Конфессия

Конфе́ссия (лат. confessio «испове́дание»), или вероиспове́дание — особенность вероисповедания в пределах определённого религиозного учения, а также объединение верующих, придерживающихся этого вероисповедания. Например, в христианстве, церкви, в исповедании употребляющие разные символы веры, образуют разные конфессии. В общем значении слова термин «конфессия» является синонимом определённого направления в рамках отдельной религии. Иногда отождествляется с термином деноминация.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

История христианства в Беларуси насчитывает более тысячи лет с тех пор, как в конце Х – ХІ в. были созданы епископские кафедры, построены храмы, сформировались элементы богослужения, которые в общих чертах дошли до нашего времени. Идеи христианства органично переплелись с языческими представлениями о мире и устройстве Вселенной и нашли воплощение в белорусских традициях и обрядах. Традиционно сложилось так, что на белорусских землях начиная с ХІII–XIV вв. всегда было представлено много конфессий, не только христианских, но и таких, как ислам, иудаизм. Это было следствием геополитического положения Беларуси – на стыке западной и восточной цивилизаций, с поочередным доминированием католицизма (проявлявшимся в совокупности с протестантизмом с XVI в.) и православия (в ХІ—XVI вв. и в XIX–XXI вв.). В настоящее время в Беларуси представлено 26 религиозных направлений, среди которых около 80 % из общего числа верующих граждан республики относят себя к православию, 14 % – к католицизму, 2 % – к протестантизму. Сосуществование различных конфессий является продолжением исторической традиции веротерпимости, характерной для белорусов еще со средневековых времен.

А. В. Верещагина, Праздники, обряды и таинства в жизни христиан Беларуси, 2009

В социологической литературе давно закрепилось противопоставление «церкви» и «секты» как двух возможных вариантов формирования религиозной общины. Членом «церкви» (т. е. традиционной религиозной организации, утвердившейся в обществе основной конфессией и т. д.) человек становится по факту рождения в определенной культурной традиции или семье. Таким образом, о человеке, родившемся в Англии, по умолчанию предполагают его принадлежность к Англиканской церкви, в Ирландии – к Католической, в Норвегии он считается потенциальным лютеранином, в России – православным. Это не означает, что процесс присоединения совершается автоматически127 – однако, как правило, выросший в стране христианской культуры человек не стоит перед неразрешимым выбором при поиске христианской церкви. Присоединение к церкви фактически не требует от человека экстраординарных усилий, часто для этого достаточно свободного желания и знакомства с основными постулатами веры.

А. В. Коновалов, Запад и западное христианство на рубеже тысячелетий, 2011

Общим местом в современной православной прессе является утверждение, что только православие несет истинный свет христианства, что оно служило и служит основой русской традиционной культуры и русского национального самосознания и что ограничение деятельности иных, в особенности зарубежных, конфессий на территории России требуется для защиты русской идентичности. В частности, в заявлении Архиерейского Собора 1994 г. говорилось, что возникающий религиозный плюрализм «разрушает традиционный уклад жизни, сложившийся под влиянием Православной Церкви, единый для нас духовно-нравственный идеал, угрожает целостности национального самосознания и культурной идентичности»[105]. Аналогичные мысли не раз звучали в речах Патриарха Алексия II[106], в выступлениях православных священников[107] и в резолюции IV Всемирного Русского Народного Собора, состоявшегося в мае 1997 г. под руководством Патриарха[108]. Тем самым, эта концепция фактически отвергает универсализм христианства и делает его исключительно русской религией. Мало того, именно православие иногда объявляется истинным христианством[109].

Сборник статей, Неоязычество на просторах Евразии, 2001

Конечно, протестантизм на протяжении уже почти пяти веков своего существования не стоял на месте. Происходило его дробление на различные толки и конгрегации, «корректировалась» догматика, приводились в соответствие с «духом времени» этические нормы. Мы не ставим своей задачей обрисовать даже в кратком виде историю протестантизма. Отметим лишь, что того протестантизма, который нарисовал в начале прошлого века Макс Вебер, сегодня уже давно нет[197]. Оценки общей численности приверженцев протестантизма весьма разнятся: от 400 до 700 млн человек на начало нынешнего века (что составляет примерно 1/3 численности членов всех религий и конфессий, относящихся к категории «христианских»).

