Страшная сказка

Виолетта Векша, 2022

Что делать, если твоего любимого обвиняют в чудовищном преступлении? Что делать, когда твой привычный мир рушится и ты понимаешь, что все, что произошло с этим милым тихим городком – последствия твоей слепой, разрушительной любви? Софи предстоит сделать чудовищный выбор: либо внять голосу рассудка и послушать свою мать, отношения с которой уже давно балансируют на грани ненависти и далекого чувства детской привязанности, либо, отрекшись от семьи и правосудия, с головой окунуться в пучину темной страсти, в которую ее умело затягивает молодой человек. Только когда в ее любимом городе жертв становится все больше, Софи понимает, что у нее есть лишь один выход…

Глава 2

После той встречи в лесу я, сама от себя такого не ожидая, взяла на работе отпуск. Меня мучило чувство, которое можно было охарактеризовать как «нездоровое любопытство». А еще мне было страшно.

Интуиция, предчувствуя несчастье, кричала мне гнать от себя всякие мысли об этом незнакомце, так дерзко нарушившем мою, в общем-то, размеренную жизнь, а девичье любопытство подстегивало узнать о нем как можно больше.

Я всегда старалась никого к себе близко не подпускать. Последний парень, с которым у меня было что-то, близкое к «отношениям», спешно собрал свои вещи и, окрестив меня сумасшедшей, уехал из города, после того, как я, в порыве неконтролируемой ревности, едва не откусила ему ухо (странная это была история, надо сказать). Местные парни и до этого считали, что я с придурью, а после того случая и вовсе перестали на меня заглядываться. Если добавить ко всему этому неусыпный контроль моей матери, всегда такой правильной, высоконравственной, безукоризненной блюстительницы невинности (опустим тот случайный факт, что она вышла замуж за моего отца в 16 лет), то тогда станет вполне понятно, как сильно я и хотела, и боялась узнать своего нового знакомого поближе.

Пока мы шли по маковому полю, Марк рассказал мне о том, что приехал он в наш Лаундервиль из далекого Шейна, что его родители умерли, когда ему было три, и он их совсем не помнит. Его приняла уже покойная тетушка Энн, которой он обязан всем, что у него есть. В сущности, очень долгое время именно эти жалкие толики информации и давали мне представление о его прошлом.

На следующий день мать попросила меня сходить в аптеку за лекарством.

— А как же домашний арест? — спросила я, наигранно вздергивая брови и приподнимая плечи.

За мое «отвратительное, эгоистичное поведение» накануне мать придумала для меня одно из излюбленных наказаний всех родителей — запереть родное дитя дома, лишив его общения, развлечений и свежего воздуха.

Какая оригинальность.

— Соф, ну хватит. Мне сегодня слишком плохо, чтобы выносить твои кривляния.

Она говорила сущую правду — про то, что ей было плохо. Ее всегда блестящие волосы были спутаны, кожа лица иссушилась и натянулась, как тетива, на бледном, выцветшем лице выступили капельки пота.

— Может, тебе лучше купить что-нибудь от лихорадки? Выглядишь ты откровенно паршиво.

— Это называется старость, Соф. От этого нет лекарства, — ответила мать, устало проводя ладонью по лицу.

Она передала мне две банкноты, держа их двумя пальцами, точно сигарету, и на две секунды ее зрачки задержались на моем лице. Этого было вполне достаточно — одним взглядом она могла сказать так многое. Порой казалось, будто тот, кто дал ей жизнь, решил ради забавы нарушить все мыслимые законы природы, ибо глаза моей матери вобрали в себя всю богатую полноту серо-синей палитры: они были очень редкого оттенка, дождь с индиго — иногда сизые, пастельно-синие, как море утром после шторма, иногда — цвета грозового неба: то вспыхивающие бурей льдистых завихрений, то застывшие в холодном, почти мертвом трупно-синем безразличии, а чаще всего — безумное сочетание темной лазури и сапфирово-серых огоньков, которыми она так ловко швыряла в меня, точно пульками.

