Авторитаризм

Авторитари́зм (от лат. auctoritas «власть, влияние») — политический режим, при котором носитель власти (например диктатор и т. д.) провозглашает сам себя имеющим право на власть. Обоснованием для существования такой власти является исключительное мнение на этот счёт носителя данной власти.

Авторитаризм как форма политической власти часто сочетается с автократией (форма отношения к власти) и диктатурой (форма осуществления власти), хотя это не обязательно. Например, любая революция, в том числе демократическая, будет проявлением авторитаризма (так как революция происходит, когда существующая правовая система не может справиться с текущей ситуацией, а иной правовой системы пока не существует. Революция ломает существующую правовую систему и объявляет себя носителем власти).

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Авторитаризм – политический режим, выступающий как форма политической власти, которая сконцентрирована в руках одного человека или органа власти. Наиболее жесткой формой авторитаризма, которая допускает автономию личности в неполитической сфере, является тоталитаризм, характеризующийся абсолютным контролем власти над общественной и частной жизнью. К авторитарным правителям обычно относят И. Сталина, Б. Муссолини, А. Гитлера, А. Пиночета.

Издательство Европа, Словарь текущей политики

Однако, на наш взгляд, говорить о формировании в России авторитарного государственного режима, пусть даже и с либеральным уклоном, преждевременно. И. Ю. Козлихин совершенно справедливо говорит о том, что авторитарную политическую систему (а соответственно и режим в целом. – Прим. И. К.) следует отличать от авторитаризма как суммы методов осуществления власти в кризисных условиях. «Такого рода авторитаризм, – замечает он, – характеризуется концентрацией полномочий по преодолению кризиса в руках исполнительной власти и часто предоставлением ей дискреционных полномочий. При этом сохраняется парламентский и судебный контроль. Все это не противоречит общим либерально-демократическим принципам»[227].

Ю. А. Кудрявцев, Государственные режимы, 2012

Авторитарный политический режим – третий вид политического режима. Он рассматривается в качестве своеобразной промежуточной (переходной) формы между демократическим и тоталитарным режимом. При этом авторитаризм может трансформироваться как в демократию (Чили), так и в тоталитаризм (отказ от политики нэпа в СССР и переход к тоталитарной, по сути, политике индустриализации и коллективизации). И в том, и в другом случае инициатива изменения сложившегося режима принадлежит самой государственной власти. Поэтому иногда авторитарный режим называют «революцией сверху».

Коллектив авторов, Правоведение. Учебник для вузов морского и речного транспорта, 2008

Третий тип – это монархический или мнимый конституционализм. По мнению Медушевского в нем в полной мере реализовалась коалиция монарха и бюрократии против Парламента. Историческая же функция данного типа состояла в сохранении монархической системы в новых условиях путем формального изменения структуры власти и формы правления без изменения её фактической сущности. Характерной чертой мнимого конституционализма признается разрыв между конституционными гарантиями демократических прав и свобод и реальной практикой политического режима, а также тенденция к слиянию всех видов власти в одном центре, реальный приоритет исполнительной власти (в лице монарха или диктатора) над законодательной или судебной, которая используется в качестве прикрытия, принятие основных политических решений вне конституционно зафиксированной процедуры, подмена открытой политической дискуссии закулисной интригой и т. д… В целом мнимый конституционализм рассматривается как особая форма авторитаризма, при которой впервые был применен принцип правового обоснования антиправовых действий. По мнению Медушевского, именно этот тип конституционализма и развивался в России со второй половины XVIII в.[111]

Виталий Захаров, Российский и зарубежный конституционализм конца XVIII – 1-й четверти XIX вв. Опыт сравнительно-исторического анализа. Часть 1, 2017