Валентин Юрьевич Катасонов, Капитализм. История и идеология «денежной цивилизации», 2017

Основная концепция экуменизма, ставшая синтезом протестантского учения о Церкви и идеи масонского универсализма, была сформулирована на Ламбетских конференциях Англиканской церкви в 1888 и 1897 гг. Она исходит из так называемой «теории ветвей», в соответствии с которой все христианские церкви равны и каждая в отдельности, обладая только частичной истиной, в несовершенном виде представляет собой всего лишь различное проявление единой Церкви. Чтобы «реконструировать» единую истину и утвердить единую Церковь необходимо путем диалога привести все существующие богословские учения к некому общему знаменателю, в качестве которого предлагается определенный «догматический минимализм». Он исходит из признания сходных положений в богословских учениях, к коим относятся Священное Писание, апостольские символы в Никео-Цареградском Символе веры, два таинства (крещения и причащения) и принятие епископата как исторического факта. По сути, речь шла об утверждении принципа толерантности по отношению к учениям других церквей и достижении через политику компромиссов чисто внешнего единства христианских конфессий. Термин «экуменизм», понимаемый в этом смысле, был введен членом методистской церкви США масоном Джоном Моттом (1856 – 1955)[4], председателем Всемирной миссионерской конференции протестантских церквей, состоявшейся в Эдинбурге в 1910 г., на которой и было основано это движение.

Ольга Четверикова, Измена в Ватикане, или Заговор пап против христианства, 2011

Помимо всего прочего, христианство породило вереницу новых конфессий, не вписывающихся в три классические категории: католичество, протестантизм, православие. Многие из этих христиан, в том числе адвентисты седьмого дня, свидетели Иеговы и приверженцы христианской науки – продукты американской культуры. Успешнее всех прочих разбивает стереотипы еще одно детище Америки – Церковь Иисуса Христа Святых последних дней (СПД), в настоящее время – одно из наиболее стремительно растущих религиозных движений мира.

Стивен Протеро, Восемь религий, которые правят миром. Все об их соперничестве, сходстве и различиях, 2010

Вместо кооперации с иноверцами православные полемисты, впрочем вполне в соответствии с общеевропейской тенденцией конфессионализации, прежде всего призывали к нравственному совершенствованию и к повышению уровня образования духовенства, а также ратовали за усиление устной и печатной пропаганды православия[153]. Интересно также, что в начале острие их полемики было направлено против протестантов-кальвинистов. В труде «Против повести нынешних безбожных еретиков» подчеркивалась даже близость доктрины и практики католической и православной церквей, которые должны были быть в равной степени отдалены от протестантизма[154]. Возможно, что это вытекало из убеждения, что протестанты, которые в 70-х гг. XVI в. еще успешно действовали в Великом княжестве Литовском, казались православным публицистам более грозным противником в борьбе за души прихожан в сравнении с католиками. И только в 1580-х гг. главным объектом нападок православных полемистов становятся католики. Вероятно, причинами этого стали трения между этими двумя христианскими конфессиями, возникшие на фоне проводившейся в 1583–1585 гг. реформы календаря, но в первую очередь из-за развернувшейся католической пропаганды церковной унии, что заставляло лидеров православия рассматривать теперь протестантов как потенциальных политических союзников[155].

Коллектив авторов, Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре, 2009

В Европе и Америке сейчас нет государств, которые определяли бы себя по конфессиональному признаку. Вероисповедание все более становится частным делом человека, как и конфессии – независимыми от государства объединениями верующих. Поэтому вероисповедная принадлежность перестает быть внешней, формальной приметой определенного статуса государства или лица. В новое время процессы образования государств направляются преимущественно национальным, а не религиозным фактором.

История и теория религий, -1

Представители либеральной оппозиции отстаивали необходимость политико-правового решения вопроса о полном отделении церкви от государства в качестве неотъемлемой составляющей процесса трансформации «самодержавия» в правовое светское государство с конституцией и парламентом. Либеральный проект предусматривал равноправие всех конфессий и религиозных сообществ, отмену государственного статуса Православной церкви как «первенствующей и господствующей», полноту реализации принципа личной вероисповедной свободы, возможность исповедания атеизма и упразднение отживших «канонических начал» российского уголовного кодекса относительно лиц, «разномыслящих в вере». Речь шла об очищении светского законодательства от канонического наследия так называемого «византинизма», который либеральные правоведы интерпретировали как претензию православия быть единой истинной верой, из которой проистекали монополия на прозелитизм и религиозная нетерпимость[258].