— Аспирина будет достаточно.

— Как скажешь, — я пожала плечами, взяла протянутые мне деньги и пошла одеваться.

Собиралась в тот день я с особой тщательностью. Нашла свою старую юбку — ту, которая плотно обтягивала мой зад, нацепила на запястья нетронутые со школьных лет побрякушки и даже стащила у матери тюбик черной туши.

К несчастью, в прихожей я заметила рыжие всполохи волос, означающие, что моя любимая матушка решила проводить меня до самой двери.

Как мило.

— Боже, Соф, что это на тебе? — не преминула она накинуться на меня. — Откуда у тебя вообще такие вещи, и это что… тушь?!

Я расплылась в улыбке. Смогла заставить себя выдавить это жалкое подобие улыбки, не позволяя ей снова взять верх. Однако чаще было все совсем не так. Чаще всего… боже, как же это бесило! Чувствовать эту неконтролируемую злость, впитывать ее в себя каждой напружинившейся порой. Задыхаться от скручивающей в тугой узел нутро ярости.

Бессильной. Всеобъемлемой.

Поглощающей тебя с потрохами.

Смотреть в свинцовые глаза матери и ужасаться. Что останется от меня, кроме этой ненависти, пульсирующей под кожей? Кем я буду, вырви из меня эту дрожащую в обезумевшем тике злость? Кем я тогда стану?

— Иди мигом умойся и… — произнесла мать на одном дыхании и замолчала, словно ей не хватало воздуха. — И переоденься, в таком виде ты никуда не пойдешь, — закончила она на этот раз твердым, не терпящим возражения голосом.

— И не подумаю, — я накинула на плечи легкую куртку. — Хорошего дня, мам, — бросила я ей и опрометью выскочила на улицу.

Улица нашего крохотного городка на отшибе страны, обычно тихая и неживая, кишела молочниками, тянущими на своих горбатых спинах бидоны с еще теплым молоком, спешащими куда-то серьезных с виду фермеров, маленькими детьми, капризно надувающими свои пухлые щечки, и даже цыганами, которые предлагали мне побывать на их свадьбе свидетельницей.

Пробираясь через это многоликое безобразие, я поймала себя на мысли, что подсознательно всматриваюсь в каждую черную машину, встречающуюся мне на пути. И всё бы ничего, только я уже один раз врезалась в старую даму — божий одуванчик, — обругавшую меня на чем свет стоит, и чуть было не растоптала маленького терьера, который, задорно виляя хвостом, путался у меня под ногами. У меня было смутное предчувствие, что сегодня я увижу Марка. Это чувство было ничем не подкреплено, однако оно переполняло мою душу, и потому я вглядывалась в лица прохожих почти с неудобным любопытством.

Домой я шла в отвратительном настроении. Ни в огромной очереди, состоящей из пахнущих старостью стариков, ни на пешеходах или остановках Марка я так и не встретила. Зайдя в спальню к родителям, я, не говоря ни слова, швырнула сдачу и таблетки на стол, хлопнула дверью, отводя душу, и, пропуская мимо ушей материнское: «Софи, что с тобой?», закрылась у себя в спальне.

Около часа я просидела, скрестив руки на груди и хмуро наблюдая за переменами в погоде. Солнце по-прежнему освещало все закоулки нашего двора, но я, хорошенько приглядевшись, заметила у края горизонта фиолетовые тени. Я слишком хорошо знала здешний климат — надвигалась большая гроза, и где-то через три часа город будут заливать мощные, словно выпущенные под напором, потоки дождевой воды.

Когда я взяла в руки прочитанный до середины детектив и, пробежав глазами две страницы текста, осознала, что ни слова не понимаю, я решила пойти к морю. Быстро собравшись и даже не взглянув в большое, обрамленное в золотую раму зеркало, я вышла из комнаты. На улице заметно похолодало, и я натянула капюшон, поплотнее застегнув ветровку. Не глядя по сторонам, я пошла по знакомой тропе.