Центральный вопрос политической эволюции и, в частности, демократического транзита в странах Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии – это связь модернизации с политическим процессом. Налицо две модели модернизации: в авторитарном режиме разной степени жесткости и в условиях расширения демократии – то есть в поставторитарном режиме. Как соотносятся между собой эти модели? Насколько жизнеспособен сложившийся в современном Китае гибридный и, как можно предположить, сущностно переходный уклад? Неизбежно ли торжество, как принято считать в западной литературе, демократии западного образца или в Китае возможно сращивание элементов демократии и авторитаризма и появление того, что некоторые ученые на Западе называют «нелиберальной демократией», «постдемократическим обществом», а в Китае – «поднебесным миром»?[53]Ответы на эти вопросы зависят от слишком многих факторов – как объективных, так и субъективных. Отчасти возможную судьбу Китая проясняет пример Сингапура, где сохраняются важные признаки авторитаризма (например, формирование правящей элиты через каналы «партии власти»), но налицо довольно прочный общественный консенсус в поддержку правительственной политики. Китайские власти тоже предпринимают много усилий для укрепления смычки КПК и широких слоев общества, а на низовом уровне допускаются даже свободные выборы. Очевидно также, что власти Сингапура и Китая будут иметь прочную поддержку в обществе до тех пор, пока они будут обеспечивать быстрые темпы развития. С уверенностью можно сказать только, что китайские власти успешно переводят экономические успехи страны в идеологию китайской «иноидентичности» и эта операция пока находит поддержку в обществе.

Чэнь Цзя-вэй, Демократическая прогрессивная партия Тайваня и поставторитарная модернизация, 2017

Повестка консервативных политических реформ концентрируется на таких аспектах, как легитимность политического режима (которая ставится под радикальное сомнение), конституционные изменения (вплоть до отказа от действующей Конституции), структура власти (которая должна вернуться к историческим прототипам). Неприязнь массового сознания к партиям и политикам, неизбежно трансформирующаяся в неприятие парламентаризма, традиционно используется консерваторами для его критики. Консервативные критики поддержали стратегию ограничения парламентаризма и федерализма, правительственные решения по регулированию партий и неправительственных организаций, расширению сроков и прерогатив президентской власти, вообще меры против «агрессивного навязывания западной либеральной политической культуры» в других частях мира. Однако они оценивают их как непоследовательные и недостаточные, требуя радикализации консервативного курса. С этих позиций право (конструкция разделения властей) в случае необходимости должно быть пересмотрено с позиций силы – политического господства (которое не опирается на право, но само создает его), а предлагаемый способ пересмотра усматривается крайними националистами не в конституционных реформах, но в «консервативной революции». В конечном счете, под вопрос ставится сама идея правового государства, которое предлагается интерпретировать как диктатуру закона (понятие, не исключающее полицейское государство) или просто возврат к одной из традиционных форм авторитаризма.

А. Н. Медушевский, Политические сочинения, 2015

Предопределенные такой исторической традицией и конкретными политическими условиями, отношения власти и оппозиции отличались от тех, какие сложились в других восточноевропейских странах и югославских республиках. Особенности сербского авторитаризма с элементами тоталитаризма обусловили и характер оппозиции. За неимением более сильной альтернативной культурной и политической модели, которую можно было бы взять за основу, оппозиционные партии по своей структуре и идеологической платформе стали частью той же самой модели, что и правящая партия.

Коллектив авторов, Сербия о себе. Сборник, -1

Авторитарные системы. В словарях термин «авторитаризм» (от фр. autoritarisme – власть, влияние) определяется как политический строй, характеризующийся режимом личной власти. Политические системы авторитарного типа отличаются неограниченной властью одного лица или узкой группы лиц. Их признаками являются ликвидация или существенное ограничение демократических прав и свобод граждан; запрещение ряда или всех оппозиционных политических партий и общественных объединений; ограничение выборности органов государственной власти и превращение парламента во второстепенный институт; сращивание правящей партии с государственным аппаратом; ограниченность полномочий и формальная деятельность местных органов власти и самоуправления; запрещение оппозиционной прессы; использование террористических методов борьбы с противниками режима.

В. А. Мельник, Политология, 2014

Авторитарный режим определяется как государственно-политическое устройство, при котором политическая власть находится в распоряжении конкретного лица (класса, партии и т. д.) при минимальном участии народа. Авторитаризм понимается как метод управления, при этом сам режим может быть основан на праве или морали, народ же оказывается бесправным.