Сборник статей, Русское богословие в европейском контексте. С. Н. Булгаков и западная религиозно-философская мысль, 2006

Переход Ирана под власть мусульман создал в регионе новые условия для представителей различных конфессий. Поскольку Коран называет зороастрийцев, иудеев, христиан и сабеев «людьми Книги», отношение к ним с приходом ислама в Иран стало определяться мусульманским правом. При этом особые права были оставлены за христианами. В эпоху Аббасидов христианство в Иране вступило в период расцвета.

А. А. Мамедзаде, Свобода совести. Истоки, становление, правовая охрана, 2013

Если понятие «мы все – европейцы» тогда еще не работало, то как тогда отделяли своих от чужих? Ответ очень прост – по принадлежности к религиозной конфессии. Именно здесь пролегает демаркационная линия «свой – чужой» в Средневековье. Свой – это единоверец, и только он. До 1054 г. христианская церковь формально была единой, несмотря на существование в восточной и западной церквях обрядовых, догматических, этических расхождений в интерпретации ряда вопросов. В 1054 г., незадолго до Крестовых походов, все изменилось: греко-кафолическая и римско-католическая церкви объявили друг друга вне закона и предали анафеме.

Вадим Нестеров, Крестовые походы, 2015

Опыт истории свидетельствует о том, что любая религиозная (конфессиональная) общность пока пребывает в меньшинстве или подавляется государством, выступает за равенство религий, сотрудничество их последователей в самых различных областях и на самых различных уровнях. Однако освободившись от засилия власти, а тем более превратившись в большинство, да еще такое, в которой власть нуждается, она отказывается от былых призывов к обеспечению равенства конфессий, не желает сотрудничать с другими религиозными общностями на паритетных началах, что вызывает негативные настроения в среде конфессиональных меньшинств.

А. А. Нуруллаев, Религия и политика, 2006

Под «мусульманским сообществом» («исламским сообществом») здесь понимается организованная либо неорганизованная территориальная общность мусульман любой численности и национального состава. Такое же значение имеет арабское слово «умма» (община). Отдельная организованная мусульманская община традиционной направленности может называться арабским словом «махалля» (приход)2, нетрадиционной – арабским словом «джамаат» (союз). В то же время употребление сугубо христианского понятия «конфессия» по отношению к направлениям ислама либо его организациям видится нецелесообразным. Также следует различать межрелигиозный диалог (диалог между различными религиозными традициями) и диалог межконфессиональный (диалог между христианскими течениями).

Р. А. Силантьев, Новейшая история ислама в России, 2007

Число своих общин на территории Российской Федерации заметно увеличили и другие христианские конфессии: Римско-католическая церковь (с 34 до 222, или в 6,5 раз), а также Армянская апостольская церковь (с 29 до 72, или в 2,5 раза). Число старообрядческих общин, представленных различными течениями поповских и беспоповских толков, несмотря на колебания по годам, в целом оставалось стабильным. Это же относится и к старому русскому сектантству.

Ю. А. Гаврилов, Религиозный ренессанс в России: Динамика и качественные характеристики, 2012

По сути, речь шла об утверждении принципа толерантности по отношению к учениям других церквей и достижении через политику компромиссов чисто внешнего единства христианских конфессий. Термин «экуменизм», понимаемый в этом смысле, был введён членом Методистской церкви США, масоном Джоном Моттом (1856–1955)[162], председателем Всемирной миссионерской конференции протестантских церквей, состоявшейся в Эдинбурге в 1910 году, на которой и было основано экуменическое движение. Этот греческий термин умело прикрывал смысл и цели движения, позволяя использовать его в привычном для православных сочетании «Вселенская Церковь». В реальности речь шла о создании новой всемирной церкви.

О. Н. Четверикова, Оборотни, или Кто стоит за Ватиканом, 2018

Пример нашего города Святого Петра является характерным для современной России примером конституционной и социальной веротерпимости, основой для неприятия реакционных и противоречащих канонам исторических конфессий течений.