Море уже вспенилось не на шутку, оно бурлило крупными пузырями и было мутным, как если бы в закипающую воду сыпнули одну-другую щепотку соли. Наверное, баллов шесть будет, подумала я, глядя на белые завитки волн. Дующий с запада ветер легко проник под мою одежду, лизнул выпирающие ребра и в одно мгновение покрыл всё тело ледяными мурашками.

Я уже собралась возвращаться домой — кто любит лежать в кровати с температурой, когда вокруг всё свежо и зелено? — когда вдруг, присмотревшись, я увидела на берегу, примерно в 50 шагах, высокую фигуру. Замерев, я остановилась. Тот тихий голосок, который утверждал, что наши с Марком пути сегодня пересекутся, со всей горячностью убеждал меня не уходить с пляжа.

Я не заметила, как сделала шаг, другой. Вскоре я распознала в неясной тени мужские очертания. Волосы стоящего на берегу мужчины развевались на ветру, тонкая рубашка подчеркивала рельеф накаченных мышц. Я осторожно подошла ближе, завороженная тем, как же чертовски удачно темный силуэт этого крепкого, могучего человека вписывается в тревожно-сумрачный фон чернеющего моря.

Ветер распушил мне волосы, под ногами захрустели осколки выкинутых морем ракушек: в этот момент мужчина заслышал шум и обернулся.

— Привет, — сказала я, неловко оттягивая задравшийся край куртки и тут же чувствуя, как участилось дыхание.

— Софи, — медленно произнес Марк, обводя меня взглядом. — Вот мы и встретились снова.

Он чуть улыбнулся, но слишком быстро развернул от меня свое лицо, чтобы я смогла разглядеть выражение его глаз. Марк присел на песок и стал распутывать большую рыбацкую сеть, лежащую у его ног.

— Неужели ты сейчас пойдешь рыбачить? — удивилась я, наблюдая, как руки мужчины ловко перебирают крученные нити.

— Конечно, — улыбнулся мужчина, аккуратно складывая сеть. — А иначе зачем же я еще здесь торчу? — и он, крепко обхватив снасти, пошел в море.

Сумасшедший, подумала я, со смесью страха и восторга наблюдая за Марком. Море с каждой минутой становилось всё злее, горизонт побелел, словно его всласть посыпали сахарной пудрой, а ветер хлыстом бил по прямой горделивой спине, всё ближе и ближе приближающейся к краям взбудораженных волн.

Марк закатал брюки до колен, вошел в воду, размахнулся и, держа сеть против ветра, закинул путы в море. Он стоял в море один, неприступный, словно нерушимая стена; было видно, что ему нипочем ни шторм, ни ураган, ни буря. Не прошло и десяти минут, как мужчина вернулся на берег, в перекинутой через плечо сети барахтались комки чего-то черного и пятнистого.

— Много словил? — спросила я, заглядывая ему за плечо.

Мужчина улыбнулся.

— Сама посуди.

Марк бросил сеть наземь, я подошла ближе и изумленно вскрикнула. На дне сети, вперемешку с серыми лентами водорослей, копошились две маленькие черепашки.

— Я думала, ты ловил рыбу… — пораженно сказала я, смотря на ровные, абсолютно гладкие панцирные щитки малюток.

— Рыбу… — мужчина хмыкнул. — Смотри.

Он присел рядом с уловом, достал одну из черепашек и смахнул с нее следы подводного мира. Видимо, без боя не обошлось — я заметила на руках Марка свежие ссадины.

— Это ридлея, вымирающий вид, — сказал Марк, крутя черепашку вокруг оси. — Вопреки распространенному мнению, морские черепахи очень шустрые, это чудо, что мне удалось поймать этих двух.

— И что ты с ними будешь делать? — спросила я, не отрывая взгляда от мужчины: он с нежностью поглаживал узорчатый панцирь рептилии.