А. Г. Конфисахор, Политология для психологов, 2017

Наше исследование также опирается на теории субнационального авторитаризма и кланового капитализма, позволяющие учесть специфику российского политического контекста. Понятие субнационального авторитаризма [Gibson, 2005; 2013; Gel’man, 2010а; 2010b; 2011; Sidel, 2014] характеризует недемократические (авторитарные) практики на субнациональном (региональном и локальном) уровне. В различные исторические периоды субнациональный авторитаризм получил распространение во многих государствах на разных континентах – от Латинской Америки до Юго-Восточной Азии, Южной Италии, России и др. [German, 2010а, р. 2]. Субнациональный авторитаризм – это «локальный режим, в котором местные государственные структуры захвачены отдельными местными индивидами, семьями, кланами, кликами или организациями, которые обладают возможностями и ресурсами государства и используют их в условиях отсутствия демократического контроля, электорального вызова и правления закона» [Sidel, 2014, р. 163]. Локальные элиты «вынуждены выстроить механизмы удержания власти независимо от электоральной поддержки и преференций избирателей; и они должны действовать таким образом, чтобы предотвратить “враждебные поглощения (hostile takeovers)” со стороны политических акторов национального уровня. Их стратегии включали установление (1) монопольного контроля над политикой и управлением на субнациональном уровне с помощью использования местных “политических машин” и (2) эффективного “контроля границ”, который предотвращает подрыв этого контроля “сверху” (акторами национального уровня)» [Gel’man, 2010а, р. 3]. С их помощью система субнационального авторитаризма обеспечивает контроль над командными высотами в местной экономике и ограничивает экономическую автономию и возможности граждан.

В. Г. Ледяев, Власть в малом российском городе, 2017

Современный либерализм (Арендт, Кельзен, Шумпетер, Дарендорф) сформулировал многие положения в ходе критики социалистических и неомарксистских доктрин (113). Там, где они усматривают неразрешимый социальный конфликт, либерализм видит возможность реформ. В мире действуют не слепые и непознаваемые силы, а вполне предсказуемые. Их познание позволяет сознательно изменять социальную ситуацию. Так появилась новая дисциплина – конфликтология, стремящаяся управлять конфликтами в государстве всеобщего благоденствия. Прогнозирование конфликтов и их снятие становится возможным в результате увеличения роли государства. Современное государство, вопреки его неомарксистским критикам, – не только бюрократия, но прежде всего единая система рациональных правил и правовых норм. В принципе, соответствуя постулатам либеральной идеологии, эта система может быть более или менее гибкой в зависимости от конкретной ситуации. Она должна включать в себя элементы социального регулирования, направленные на поддержание стабильности в обществе. Отсюда поиск новых схем в рамках социального либерализма и «третьего пути» (А. Гидденс) (114). Примерами реализации данного подхода служат стратегии перехода от авторитаризма к демократии в странах Южной Европы, Восточной Европы, Азии и Латинской Америке. Хотя этот переход идет с разной степенью успеха, он имеет один вектор и сходные ориентиры – построение плюралистической демократии западного типа.

А. Н. Медушевский, Социология права, -1

В политической науке наиболее распространенное определение политических режимов Арабского Востока – гибридные, т. е. режимы соревновательного авторитаризма (за исключением традиционного авторитаризма аравийских монархий и слабоконсолидированной ливанской демократии, воспроизводящейся благодаря исторической многосоставности общества). Ларри Даймонд охарактеризовал режим Хосни Мубарака как «гегемонически-электоральный авторитаризм». Однако термин «соревновательный авторитаризм» фиксирует лишь сосуществование авторитарных и либеральных начал. Это видимая часть айсберга, или гибридность в узком понимании слова. При учете хронополитических фаз развития арабских государств гибридность можно трактовать шире – как синтез традиционных и современных структур, обусловленный объективной двойственностью учреждающих оснований политических систем, приобретенной в результате неорганической модернизации.