О. С. Давтян, Религиозный этикет, 2017

Конечно, сложно менять язык, ментальность, культуру, бытовые привычки и ценностные критерии. Такая необходимость часто возникает в связи с эмиграцией, в меньшей степени – при переезде из провинции в мегаполис. Но радикальные изменения, затрагивающие весь внутренний мир и поведение человека, происходят тогда, когда меняется выстроенная на базе определенной религии культура. Я говорю не о смене конфессии, наподобие перехода от католицизма к протестантизму или православию. У католиков, протестантов и православных один бог – Христос, одна Библия, общая европейская культура, а табуированные области жизни, где нарушителя ждет жестокое наказание вплоть до смерти, фактически отсутствуют.

Р. В. Енгибарян, Время жить – выбор судьбы, 2016

Первое, что бросается в глаза при попытке охарактеризовать еврейство, – это религиозная его составляющая. Еврей – это прежде всего иудей. Могут они, конечно, принадлежать и другим конфессиям, но это не умаляет значимости веры в их идентификации. Во всяком случае, для русских, например, принадлежность к христианству не имеет подобного значения. Есть еще криптоевреи, т. е. евреи не по вере, а по этнической принадлежности, но не о них сейчас речь.

Г. П. Катюк, Израиль, которого не было, или Подлинная история еврейского народа, 2014

Цель опоры на РПЦ на вновь присоединенных к СССР территориях заключалась также в «нейтрализации» потенциальной антисоветской активности других конфессий. Особую проблему для властей представляла связанная с Ватиканом Украинская греко-католическая церковь (УГКЦ), приверженцами которой были около 50 процентов населения Западной Украины342. Поэтому советская пропаганда содержала антиуниатские посылы343, в том числе стремясь подорвать авторитет главы УГКЦ митрополита А. Шептицкого, который в советской пропаганде был назван «представителем польской аристократии», «уполномоченным по окатоличиванию украинских народных масс». Было объявлено, что украинцам «совершенно чужда» и Римско-католическая церковь344. Руководство СССР выражало недовольство тем, что в Литве католическое духовенство «ведет явно антисоветскую работу среди населения»345. В этой республике издавался антирелигиозный журнал «Свободная мысль» на литовском языке, а в Эстонии – журнал «Атеист» на эстонском языке. Однако в предвоенный период пошатнуть положение униатства и католицизма, равно как и протестантизма, на новых территориях СССР не удалось – прежде всего из-за высокой религиозности населения.

Ф. Л. Синицин, Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР. 1933—1945, 2018

Находясь под глубоким влиянием идеологии немецкого камерализма, императрица руководствовалась прежде всего рациональными мотивами, придерживаясь убеждения, что государственной поддержки достойно любое явление, так или иначе содействующее стабильности и доходам государства, и если религия соответствует этим требованиям, то следует дозволить ее исповедование. В эпоху Екатерины четкое отражение нашло еще одно характерное для российских властей стремление – реорганизовать разнообразные религии империи в упорядоченную структуру по образцу православной патриархии[214]. Как уже не раз отмечалось историками, «в политии, в которой даже господствующая религия была подчинена светским властям со времен Петра, любая конфессия без иерархической организации была немыслима»[215]. В дни работы созванной по инициативе императрицы Екатерины Уложенной комиссии религиозный представитель бурят-буддистов Дамба-Даржа Заягийн дважды удостаивался аудиенции у Екатерины и добился высочайшего признания за собой и своими потомками главенствующего положения в нарождающейся буддийской организации и титула Бандидо Хамбо-ламы. В данном случае политика властей совпала с желанием самих буддистов, также стремившихся сформировать каркас своей организационной структуры и нуждавшихся в поддержке властей. Усилия империи по централизации буддийских приходов вполне понятны: имперский центр ставил задачей организовать всех членов религиозной общины под единым и контролируемым началом. В дальнейшем власти всегда стояли на страже эксклюзивного положения, утверждаемого высочайшим рескриптом Бандидо Хамбо-ламы.