— Есть у меня одна идея, — ответил Марк и, нырнув рукой под панцирь, в мгновение ока резким движением что-то там сильно сжал. Я услышала громкий хруст, а потом он перевернул рептилию на сто восемьдесят градусов — сломанная черепашья головка чудно сморщилась, когтистые лапки, напоминающие пупырчатые стволы пальм, безвольно обмякли, глаза малютки приняли мертвый, отрешенный вид. Инстинктивно я отпрянула назад. В живот будто влили что-то холодное, к горлу подкатила тошнота.

— Зачем ты это сделал? — вскричала я, смотря на мертвое изломанное тельце.

— Зачем? — переспросил Марк, недоуменно хмуря брови. — Ты что же, думала, я ловил их просто так, ради забавы?

Он усмехнулся, и, качая головой, снова опустил руку в сетку. Там, в одиночестве, доживала свой век еще одна черепашка. Непроизвольно я сделала шаг назад. Во рту вдруг стало кисло, мне захотелось отойти еще дальше.

Свинцовые облака повисли над нами, ветер беспощадно гнал исполинские волны и косяк замеревших в полете альбатросов, которые, словно подвешенные за невидимые нити марионетки, взад-вперед качались над вспенившейся водой. Начал накрапывать дождь. Я отвернулась и что было сил стала вслушиваться в шум моря, стараясь не обращать внимания на мельтешения слева. Несмотря на все усилия, я отчетливо слышала доносящиеся за моей спиной хрустящие звуки, напоминающие треск горящих в огне поленьев.

— Я пойду, — сказала я через какое-то время, не глядя на Марка.

— Эй, — мужчина поднял глаза. — Ты чего?

— Погода ухудшилась, — ответила я, сжав зубы и чувствуя, как от напряжения скул сдавило виски.

Марк встал с песка и подошел ко мне.

— Все дело в них? — спросил он, указывая на бесформенную груду останков.

Я ничего не ответила, только отвернулась, плотнее зарываясь в куртку.

— Соф, ну Соф…

Марк сжал мои плечи, развернул к себе и заставил посмотреть на него.

— Мы же не будем ссориться из-за такого пустяка?

Фыркнув, я пожала плечами, исподлобья глядя на молодого человека.

— Ну пожалуйста, Соф, ну прости меня! — взмолился Марк, неожиданно опуская колени на потемневший песок. Сложив руки перед грудью, он посмотрел на меня умоляющим взглядом. — Я поступил дурно, скверно, просто отвратительно… Как мне вымолить у тебя прощение?

Сквозь невольно вырвавшийся из горла смех я сказала мужчине, что только горячий ужин сможет загладить его вину. Услышав от меня такие слова, Марк немедленно поднялся с колен и, лукаво улыбаясь, сказал:

— Договорились. Как насчет того, чтобы попробовать деликатес? Черепаховый суп, например?.. Эй!

Он еле успел отскочить: я запустила в него большущую горсть грязного песка.

— Будешь так шутить и прощение тебе придется просить еще очень-очень долго, — пригрозила я ему, впрочем, уже не злясь.

— У, злюка… — Марк усмехнулся. — А суп из черепахового мяса, между прочем, очень вкусный и питательный.

— Прекрати!

— Нет, ну ты только представь: болгарский перчик добавляем в тушеное с помидорами мясо, посыпаем молотым перцем и паприкой и…

— И хватит на этом, — со смешком перебила его я, отвлекая мужчину от

его кулинарных фантазий. — Давай лучше выдвигаться.

Марк вытер с лица мелкие дождевые капли и, с несколько озадаченным видом оглядывая горизонт, согласился покинуть поле боя.

— Идем, — мужчина живо собрал с песка свою добычу, закинул сети на плечо, и мы зашагали по пляжу, уклоняясь от хлесткого ветра, бившего нас в спины.

— Ну что, Соф, — сказал Марк, когда мы поднялись на вершину холма, — едем ко мне?

— Что? — моя правая нога зависла в воздухе, так и не ступив на землю.