О. Н. Новикова, Актуальные проблемы Европы №3 / 2012, 2012

Каждое общество в эпоху перехода от феодального типа к буржуазному переживает не одну «победоносную», как считали ранее, а целый ряд политических революций, цели которых достигаются, как правило, частично и не полностью, лишь в той степени, в какой имеются социальные и культурные предпосылки и условия их достижения; и лишь последняя является полной и окончательной. При этом, проходя через все изломы конкретных событий, героизм и предательство политических лидеров, переходные формы конституционной монархии или авторитаризма, остается неизменной историческая направленность длительного исторического процесса перехода от абсолютной монархии к демократии[26]. Таков объективный закон исторического процесса в политической сфере в целом, и в России в период с середины XVIII до начала XXI вв. в частности.

Коллектив авторов, Война и революция: социальные процессы и катастрофы: Материалы Всероссийской научной конференции 19–20 мая 2016 г., 2016

При авторитарных режимах самостоятельность политических и социально-политических действий многих социальных групп и субъектов социальной политики сильно ущемлена и втиснута в "коридор возможностей", определённый партией власти (См. Авторитаризм; Партия власти).

Б. В. Ракитский, Наука о социальной политике: методология, теория, проблемы российской практики. Том I. Энциклопедические статьи по проблемам социальной политики, 2017

Более того, если поддержка демократии на ранних стадиях перехода (т. н. «трансфера») основывается на завышенных ожиданиях в политической сфере, а не убежденности в ценности свободы как ответственности как таковой, экономические неудачи могут привести к разочарованности в демократии и даже – чувству безысходности перед почти неизбежным авторитаризмом. Именно такова была ситуация в постсоветских демократиях. При этом, парадоксально, но в случае экономических успехов авторитарные режимы тем быстрее утрачивают легитимность, чем дольше им удастся поддерживать экономический рост, способствующий распространению в обществе ценностей самовыражения, а значит и – демократии. Так годы «тучных коров» (2000–2011) подготовили почву мощного гражданского протеста в РФ зимой 2011–2012 годов.

Г. Л. Тульчинский, Российская политическая культура. Особенности и перспективы, 2015

КГБ удавалось вполне успешно сдерживать откровенно диссидентское движение, которое пыталось облечь сдвиги в социальной структуре СССР в форму новой политической программы. Это были уже отступательные и, казалось, обреченные бои численно крохотной и изолированной от общества оппозиции. И тем не менее бои оставались крайне напряженными. Движение 1968 г. за «социализм с человеческим лицом» лишило номенклатуру идейной легитимности: на аргументы морального и идеологического порядка консервативным бюрократам ответить было нечем. Подобно кануну Французской революции, когда атеизм распространялся даже среди прелатов официальной католической церкви, а королевские министры проникались идеями физиократов и пытались проводить реформы в духе оппозиционных энциклопедистов, советская номенклатура неуклонно теряла веру в собственную официальную идеологию и втайне задумывалась над альтернативными программами диссидентов. Подрыв легитимности и самоуверенности бюрократического авторитаризма и оказался главным историческим итогом 1968 г.

Г. М. Дерлугьян, Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе, -1

Авторитарный режим является переходной ступенью к демократическому. Основные признаки авторитаризма – элитарность, неподконтрольность власти, сильное централизованное начало, персонализм, т. е. персонифицированный характер принятия решений. Пути преодоления бесконтрольной авторитарной власти:

Я. С. Яскевич, Политология. Практикум, 2015

Коммунитаризм является конструктивной оппозицией не только традиционалистскому авторитаризму, но и, если исходить из знаменитой триады «Свобода. Равенство. Братство» (Liberté, Egalité, Fraternité) индивидуалистическому рыночному либерализму и эгалитарным демократиям, выражая собой суть братства, гармонизирующего односторонние уклоны «только в свободу» или «только в равенство». Еще одним из терминов, которым можно описать идеологию коммунитаризма, – «органическая демократия», уважающая значимость не только личностных свобод, но и личных аспектов, таких как принадлежность к семье, местной общине, обществу в целом, принимая во внимание значимость участия в общественных процессах и гражданское самосознание.