Коллектив авторов, Изобретение империи: языки и практики, 2011

Инструмент примирения католиков и протестантов, Аугсбургский мирный договор, был более близок по духу Нантскому эдику Генриха IV, нежели религиозные поселения Елизаветы I. Договор предполагал, что католики и лютеране должны жить в мире. Жесткое ограничение двух противоборствующих конфессий резко контрастировало с мягким характером англиканской церкви. Кальвинисты, цвинглианцы и анабаптисты не были признаны, хотя многие немцы принадлежали к этим церквям. В 1555 г. большая часть населения была протестантской, но правящая династия Габсбургов и четыре из семи выборщиков были католики. Прежняя религия была ограничена Западной Германией и южными территориями, например Баварией. Протестанты контролировали почти всю центральную и северную часть Германии, Вюртемберг, Ансбах и Пфальц на юге. Даже без земель Габсбургов протестанты были чрезвычайно сильны. Большая часть населения Богемии и Моравии была протестантской, так же как и аристократия в Австрии. Насколько долго могло длиться хрупкое равновесие между протестантами и католиками, зависело только от правителей Германии. Германские крестьяне и рабочий класс были напуганы воспоминаниями о подавлении восстания в 1524—1526 гг. Они были инертны по отношению к религии, мечась между лютеранами и католиками, а иногда и вовсе выбирая ту религию, которую диктовал их сеньор.

Р. С. Данн, Эпоха религиозных войн. 1559-1689, -1

Для рассматриваемого периода характерно наличие ряда особенностей, касающихся взаимоотношений церкви и государства, которые необходимо учитывать при анализе синодального этапа в целом. Во-первых, государственно-церковные отношения в России строились по византийскому образцу (фактор византизма), когда церковь полностью подчиняется светской власти, а император наделяется божественным правом и становится главой церкви (цезарепапизм). Во-вторых, в России была ярко выражена абсолютная авторитарность государственной власти по отношению к церкви, что внешне проявлялось во вмешательстве государства в чисто церковные дела. В-третьих, со стороны церкви и государства зачастую отсутствовала терпимость по отношению к другим конфессиям, а тем более, к свободомыслию. Консерватизм и догматизм, а также уверенность в монополии на истину, были одинаково присущи и русскому государству, и Русской Православной Церкви[2].

А. В. Мендюков, Русская Православная Церковь в Среднем Поволжье на рубеже XIX–XX веков, 2016

В. М. Кандыба отождествляет некую выдуманную им первобытную «Русскую Религию» с истинным христианством, которое будто бы, несмотря на гонения, было сохранено староверами и донесено до нашего времени Е. П. Блаватской, К. Циолковским и Рерихами (В. М. Кандыба 1998: 170, 232–233). А вот, какой позиции придерживался, например, Е. М. Луговой (1950–2008), бывший фотограф, а затем главный редактор «культурно-просветительной газеты» «Советы Бабы Яги», пропагандировавшей магию, неоязыческие идеи и народную медицину. Он считал себя старообрядцем, но при этом объявлял о своей полной толерантности в отношении «христианства, язычества и других конфессий». «Я за синтез всех конфессий», – заявлял он (Луговой 1996: 4). В то же время при всей заявленной толерантности назывались и враги староверов – чужеземцы (будь то «иезуиты», «магометане» и пр.), которые силой или обманом устанавливали на Руси свои порядки. И Луговой утверждал: «История староверов неразрывно связана с борьбой народа с ненавистным крепостничеством за свободу». Декабристы (многие из которых были западниками и состояли в масонских обществах! В. Ш.) приравнивались к славянофилам и объявлялись старообрядцами, «выступавшими за возврат к свои корням и против мировой революции» (Мы 1996: 1).

В. А. Шнирельман, Русское родноверие. Неоязычество и национализм в современной России, 2012

В наступивших затем трудных для православной церкви временах, в ситуации борьбы за выживание (в условиях конкуренции с иными христианскими конфессиями, когда некоторые из них – протестантизм и униатство – использовали в проповедях и богослужебной практике близкий народу язык), в режиме неблагоприятствования со стороны Короны и костела Речи Посполитой она оказалась неспособной к внутренней трансформации. Ортодоксально-догматическая тенденция взяла верх над либерально-национальной. От окончательного краха белорусское православие спас раздел Польши и директивное восстановление ее в правах указом Николая I. Впрочем, это была уже другая церковь – идеологический институт российского самодержавия, ориентированный властью на проведение в жизнь интересов империи.

И. Ф. Габрусь, История философской мысли Беларуси, 2014

Причины разделения христианских церквей и конфессий не исчерпываются идейными убеждениями и различиями церковной практики – богослужебным уставом, организационными структурами, календарем. Настаивать на внешнем и поверхностном рассмотрении различий, разделяющих церкви, – трагическая близорукость, если не слепота. Более того, главные причины разделения не сводятся к различному толкованию церковных догматов. Разошедшиеся между собой церкви и конфессии прежде всего демонстрируют институциализированное отрицание и даже забвение бытийной истины единства Церкви и вследствие этого – отчуждение от вселенскости истины Церкви, т. е. собственно от жизни людей в ее наиболее значимых запросах, от бытийного и сущностного центра исторических, социальных и политических исканий человека.

