Эксцентрика

Эксцéнтрика (от лат. excentricus — вне центра; эксцентрический, эксцентричный):

1. жанр театрального, циркового, музыкального или эстрадного представления, построенный на использовании художественных эксцентрических приёмов;

в театре, цирке, кинематографе, на эстраде — художественный приём остро-комедийного и пародийного изображения действительности, основанный на «умышленном» нарушении логики и причинно-следственных связей в действиях или событиях, как бы причудливом смещении привычных понятий, а также использовании предметов в несвойственных им функциях (например, использование бутылок, кастрюль, сковород, вилок, ложек, различных пил, вёдер и прочей хозяйственной утвари в качестве музыкальных инструментов), — в результате чего обыденные, привычные действия и жизненные явления получают неожиданное переосмысление.Эксцентрика таким образом раскрывает мир в его новых качествах и по-своему участвует в процессе обновления «застарелых» (привычных) образов, понятий и представлений, — выходя из пределов обычного («нормального») и принимая порой крайне странные, нелепые, чудаковатые, смешные, саркастические и даже эпатажные формы выражения.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Как пишет искусствовед О. Кузнецова: «Уникальная индивидуальность актрисы, сформировавшаяся благодаря природной склонности к пародированию, эксцентрике, импровизации, позволила Зеленой создать ряд ярких сатирических ролей и номеров: в Московском театре сатиры (1924–1928), в театре Дома печати (1928–1930), в Московском и Ленинградском мюзик-холлах (1929–1931), в Московском театре миниатюр (1938–1941), на концертной эстраде. В их числе и песенка беспризорника, исполнение частушек с использованием трансформации (то, что потом возьмет на вооружение и Аркадий Райкин); в пародийном номере «Чарльстушки» Зеленая, исполняя частушки в русском сарафане, внезапно сбрасывала его и оставалась в шаржированном костюме герл (купальник, но застегнутый наглухо ворот косоворотки, голова серебряного петуха на трусиках и пышный букет страусовых перьев сбоку, как бы хвост петуха), переходила на чарльстон и в его ритме продолжала исполнять частушки – «стиль рюсс на изысканный вкюс» (конец 20-х)…

Федор Раззаков, Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика, 2011

В спектаклях (достаточно дюжинных с точки зрения драматургического уровня) – в одном случае (у Табакова), ретро-мелодрама с традиционными для этого жанрового феномена элементами эксцентрики, в другом случае – коллаж с элементами близкого Юрскому брехтовского «эпического театра», – актуализирована юнгианская дихотомия молодости и старости как двух половин – именно так! – жизни.

Т. С. Злотникова, Философия творческой личности, 2017

Что касается Барбары Джеффорд, то молодая актриса (ей тогда было 30), занятая во всех трех спектаклях, особенно трогательно смотрелась в роли Жанны Д’Арк. Ее Жанна скорее походила на романтическую Жанну из «Жаворонка» Ануя, нежели на здравомыслящую крестьянскую девушку Шоу. Тем не менее, до публики доходили и едкие остроты ирландского эксцентрика (зрительный зал в те времена не был радиофицирован, публика, рвавшаяся на спектакли, как правило, знала английский хотя бы настолько, чтобы понимать отдельные фразы). Помню, какое оживление и понимающий смех поднимались в зале после реплики «современного джентльмена», сообщающего о канонизации Жанны в 1924 году. Его собеседник оправдывался, что, мол, сожжение Орлеанской Девы было политической необходимостью, на что джентльмен отвечал: «Политическая необходимость очень часто оборачивается исторической ошибкой». Кто-кто, а уж москвичи, живо помнящие доклад Хрущева о «культе личности», знали, какие такие «политические необходимости» были позднее признаны «историческими ошибками».

Александр Дорошевич, Стиль и смысл. Кино, театр, литература, 2013

При сегодняшнем просмотре картины улыбку вызывает скорее архаично-кустарный уровень постановки, нежели ее сатирические образы. Лубочный сюжет фильма требовал высокой степени условности, присущей только мультипликации. Актеры, исполняющие роли немецких генералов, пытаются спасти положение, прибегнув к буффонной эксцентрике (в эпизоде с разделом Европы они, получив свою часть географической карты, отскакивают от Вильгельма как-то по-петушиному, боком), но при этом входят в противоречие с примитивным построением мизансцены, декорацией, костюмами – лишенными фантазии и гротесковой условности. В фильме есть характерные для лубка метафоры, призванные развенчивать мощь германской армии (калоши, плавающие в луже, – флот, мыльные пузыри – цеппелины), но сняты они по-любительски примитивно, без выдумки, а поэтому во многом теряют свое карикатурное значение. Кайзер Вильгельм скачет верхом на палочке – тут можно видеть прямое заимствование из антинаполеоновского лубка («французская кавалерия, съевшая своих лошадей»). Из того же источника почерпнут и образ русского «воина-удальца, кудрявого казака» (прежде такого звали Иван-«Гвоздила» или Иван-«Долбила»), который вместе с «Англичанином» и «Французом» сокрушает целую шеренгу немцев. Немцы валятся наземь гуртом, как деревянные кегли – снова вспоминаются лубочные «вороги» (в лубке XVIII века – турки), которые «валятся как чурки».

Сборник статей, Первая мировая война в зеркале кинематографа. Материалы международной научно-практической конференции 8–9 октября 2014 г., 2014