный пламенем. Его лицо, освещённое огнём, казалось отрешённым, безразличным ко всему происходящему.

— А я вообще не понимаю, зачем мы сюда пришли, — проворчал Феликс. — В бункере было хоть какое-то подобие жизни.

— А здесь… здесь только смерть и разруха. Зачем мы покинули бункер?

— Что будет с бункером? — спросил я, словно отвечая на невысказанный вопрос.

— Без нас он долго не протянет. Системы жизнеобеспечения рассчитаны на определенное количество людей. Он постепенно законсервируется, — ответил Сатурн.

Разговор постепенно затих. Каждый погрузился в свои мысли, размышляя о будущем, о бункере, о прошлом, которое уже никогда не вернуть. Огонь костра потрескивал, отбрасывая пляшущие тени на разрушенные стены зданий, словно напоминая о хрупкости человеческой жизни и непредсказуемости судьбы.

На шестой день нашего путешествия мы пересекли весь город «*верь». От начала до конца. Город представлял собой удручающее зрелище: разрушенные здания, заросшие улицы, горы мусора. Кроме тараканов, крыс, мышей, голубей и ворон, нам не попадалось ни одного живого существа.

Мы шли разрозненными группами, поддерживая между собой дистанцию в триста метров. Я, двигался вместе с Феликсом слева. В центре, примерно в двухстах метрах от нас, шли Варяг, Сатурн и Тамерлан. Справа, замыкая нашу импровизированную колонну, находились Ульян и Варлам.

Внезапно тишину разрушенного города разорвал резкий звук. Выстрел. Он донёсся со стороны Ульяна и Варлама. Выстрел из Жоапа — старого, но всё ещё смертоносного оружия.

Мы бросились к Ульяну и Варламу, сердца бешено колотясь от неожиданности. Перед нами открылась картина, которая объяснила выстрел. Две дворняжки копались в мусорном контейнере. Одна из них, заметив нас, зарычала, обнажив зубы. Ульян, не раздумывая, выстрелил. Собаку подбросило, она скулила, а вторая, испуганно завыв, юркнула в узкий проход между развалинами, прижавшись к стене.

— Зачем ты выстрелил? — спросил Варяг, подходя ближе. Его голос был спокоен, но в глазах читалось осуждение.

— Она хотела на нас напасть, — ответил Ульян, сжимая в руке Жоап. Его лицо было напряжено, он оправдывался, но в его глазах мелькнуло раскаяние.

Тишина повисла в воздухе. Мы молча смотрели на раненую собаку, на разрушенные здания, на горы мусора. Рана была смертельна, собакам хрипела и мучилась в агонии, нарушилось хрупкое спокойствие нашего путешествия. Насколько сильны остаются инстинкты выживания, легко можно переступить черту между самообороной и насилием.

— Надо добить, чтобы не мучилась, — сказал Тамерлан, его голос был тверд и бесстрастен. Ульян уже прицелился, готовясь сделать еще один выстрел. Но Варяг молниеносно схватил его за руку.

— Стреляй в голову, — скомандовал он, — Мясо нам ещё пригодится.

Ульян, не сопротивляясь, выстрелил. Вторая собака, скаля зубы и рыча, не давала нам подойти. Напряжение витало в воздухе.

Внезапно, Феликс прервал молчание. — Смотрите, — сказал он, указывая на собаку. — У нее живот… она беременна! Он присел на корточки, внимательно осматривая животное. — Да, точно, девочка… и беременна.

— Во-первых, не девочка, а сука, — отрезал Варяг, — А во-вторых, не будем её трогать. Мать и потомство — святое.

Несмотря на жёсткие слова Варяга, его жесткий прагматизм в отношении первой собаки сменился неожиданным сочувствием к беременной.

Мы продолжили путь, обсуждая необходимость найти укрытие до наступления темноты и разделать добычу, пока мясо не испортилось. Варлам, однако, остановился, обращаясь к оставшейся собаке. Его голос звучал почти смиренно, словно он говорил не с животным, а с равным себе. — Прости нас, мы убили твоего мужа, но клянусь, мы этого не хотели. Как ты будешь теперь? Скоро у тебя будут щенята, а ты одна… Он протянул руку, и собака, хоть и с опаской, позволила себя погладить. Варяг, нетерпеливо прокричав, подтолкнул остальных, и они двинулись дальше.

Спали мы крепко и сытно. Дворняжка, конечно, была костлява, а мясо — жестковато, но ребрышки пришлись как нельзя кстати. Хмельного отвара, который гнали в бункерах старые отцы и деды, называя его «самогоном», было вполне достаточно. Ужин удался на славу.

— Завтра пойдем вдоль устья пересохшей реки, — сказал Варяг. — Вдоль рек строили города, может, нам повезёт, и мы наткнёмся на что-то более интересное. И пусть ручей и слабый, зато есть вода рядом. Мы не возражали. Впереди ждало новое испытание, и, несмотря на трудности, мы были полны решимости продолжать путь.

Утром мы увидели ту же собаку-суку, которую вчера оставили на окраине города-призрака. Она обнюхивала объедки костей.

— Голодная сука, — сказал Сатурн. — Мы тоже не воздухом питаемся, — вставил Варяг. — Не надо только нюни пускать, сворачиваемся и уходим, — добавил он, складывая пожитки в рюкзак. Не обращая внимания на собаку, мы собрались и двинулись дальше. Пройдя минут пятнадцать, мы поняли, что собака потихоньку следует за нами.

Пока мы шли, Тамерлан вдруг произнёс: — Луна. — Что, Луна? — спросил я. — Собаку мы назовём Луной. Она теперь будет идти за нами. Мы не стали заострять на этом внимание и продолжили путь, который и так был непростым. Ночью мы шли в темноте, ложились спать, питались тем, что смогли найти: корни деревьев, птицы, лягушки и мелкие насекомые. Так мы прошли ещё пять дней. На пятый день луны не стало, не на небе, ни на земле… всему приходит конец.