— Я задолжал тебе ужин, пора исправляться, — пояснил мужчина с улыбкой. — Здесь совсем недалеко, на Ленточной улице…

— Э, нет, — засмеялась я, стараясь скрыть охвативший мои щеки жар. — Как-нибудь в другой раз. Давай лучше сходим куда-нибудь.

— Как скажешь, — пожал плечами мужчина. На его губах заиграла загадочная улыбка.

Когда мы подошли к BMW, чудившемуся мне сегодня на каждом шагу, я подумала, что всё это мне снится. Слишком это было нереально, слишком невозможно… Сон? Да, можно сказать и так. В ту минуту, как и в последующие за ней, я крепко-крепко спала, убаюканная чарами молодого человека.

Марк открыл багажник, закинул туда Главный Ингредиент Деликатесного Супа, взял из салона черное портмоне, и мы двинулись вверх по улице — дрожа и то и дело поскальзываясь на блестящем асфальте.

Дождь уже лил вовсю, темные волосы Марка прилипли к его высокому лбу, как и я, он весь промок, однако продолжал твердой хваткой держать мою дрожащую руку. Когда он сплел наши пальцы вместе, я несколько опешила, но возражать не стала: его жгучая, словно обожженная раскаленными углями, рука согревала меня, и это было приятно. Проходя самый популярный в городе паб, около которого, несмотря на непогоду, толпилась куча развеселых мужчин, я заметила, что рука Марка слегка напряглась. Опустив глаза, я постаралась сделаться как можно незаметней и пройти это место как можно быстрее. Увы — мои желания не совпали с желаниями подвыпивших завсегдатаев пивной.

— Эй, рыжая! Давай к нам, под нашим крылышком потеплее будет! — крикнул один бородатый кутила. Его дружки, салютуя нам бутылками, плотоядно заржали.

— Да! Бросай своего патлача и иди к нам, уж мы-то тебя и согреем, и приголубим, — загоготал другой голос.

Я ничего им не ответила, но чувствовала, что Марк напряжен, как дюжина накаленных струн, и что его негодование очень скоро может с силой, нисколько не сравненной с силой воющего ветра, обрушиться на пьяных зазывал. Я стиснула руку мужчины и, заслонив от его лица улюлюкающую компанию, быстро повела его вверх по улице. Только когда мы прошли два квартала, оставив позади себя разгулявшуюся компашку, Марк расслабил хватку, чуть разжав мои согретые его теплом пальцы.

На пути нам встречались и другие пабы, но практически во всех них сквозь мутные, запотевшие стекла виднелись многочисленные тени людей, пришедших согреться за кружкой грога в этот холодный дождливый вечер. Наконец я заметила в тени кустов, гнущихся к земле под порывами ветра, маленькое кафе «Тет-а-тет». Светящееся теплым светом заведение показалось мне раем после промозглого холода улиц (хотя, думаю, в ту минуту я была бы рада и хлеву).

Кафе было небольшим, но очень уютным. Мы прошли к столику, стоящему в дальнем углу, сели друг против друга и стали изучать скромное меню.

— Суп-пюре и Шепардский пирог, пожалуйста, — заказала я подошедшему официанту.

Парень был еще школьником, на вид лет шестнадцать, его скобы на зубах забавно контрастировали с черной бабочкой, повязанной вокруг его шеи.

–…и пирог, записал. — Он старательно водил ручкой по блокноту. — Что-нибудь из напитков?

— Да. Ирландский кофе… И постарайтесь принести его горячим.

— Ну конечно, — пацанёнок улыбнулся своей юношеской улыбкой и заверил меня, что лучшего кофе в Лаундервиле я больше нигде не найду.

Я хмыкнула, качая головой и ловя улыбающийся взгляд сидящего напротив меня молодого человека. Ох уж эти самонадеянные ирландские школьники!

— А вы что будете? — обратился парень к Марку.

— То же, что и эта очаровательная девушка, — сказал мужчина, кивком указывая на меня.

