Сарказм

Сарка́зм (греч. σαρκασμός, от σαρκάζω, буквально «разрывать плоть») — один из видов сатирического изобличения, язвительная насмешка, высшая степень иронии, основанная не только на усиленном контрасте подразумеваемого и выражаемого, но и на немедленном намеренном обнажении подразумеваемого. Высказывания и художественные произведения, сделанные с сарказмом, утверждают одно, но дают ясно понять, что подразумевают противоположное — например, при помощи издевательской гиперболы или интонации.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

В сказках Е. И. Замятина, на первый взгляд, используется классический сказ, слово рассказчика или «сказителя», близкого героям, вещающего народную мудрость и здравый смысл. Такой рассказчик из народной среды сигнализирует об использовании автором «чужого» голоса, однако автор только имитирует «характерность» своего повествователя.[252] Постепенно «обман» обнаруживается: характерные языковые средства вступают в конфликт с кругозором нарратора, не совпадающим с сознанием демократического рассказчика из народной среды. Рассказчик оказывается не тем, за кого себя выдает. Он лишь играет роль, а его ирония, переходящая в сарказм, глубина оценок и всеведение явно выходят за рамки этой нарративной роли: «Пашел Сеньку Мизюмин в своем скробыхале (.) и на стену посадил: ползи. По Сенька даже и ползти не может, прямо очумел: до чего нестерпимо велик бог, до чего милосерд, до чего могущественен. А бог, почтальон Мизюмин, хлюпал и подолом розовой рубашки утирал нос»[253] [С. 8]. Рассказчик формально близок к герою, функционально же – к автору; это не единый субъект речи, а различные авторские маски. В сказках 1915-16 годов «Бог», «Дьячек», «Петр Петрович», «Ангел Дормидон» рассказчик, имитирующий речь героев, позволяет изобразить изнутри ограниченность человеческого сознания, необоснованность претензии на истину. Однако внутренняя точка зрения меняется на внешнюю в границах одного предложения («А бог, почтальон Мизюмин. »); носитель этой внешней точки зрения – ироничный нарратор, близкий автору. Комический эффект возникает в момент смены кругозоров нарраторов. Сюжетный пуант (обман ожидания читателя) подготовлен сменой повествовательных масок, ироничной повторяющейся характеристикой рассказчика: «Умнее Петра Петровича в целом свете нету: и все думает, и все думает, сопли распустит – и думает (…); на одну ногу станет – и думает» [С. 21].

Марина Альбертовна Хатямова, Формы литературной саморефлексии в русской прозе первой трети XX века, 2008

Общий тон эпиграмм Сумарокова ближе анекдоту и притче, нежели инвективе иль памфлету. Сарказм и прямое злословие, к которому нередко прибегали Тредиаковский и Ломоносов, не свойственны поэту. Он менее гневлив и более ироничен, его позиции созерцательнее и философичнее. Не случайно стихи поэта порой сентенциозны, и формулы, схожие с басенной моралью, то и дело появляются в его эпиграммах:

Арам Асоян, Пушкин ad marginem, 2015

Стихотворение «Только девочка», как и «В Люксембургском саду», содержит скрытое отрицание женской судьбы. «Только девочка» начинается в духе едкого сарказма, однако далее переключается в более мягкий, созерцательный регистр. Вначале поэт пародирует дидактический тон и как бы наставляет в том, что противно ее собственным врожденным склонностям. Лирическая героиня механически повторяет внушенное ей учителями – какой следует быть всякой молодой девушке, и ей в том числе: беречь невинность (готовясь к браку), предаваться романтическим мечтам (готовясь к материальным богатствам, на что намекает «замок золотой») и играть в куклы (готовясь воспитывать ребенка):