Христос Яннарас, Истина и единство Церкви, 1997

К той же категории влияния колониальной культуры на экспертов-ориенталистов относятся случаи конфессиональной конвертации, т. е. принятия русскими специалистами, всерьез увлекшимися местной культурой, ислама. Это относится в первую очередь к учителям русско-туземных школ, среди которых встречались такие, кто принимал ислам и даже менял имя [257]. В силу ряда причин, прежде всего этноконфессионального характера, многие из них по прошествии некоторого времени возвращались в лоно православия, что часто сопровождалось психическими проблемами. Видимо, эти психологические травмы порождало пребывание в промежуточном пространстве между этносами и конфессиями и осуждение «общественного мнения» как русских в Туркестане, так и самих туркестанцев. Судьбы этих незаурядных личностей в определенном смысле символичны для значительной части «русских ориенталистов» и колониальных специалистов вообще – они разрывались между глубокими симпатиями к объектам своего изучения (обучения) и разочарованиями в них.

Сборник статей, Мусульмане в новой имперской истории, 2017

Религия и теология в принципе входят органически в культуру, прежде всего – духовную культуру любого народа. Православное христианство и православное богословие вместе с другими конфессиями и конфессиональными учениями, органично вписываясь в российскую культуру, не просто одухотворяют русскую идею, но являются ее духовно-нравственным базисом. Именно он способен стать генератором возрождения, которого ждут народы России.

Р. М. Рупова, Свет России грядущей. Человек и общество в «русской идее» Ивана Ильина, 2015

Первый связан с многовековой историей России: мусульмане представляют собой вторую по численности религиозную конфессию в России. С распадом Советского Союза и крушением социалистической системы россияне утратили прежнюю коллективную идентичность, именовавшуюся «советским народом». Важнейшей проблемой для каждого и для всех стало обретение новой идентичности взамен утраченной.

Мехди Санаи, Мусульманское право и политика. История и современность, 2016

Известный американский славист X. Бирнбаум посвятил свою большую статью обоснованию тезиса, что эти источники, «как и можно было ожидать», свидетельствуют о значительном развитии антиеврейских настроений в восточнославянском обществе и посчитал нужным подчеркнуть, что речь идет именно об антисемитизме[79]. Он рассмотрел упоминания евреев в древнерусских нарративных и законодательных источниках, накопленные учеными данные об их судьбе после монголо-татарского нашествия, об языке и конфессии (караимы или раввинисты), те аспекты ереси «жидовствующих», которые касаются их предположительных связей с евреями и антисемитизма православных полемистов, боровшихся с ересью. Однако приходится признать, что тезис о «нетерпимости, зависти и ненависти»[80] к евреям остался не доказанным, так как X. Бирнбаум часто прибегает к малообоснованным гипотезам (например, считая, что упоминания ростовщиков в законодательстве имеют в виду евреев, или характеризуя бунт 1113 г. в Киеве как антиеврейский погром, или допуская, что преашкеназийские евреи остались в восточнославянских землях после 1238–1240 гг., хотя источники их не упоминают, и т. д.). Ссылки же на противоиудейскую полемику Илариона, на известный эпизод из жития Феодосия Печерского, на Киево-Печерский патерик[81], Толковую Палею и полемику против «жидовствующих» демонстрируют неизбежный для христианской культуры антииудаизм, но не доказывают наличие антисемитизма в том облике, какой сложился в нашем историческом сознании из-за трагической истории западноевропейских евреев. Мнение Д. Клиера о различиях между Киевской Русью и Западом[82] подтверждается всем корпусом проведенных к сегодняшнему дню исследований, и в частности недавней двухтомной книгой А. Пересветова-Мурата и его отдельными статьями[83].