Я смутилась, а паренек, быстро взглянув на меня и тут же покраснев от выжидающего, иронично-насмешливого взгляда Марка, пробормотал:

— О… Да, конечно. Будет сделано, — он развернулся на каблуках и поспешил удалиться. Я заметила, что Марк проводил его долгим взглядом.

Людей в кафе «Тет-а-тет» было немного — кроме нас, в двух столиках от нашего, ворковала влюбленная пара да в углу худой мужчина в потрепанном костюме уплетал большого омара. Лилась мелодичная музыка, и я, слава господи, начинала чувствовать кончики замерзших пальцев на руках.

Вскоре принесли разложенный по чашкам суп-пюре и я с большим удовольствием принялась за нежный картофель. Вытирая губы салфеткой, я рассказывала Марку о своей семье, о взаимоотношениях с матерью и о том, как сильно я скучаю по сестре. Мы пробовали пирог, и Марк узнавал о моих увлечениях, о магазинчике «Счастье рядом», куда меня так любезно пристроила мать после школы, спрашивал, нравится ли мне там работать.

— Не могу сказать, что я ее ненавижу, эту работу, но иногда… иногда я просто хочу всё послать к чертям, — честно ответила я.

— Понимаю, — прищурившись, он смотрел, как стекает серыми каплями дождь за окном.

Когда мы пили кофе, от которого валил горячий пар (пацаненок не покривил душой — кофе был очень добротный и обжигал мне горло получше эля), я рассказала Марку о своих планах и обмолвилась о том, как было бы чудесно съездить к сестре в Крослин. Я не видела сестру почти два года, дико по ней скучала, и порой только мысль неожиданно ворваться к ней в комнату общежития с целым пакетом ее любимых вкусностей и заключить ее в долгие, самые крепкие объятия в мире и заставляла меня вставать утром на работу.

— Что с тобой? — спросила я, присматриваясь к мужчине. При упоминании Крослина молодой человек дернулся, мышцы под тонкой тканью взгорбились, напружинились, и сам он как-то подобрался, словно почувствовал нависающую над ним угрозу. Его карие глаза потемнели, стали почти черными.

— Все в порядке, — моментально ответил он, будто я застигла его врасплох за чем-то тайным и неприличным. — Просто неприятные воспоминания, не бери в голову.

Я кивнула. Хотела было в своем духе подразнить его — неужели тайны темного прошлого бередят твой стойкий дух? — но потом, благо, промолчала. Вид у него и правду был такой, что не до шуток.

Вскоре мы встали из-за стола, Марк расплатился, оставив официанту щедрые чаевые, и мы вышли на улицу. Дождь слегка поутих — только ветер неистовал с еще большей силой, в кромешном мраке растворяя листья ольхи, зонтики случайных прохожих, затаенную печаль рабочих и алкогольный дурман, сочащийся из каждого запотевшего паба.

Наступая на лужи, мы побежали к машине. Запрыгнув в BMW, Марк первым делом включил кондиционер, и я подумала о том, как было бы хорошо, если бы в отцовскую хонду тоже была бы встроена такая система. Закрыв от удовольствия глаза, я подставила руки под горячие струи воздуха, чувствуя далекий знакомый запах. В салоне вкусно пахло пряностями, и это напомнило мне о временах, когда мы всей семьей готовили слоеные пироги и посыпали их корицей и ванилью.

— Надеюсь, ты не против, если я довезу тебя до дома? — спросил Марк, застегивая ремень.

— Ну… — протянула я, словно бы задумываясь, — выбирая между шквалистым ветром, проливным дождем и теплым салоном автомобиля, я, пожалуй, остановлюсь на последнем.

Мужчина усмехнулся, и через несколько минут мы уже мчались по дороге, рассекая влажный весенний воздух.

Когда машина остановилась напротив моего дома, я — разнеженная, мучительно сонная, сидела, обмякнув в кресле.

— Приехали, — сказал Марк, глуша мотор.