Кирилл Мямлин, Высокий Коммунитаризм как Русская Идея, 2011

Система, основанная на бюрократической централизации, неизбежно предполагает авторитаризм. В соответствии с философией глобализации избранные народом органы должны отказаться от части своего суверенитета в пользу международных учреждений, неподотчетных избирателю. Даже в Западной Европе, гордящейся своими демократическими традициями, с каждым новым шагом интеграции структуры Европейского Союза все менее подконтрольны гражданам. Интеграция оборачивается усилением бюрократии, эрозией народного представительства. В начале XXI века брюссельские чиновники Евросоюза вправе были требовать от новых членов сообщества отчетности по такому количеству параметров, которое не снилось и аппарату советского Госплана, включая такие показатели, как диаметр помидора или «европейский стандарт презерватива».[30]

Б. Ю. Кагарлицкий, Политология революции, 2007

«Можно уверенно утверждать, что нынешняя система не выживет. Но нельзя предсказать, какой новый строй придет ей на смену. Выбор будет результатом бесконечного множества отдельных действий. Но рано или поздно установится новая система. Она будет не капиталистической, но может быть гораздо хуже (более поляризованной и иерархичной) или намного лучше (относительно демократичной и относительно эгалитарной). Выбор новой системы – предмет крупнейшего политического противоборства во всем современном мире. Что касается кратко– и среднесрочных перспектив, ясно, что происходит повсюду. Мы движемся в мир протекционизма – забудьте о так называемой глобализации. Мы идем к намного большей прямой роли правительств в производстве. Даже США и Британия частично национализируют банки и умирающие крупные предприятия. Мы идем к правительствам популистского перераспределения, что может принять форму или левоцентристской социал-демократии, или крайне правого авторитаризма. И мы идем к острому социальному конфликту внутри стран, где каждый борется за свой кусок пирога».

А. А. Манчук, Кровь Донбасса, 2014

Между крайними разновидностями политических режимов (авторитарным и демократическим) существует огромное количество переходных форм, тяготеющих либо к авторитаризму, либо к демократии.

А. В. Селянин, Теория государства и права. Ответы на экзаменационные вопросы, 2009

Для своего времени классическая империя была передовой формой государственной организации, которая стала изживать себя лишь к середине XIX века с появлением и утверждением новых, более жизнеспособных образцов государственного устройства. Однако в XX столетии появились «вторичные империи». Это особые (диктаторские) модификации империй, сохранившие их главную сущность – авторитаризм и производные от него свойства политики – экспансионизм и колониализм.

Эмиль Паин, Между империей и нацией. Модернистский проект и его традиционалистская альтернатива в национальной политике России, -1

Спор о соотношении силы и свободы очень стар, как сам мир. Он и по сей день порождает спекуляции на темы диктатуры и авторитаризма. Но наша позиция предельно ясна: только сильное, эффективное (если кому-то не нравится слово «сильное», скажем – эффективное) государство и демократическое государство в состоянии защитить гражданские, политические, экономические свободы, способно создать условия для благополучной жизни людей и для процветания нашей Родины.

Г. О. Павловский, План президента Путина. Руководство для будущих президентов России, -1

Рассмотренные выше две модели преобразований определяются в современной науке как конституционная реформа и конституционная революция. Конституционная реформа – это такие изменения основного закона, которые осуществляются в соответствии с его собственными нормами и, следовательно, представляют собой дальнейшее правовое развитие в новой социально-политической реальности. Подобные реформы, являющиеся способом конституционной модернизации, могут быть осуществлены путем внесения поправок к конституции или судебного толкования ее норм, причем носят иногда весьма радикальный характер. Данный вариант возможен в тех случаях, когда порядок и процедуры реформирования конституции четко зафиксированы в ней самой, и в то же время существует широкий социальный консенсус в отношении их применения. Это открывает путь контролируемого процесса конституционных изменений – договорной модели переходного периода от авторитаризма к демократии. Конституционная революция (или конституционный переворот) – такие радикальные изменения основного закона, которые не вытекают из его собственных положений и норм и, следовательно, ведут к созданию совершенно новой конституции. Данные изменения могут иметь формальное выражение (в виде принятия новой конституции) или не иметь его и осуществляться фактически при сохранении старой конституции (в этом случае возникает феномен так называемой параллельной конституции).

А. Н. Медушевский, Размышления о современном российском конституционализме, 2015

Если система власти присуща антидемократическим политическим режимам, то ее называют авторитаризмом, который сочетается с личной диктатурой.