Коллектив авторов, Евреи и христиане в православных обществах Восточной Европы, 2011

Но уже в настоящее время с целью обеспечить внутриполитическую стабильность и региональную безопасность Россия самостоятельно должна предпринять ряд мер, направленных на ограничение и/или ликвидацию исламистской опасности, учитывая то обстоятельство, что исламизм уже проник на территорию страны и паразитирует на российском исламе. Среди этих мер, которые должны обсуждаться на уровне экспертного сообщества, – деполитизация ислама и деисламизация политики (через введение соответствующих положений в законодательство об общественных объединениях и о свободе совести и религиозных объединениях); исключение вмешательства в социально-политическую сферу исламистских организаций (как российских, так и иностранных); ограничение или полный запрет деятельности иностранных исламских религиозных организаций (конкретно – распространяющих исламизм в форме ваххабизма или хомейнизма) на территории России; последовательное проведение в жизнь конституционного, то есть основополагающего принципа российского государства – его светскости (что означает, в частности, равноудаленность государства от всех конфессий при гарантии гражданам всех религиозных прав и свобод, предусмотренных Конституцией и законодательством); пересмотр внешнеполитических приоритетов в пользу сотрудничества с государствами, либо вообще не использующими исламизм во внешней политике, либо как минимум не использующих его против России.

А. А. Игнатенко, Ислам и политика: Сборник статей, 2004

Вовлечение христианских студентов и молодых исследователей – залог успеха такого сотрудничества – то, что является одним из основных направлений работы Библейско-богословского института св. апостола Андрея на протяжении всех двадцати лет его существования. Сотни студентов и специалистов из разных христианских конфессий участвуют в наших Летних богословских институтах, которые оказались чрезвычайно успешным и важным инструментом для развития академического богословского образования и диалога науки и богословия. Более трехсот богословских книг, изданных ББИ, представляют разные христианские традиции и широко используются студентами многих конфессий. Важным мотивом организации наших международных конференций является развитие диалога и сотрудничества в образовательной и академической сферах.

Коллектив авторов, Андрей Первозванный – апостол для Запада и Востока, 2011

Немецкий ученый Петер Гауптманн однажды предостерег от «принятия в образе православия желаемого за действительное» и от «жалких попыток пытаться поучать православного собеседника, что является подлинно православным, а что нет». Голоса, которые «более или менее принижали значение рассуждений XVII в.», служащих образчиками школьного богословия, по его мнению, «никак не могут относиться ко всему православию». «Тем не менее никогда не допускалось, чтобы богословие, представленное Петром Могилой в его Исповедании православной веры, могло быть вытеснено из восточно-церковного сознания»[76]. Итак, давайте запомним это предостережение и не будем неадекватно привносить в православие собственные представления. Действительно, на Западе часто прислушиваются не к сути православного богословия, а к тем аргументам, которые можно использовать в полемике западных конфессий между собой.

К. Х. Фельми, Введение в современное православное богословие, 2014

Те преобразования, которые произвел христианский трансцендентализм во всей структуре древнерусского мышления и его существенной проблематики, носили качественный, революционный и необратимый характер132. Они же обусловили глубокую эмоциональную насыщенность нравственных регулятивов, придали господствующей форме морали в качестве ее источника особого рода чувства и переживания, которые давали основание уже и для нравственного выбора в условиях плюралистической религиозной ситуации, бескомпромиссных критериев оценки конкурирующих конфессий. Носителями, распространителями, систематизаторами соответствующих непреклонно-христианских и подчеркнуто антимусульманских и рационалистическо-теологических установок и эмоциональных механизмов специфически христианского же морального сознания были выходцы из Византии – люди, сформировавшиеся под влиянием в общем одинаковых локальных условий. Эту особую часть древнерусской культурной элиты отличала сравнительная однородность состава, общность как функциональных интересов, так и, главное, мнений по – если не всем, то, во всяком случае, многим – наиболее актуальным тогда проблемам, в особенности по тем, которые были связаны с «мусульманской опасностью».

М. А. Батунский, Россия и ислам. Том 1, -1

17. Исторический («святотатство» по дореволюционному русскому уголовному законодательству) и сравнительно-правовой (например, п. 4 ч. 1 § 243 «Особо тяжкий случай кражи» УК ФРГ гласит: «… крадет вещь из церкви или другого предназначенного для отправления религиозных обрядов здания или помещения, если эта вещь предназначена для проведения богослужения или является объектом религиозного почитания») анализ убеждают нас в том, что хищение священных или освященных с точки зрения той или иной конфессии предметов из церкви, молитвенного дома или иных подобных мест должно быть приравнено к хищению предметов, имеющих особую ценность, и следует изменить ч. 1 ст. 164 УК РФ, добавив «или религиозную ценность».

Л. Д. Башкатов, Криминотеология, 2004