— Так скоро… — я протерла глаза и посмотрела на молодого человека. Он выглядел напряженным: его выдавали барабанящие по рулю руки и взгляд, которым он в упор смотрел на меня.

Жаль, что завтра уже понедельник.

— Останься ненадолго, — вдруг попросил меня Марк.

Я медленно повернулась к нему.

— Уже поздно, мать наверняка…

— Это не займет много времени, — не дал мне договорить мужчина.

— Ну хорошо… только пять минут — не больше, — согласилась я, гадая, что же он хочет мне сказать.

— Я буду очень краток, — сказал мужчина, смотря мне прямо в глаза. — Мне нравится проводить с тобой время, Софи Майер. Меня забавляет твоя беззаботность и некоторая наивность, — он усмехнулся. — Ты удивительная девушка, Соф, и я бы хотел продолжить наше знакомство не откладывая до выходных.

Затаив дыхание, я молча смотрела на стекающие со стекла капли. Руки у меня покрылись жарким потом, и я не смела пошевелиться.

— Я… — Марк запнулся. — Я надеюсь, ты тоже этого хочешь и молчишь сейчас только потому, что не ожидала от меня этих слов.

Я встрепенулась — ну конечно же, я этого хотела!

— М-м… мне тоже нравится с тобой общаться, — сказала я, краснея. — Но встретиться до субботы у нас не получится.

— Из-за работы? — спросил Марк, и я кивнула — из-за работы.

— Ты можешь взять завтра выходной, — просто сказал мужчина.

— Нет, не могу, — я покачала головой: вряд ли начальство обрадуется, если узнает, что я собралась и на этой неделе валять дурака.

— Слушай… — замялся мужчина. — Если дело в деньгах, я могу помочь. В этом нет ничего зазорного, ты только скажи.

— Что?

— Я могу помочь, — повторил Марк, выразительно кивая на прислонившееся к дверце черное портмоне.

— Ох, нет, не нужно, — быстро сказала я, чувствуя, как мучительно краснеют уши.

— Не стоит стесняться, Соф. В этой жизни без денег никуда.

Я покачала головой. Мы заспорили, и когда наконец Марк понял, что ему меня не переубедить, он примиряюще вскинул руки.

— Ладно, ладно. А что ты думаешь насчет того, чтобы поехать завтра днем на пикник?

Я замолчала, закусив губу.

Откровенно говоря, ты можешь позвонить на работу и сказать, что еще не выздоровела. То есть выздоровела недостаточно для того, чтобы стоять за кассой девять часов.

— Ну так что ты решила? Возьмем покрывало, игральные карты, я приготовлю что-нибудь вкусненькое. Ты любишь черничный пирог?

— Люблю, — сказала я, отвечая на улыбку.

— Мы будем слушать пение птиц, есть сливочное печенье с изюмом и считать взмывающих в небо стрекоз, если захочешь. При условии, что погода будет на нашей стороне, разумеется. Ну же, Соф, — Марк шутливо потрепал мою руку, — соглашайся.

— Ладно, ладно, уговорил, — сдалась я под его взглядом.

— Так и знал, что ты не устоишь, — мужчина, самодовольно ухмыляясь, разрезал воздух кулаком.

— Эй, не зазнавайся, — я сморщила нос, — ты тут ни при чем. Мы оба знаем, что я согласилась исключительно из-за пирога.

Он засмеялся, и я тоже не смогла сдержать улыбки.

— Тогда завтра, к двум часам я буду у твоего дома, — все еще посмеиваясь, подытожил Марк.

— Да, только подъезжай не к главному входу, а к тем воротам, что за домом, рядом с садом.

— Без проблем.