Алиса Динега Гиллеспи, Марина Цветаева. По канату поэзии, 2001

Вслед за новым направлением жизни произошло изменение литературных форм. Народная поэзия, создававшая в средние века героические поэмы и легенды о благочестивых подвижниках, преобразилась в басню, в «животный» эпос, в фаблио, в роман, действующими лицами которого являются не святые и не герои, а простые смертные, даже вилланы (феодально зависимые крестьяне). Сатира, скромно ютившаяся в народных сказках и песнях, смело выступила вперед и мало-помалу наложила руку свою на все, что за несколько веков перед тем являлось предметом благоговейного уважения. Орудиями ей служили и перо, и кисть, и резец. Вместо любовных песен менестрели распевали на площадях сатирические куплеты, в церковные мистерии вставлялись тирады против испорченности нравов, в соборах появлялись барельефы со сценами из сатирического романа Рейнеке-Фукса, аббаты и монахи с церковной кафедры осмеивали пороки не только своих прихожан, но и высших сановников церкви, прелатов и кардиналов. Сатира не щадила никого и ничего: геройские подвиги рыцарей, показная добродетель ханжей, самовластие королей и гордых баронов, жадность и скупость разжиревших торгашей, невежество и плутоватость крестьян – все возбуждало ее смех, ее подчас едкий сарказм.

Александра Никитична Анненская, Франсуа Рабле. Его жизнь и литературная деятельность

Причем важно отличать юмор (добродушный смех без оскорбления личности) от сарказма (открытой язвительной насмешки) и иронии (тонкой скрытой насмешки). Злые шутки и стеб могут обидеть даже сильнее, чем прямые оскорбления, и спровоцировать ответную агрессию.

Ю. В. Щербинина, Речевая защита. Учимся управлять агрессией, 2016

Причина в том, что индиец верит: наивысшая истина есть истина духа, истина духа есть самая фундаментальная и эффективная из истин нашего бытия, способная мощно творить внутреннюю жизнь и здраво реформировать жизнь внешнюю. Для европейца наивысшими истинами, как правило, являются истины образующего идеи интеллекта, чистого разума, но истины, интеллектуальные или духовные, все равно входят в область, находящуюся за пределами обычной сферы ума, жизни и тела, в которой только и возможны повседневные «проверки ценности». Проверкой могут служить только факты, только переживаемый опыт, только позитивный и практический разум. Все остальное – домыслы, место которым в мире идей, но не в реальном мире. Так мы подходим к различиям в позициях, которые и составляют суть второго обвинения мистера Арчера. Он считает, что вся философия – это домыслы и догадки, единственно достоверным, надо полагать, он считает факт, физический мир и наши реакции на него, достижения естественных наук, психологию, построенную на естественнонаучной основе. Индийскую философию он укоряет за то, что она всерьез относится к собственным догадкам, преподносит рассуждения под видом догматов, «недуховно» принимает поиск за находку и догадку за знание – вместо того, надо думать, чтобы духовно принимать физические ощущения за единственно познаваемое, знание тела за знание духа и души. Он преисполняется горького сарказма от идеи, будто философская медитация и йога открывают наилучший путь к установлению истины Природы и строения вселенной. Арчеровские описания индийской философии есть грубо невежественное искажение ее идеи и духа, однако, по сути, это и есть позиция, неизбежно занимаемая нормальным позитивистом Запада.

Шри Ауробиндо, Шри Ауробиндо. Основы индийской культуры, 1998

Помимо прочего, имеется любопытнейшая деталь: на первом плане – перед яслями с младенцем и магами, у ног ангелов – в траве прячутся черти; мастер рисовал таких в листах к дантовскому «Аду». Но здесь черти не торжествуют, не ужасают – как пугает, например, дьявол Фра Анджелико или сатана Луки Синьорелли; эти же злокозненные существа побеждены и простерты во прахе. Поразительно, что черти обнаружены художником в Вифлееме, непосредственно перед яслями с младенцем; невиданный для Кватроченто сарказм. То, что Боттичелли впустил в райский сад чертей, роднит его с Босхом – писавшим свой «Сад наслаждений» одновременно – в том же 1500 году. Это у Босха чудища и химеры возникают непосредственно у ног святых, но встретить такую усмешку у прекраснодушного Боттичелли – странно.

Максим Кантор, Чертополох. Философия живописи, 2016

Так, к позитивно воспринимаемым качествам личности были отнесены: нежность, милосердие, доброта, справедливость, бескорыстие, честность, мудрость, благожелательность, благородство, вежливость, верность, духовность, скромность, совесть, честь. К негативно воспринимаемым (порочным) качествам отнесены: жестокость, жадность, грубость, наглость, корысть, подлость, скупость, вредность, глупость, подхалимство, безразличие, эгоизм, злословие, коварство, нетерпимость, самодурство, сарказм, упрямство, черствость.

Л. М. Попов, Добро и зло в этической психологии личности, 2008