Утонувшая в метели

Иван Михайлович Лаврентьев, 2023

Зимняя ночь подарила Петербургу метель. Она разыгралась не на шутку, а наутро во внутреннем дворе Дома моды "Шереметев" найдено тело юной модели. Окно на втором этаже открыто, в руке записка – предновогодняя суета подталкивает следователей к поспешному решению – самоубийство. Однако в числе очевидцев находится тот, для кого девушка стала первой любовью – Евгений Протасов.Он оказывается втянутым в расследование, где мотив был у всех. Женский коллектив, чай и не такой уж холодный ум. В арсенале только слова и интуиция.

Первая репетиция

— Два, три, четыре! И раз, два, три, четыре! Кристина, не маши руками, сколько раз говорили! Новенькие, чётче движения! И раз, два, три!

Голдин хлопал в ладоши, отбивая ритм и взмахивая руками, словно дирижёр. Он объяснил девочкам рисунок и порядок выхода, что теперь упорно отрабатывали. В зале играла мелодия, казавшаяся бесконечной, и модели уже битый час маршировали под неё на каблуках. Со стороны происходящее напоминало кордебалет, девушки сохраняли синхронность и двигались, словно в причудливом танце.

Женя внимательно наблюдал за сестрой и Лией. Они то и дело забывали, когда должны выходить, мешкались, раскраснелись, но старались не выбиваться из общего темпа. Он засмотрелся на золотистые локоны Адлер, её суетливую походку и усмехнулся серьёзному выражению лица.

Лия была очень хороша собой, и порой Женя ловил себя на мысли, что она симпатична ему. Её звонкий смех пробуждал в нём то, что, казалось, давно уснуло где-то в глубине души, но отчего-то он гнал эти мысли подальше.

Всё же то, что он испытывал к Оле, несравнимо с лёгкой симпатией к Лии Адлер. И пускай он чувствовал притяжение к ней, всё же осекал свои порывы. Обозначить чувства значило впустить в свою жизнь нового человека, был в этом какой-то риск. А рисковать он не любил.

Хорошо натренированная улыбка выделяла уже состоявшихся манекенщиц от двух только что прибывших, лица их выражали непринуждённость. Одна лишь Саша отличалась. Сначала это было едва заметно, но с каждым новым выходом на подиум она становилась всё мрачнее. Уголки губ её подрагивали, взгляд всё чаще уходил в пол, в конце концов, заблестели глаза.

— Стоп! Стоп, музыка! — заорал Голдин. — Саша! В чём дело?!

— Простите, я не…

По щекам девушки покатились слёзы, она запрокинула голову назад и принялась обмахиваться.

— Что такое?! Тебе больно ходить?

Саша всхлипнула и отрицательно замотала головой.

— Тогда что?! Что?! Почему обязательно нужно превращать каждую репетицию чёрт пойми во что!

Нагаева отдышалась и утёрла слёзы. Женя пришёл в недоумение, наблюдая за всей этой картиной со зрительского кресла. Ему захотелось увести бедную плачущую девушку с подиума, настолько беззащитной она выглядела, словно маленькая овечка среди стаи волков.

— Саша, дыши, — сбавил обороты модельер, — дыши. Ты можешь продолжать? Умирающий лебедь мне не нужен — если тебе плохо, давайте сделаем перерыв.

Саша кивнула и ринулась из зала, Голдин вздохнул, утёр лоб и объявил:

— Перерыв десять минут!

Остальные модели устало рухнули на сидения, обмахиваясь всем, что попадёт под руку. По кругу пустили бутылку воды. Вика посмотрела на дверь, в которую только что вышла Саша, и куда теперь направлялся её брат.

— Может, у неё что-то серьёзное? — обеспокоенно спросила она у девочек.

Никто не ответил. На Вику устремились лишь скептические взгляды.

— Она постоянно ноет, — перебивая одышку отмахнулась Рита. — По поводу и без. Мы не реагируем: умоется, успокоится и придёт.

Тем временем Женя осторожно дотронулся до плеча Саши, тихонько вздыхающей у туалета. Девушка отпрянула от неожиданности: за звуками собственного плача ей не было слышно приближавшихся шагов.

— Всё нормально?

Саша молча закивала в ответ, но затем мотнула головой и снова расплакалась. Женя приобнял её, и девушка окончательно дала волю чувствам.

— Проплачься, не бойся, — приговаривал Протасов, — мне не впервой быть жилеткой.

С минуту слёзы, утираемые ладонью, сочились по щекам, а Женя осторожно покачивал её из стороны в сторону. Он знал, что в такие моменты слова излишни, нужно, чтобы кто-то просто был рядом, обнимал и молчал. Наконец Нагаева престала всхлипывать и разомкнула объятия, вид у неё был, как у обиженного ребёнка: красные глазки, размазанные слёзы и сбившееся дыхание.

— Спасибо… — пролепетала она.

В кармане пиджака Протасова нашлись салфетки, он протянул одну из них девушке, и та аккуратно стала промакивать ею глаза.

— Не поделишься, в чём дело?

Поначалу Саша молчала, лишь её неровное дыхание нарушало тишину, но затем её будто осенило, она серьёзно посмотрела на парня.

— Ты ведь знал Олю?

Последовал утвердительный кивок.

— Тогда ты поймёшь, о чём я хочу сказать. Она точно не прыгала из окна. Я уверена, что не сама. Все делают вид, будто ничего не случилось, словно её с нами никогда и не было! Как они могут думать о каких-то рисунках, музыке, репетициях?!

— Я понимаю. Но тогда получается, ты хочешь сказать…

— Да, — шепнула Саша. — Я не верю в это, но в самоубийство Оли верю ещё меньше. И то, что Рита утром сказала о решении следователей, меня поразило. Почему они внимательно всё не исследовали? Я не понимаю.

— Наверное, не возникло никаких вопросов, — Протасов пытался найти слова. — Послушай, это серьёзные обвинения. Может, они и правы, люди могут многое скрывать от окружающих, в том числе свои переживания.

— Нет, — отрезала Нагаева. — Говорю тебе, нет.

Из зала послышался голос Голдина, он звал Сашу обратно.

— Давай встретимся после репетиции, я кое-что тебе расскажу.

С этими словами она спешно зашагала прочь.