Я отстегнула ремень, хотела было попрощаться, мельком взглянула на Марка и… не смогла отвести взгляда. Что-то изменилось в выражении его лица, что-то очень хрупкое, неуловимое, но я все же заметила это — будто передо мной появился совершенно другой человек. Сама того не ожидая, следуя какому-то безрассудному мимолетному порыву, я стала медленно приближаться к сидящему напротив меня мужчине. Внутри у меня что-то задрожало, когда я увидела, что Марк чувствует то же самое, что им, как и мною, завладела какая-то невидимая сила, притягивающая нас все ближе и ближе друг к другу. Для меня волнение в тот вечер было естественным, ведь я никогда прежде не целовалась… но почему же у него также дрожали руки и лихорадочно горели глаза?

Мое дыхание сбилось, а во рту сделалось очень сухо. Я могла разглядеть его черные ресницы, на которых еще недавно блестели бисеринки дождя, и почувствовать исходивший от его влажных волос запах, к привычным ноткам которого примешалась объятая дождем озоновая дымка. Я облизнула пересохшие губы, и его глаза напряженно проследили за этим движением, еще больше вгоняя меня в краску.

Мы всё приближались друг к другу. С каждой секундой я видела всё больше черточек и штрихов на его лице; завороженная тяготением, которое, словно ток, пронзило наши тела, я была не в силах прервать зрительный контакт.

Когда наши губы стала разделять пара дюймов, я, неуверенная, что нужно делать дальше, прикрыла глаза и, замерев, с трепетом застыла в ожидании. Шли секунды, я слышала его судорожное дыхание совсем рядом, вдыхала его будоражащий кровь запах, но на этом всё. Ни жарких объятий, ни горячего шепота, ни томной неги по всему телу. Догадавшись, что я сглупила, я чуть приоткрыла губы и затаила дыхание, ожидая через пару мгновений почувствовать привкус табака на своих губах.

По-прежнему ничего.

Тогда я совсем едва-едва раскрыла глаза и сквозь ресницы разглядела лицо Марка, которое было значительно дальше, чем я себе представляла. Мужчина был очень бледен — только его глаза горели темным, опасным огнем.

— Что-то не так? — очень тихо спросила я.

— Я не могу, извини, — сказал Марк, отодвигаясь еще дальше.

Я почувствовала, как во мне что-то резко обрывается. Волшебная нить разорвалась, оставляя нас в холодной, весенней, бездушной ночи. Магия упорхнула в недосягаемые миры — я больше не ощущала ее притяжения.

— Не можешь?.. — выдохнула я.

Марк глубоко вздохнул, сдвинул брови к переносице и с сожалением посмотрел на меня. У него будто шла внутренняя борьба. Переведя взгляд на мое лицо, он остановился на моих губах, сглотнул, нахмурился еще сильнее, а затем очень медленно качнул головой сначала влево, потом медленно вправо. Я потупила глаза и почувствовала, как щеки заливает жаром.

— Послушай, Соф, — словно делая над собой усилие, он придвинулся чуть ближе, совсем на немного, взял мои руки в свои и с чувством сжал их. — Ты не должна думать, будто… — он сглотнул. — Знаешь, уже поздно, тебе пора домой, — неловко, неестественно-нежно закончил он — так мать успокаивает капризное дитя, когда оно не получает желанную игрушку.

— Так ты обо мне беспокоишься? — ощетинилась я, вырывая руки.

— Я просто не хочу, чтобы у тебя из-за меня были проблемы дома.

Я промолчала. Конечно, Марк был прав. Мать наверняка бушует похлеще погоды за окном, а он просто не хочет, чтобы меня посадили под домашний арест. Конечно же, он прав. Тогда почему у меня так невыносимо щиплет в глазах?

— Я пойду, — сказала я, накидывая капюшон.

— Соф, — окликнул меня молодой человек, когда я открыла дверцу и глотнула ледяной прохлады, — на завтра у нас всё в силе?

Я обернулась. Марк не отрываясь смотрел на меня, его глаза теплились такой надеждой, что я с удивлением обнаружила, как досадная злость медленно оседает где-то глубоко внутри.

— Посмотрим, — без тени улыбки ответила я, ступая на размытую дорогу.

Я уже вышла из машины, когда услышала оживленное, без какой-либо тени сомнения:

— До завтра, Соф!