Наталья Бурханова, Экономическая география, -1

На фоне плюралистической «революции» начала 90-х советское общество могло показаться каким-то оплотом консерватизма, однако по существу это была, конечно же, сложная смесь, химера, соединившая в себе, например, четкие черты интернационализма и шовинизма, идеологемы гуманизма и авторитаризма. Наивен тот, кто видит в этом лишь лицемерие, но не видит естественной для модернистской системы внутренней связи. Наивен и тот, кто на пороге XXI века не считает возможным появления гибридов типа «космополитическая диктатура» либо же «демократический фашизм».

В. В. Аверьянов, Стратегия Русской доктрины. Через диктатуру к государству правды, 2014

Открыто авторитарные конституции в настоящее время встречаются крайне редко, обычно реальный авторитаризм бывает прикрыт демагогическими лозунгами. В тоталитарных конституциях тоже есть некоторые демократические положения.

В. Е. Чиркин, Сравнительное конституционное право. Учебное пособие для магистрантов и аспирантов, 2011

Если использовать современную терминологию, то афинский политический режим времен Перикла можно определить как популистский авторитаризм. Плутарх заметил, что «в молодости Перикл очень боялся народа: собою он казался похожим на тирана Писистрата; его приятный голос, легкость и быстрота языка в разговоре этим сходством наводили страх на очень старых людей» (Плутарх, Жизнеописания, Перикл, 7). Прав Аристотель: трудно, а подчас невозможно провести границу между популистским авторитаризмом (крайней демократией) и тиранией.

И. Ю. Козлихин, Избранные труды, 2012

В этом смысле идеология православия, католицизма, ислама не только хорошо вписывается в авторитаризм, но служит для него эффективным инструментом воздействия на людей и основой вообще всех идеологических конструкций, воздвигаемых системой. Так же как англиканская церковь и протестантизм стали основой либеральной демократии в Англии и США.

Георгий Долин, Понять Россию. Опыт логической социологии нации, 2012

Психология личности. Специалисты проанализировали множество личностных конструктов, релевантных для понимания терроризма (Адорно и др., 2001; Гиппенрейтер, Фаликман, 2006; Леонгард, 1981; Frager, Fadiman, 2002 и др.). Такие личностные характеристики, как авторитаризм, фанатизм, моральное поведение, нетерпимость к неопределенности, включаются в анализ синдрома «истинного правоверного», стремящегося разрушить жизнь других людей. Возможно, что движущие силы быстрых социальных изменений связаны с проявлением пренебрежения и неуважения к традиционным способам жизни, нетерпимости к другим точкам зрения и представлениям. Именно иностранец, «чужой» рассматривается как угроза существованию устоявшейся картины мира. Возникает стремление слепо следовать за харизматическими лидерами, которые предлагают упрощенные, но внешне логичные ответы и быстро вызывают в сознании ведомых реакции, снижающие состояние стресса и неопределенности.

В. А. Соснин, Современный терроризм. Социально-психологический анализ, 2008

В работах философов Франкфуртской школы (прежде всего М. Хоркхай-мера, Т. Адорно, В. Беньямина, Г. Маркузе) отражается судьба целой эпохи. Находясь в оппозиции к европейским научным институтам, эти философы и теоретики общества смогли перешагнуть границы, поставленные официальной наукой. Представители Франкфуртской школы активно выступали против фашизма, участвовали в дискуссии о философских рукописях «молодого» К. Маркса[39], писали гневные эссе против дегуманизации культуры. Несмотря на глубокие сомнения относительно духа Просвещения[40], франкфуртцы сохранили верность идеалу гуманистического общества. Ими были исследованы социальные корни и природа авторитаризма (М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Э. Фромм), психология нацизма. Например, Герберт Маркузе выступил против попыток использования нацистами философии Гегеля в защиту своей античеловеческой идеологии[41]. Когда в Германии к власти пришли национал-социалисты, франкфуртцы были вынуждены эмигрировать в США[42].

В. В. Бурматов, Современные революционные технологии. Стратегия, технология и тактика «цветных» революций, 2011

Шовинизм понимается как чрезмерный патриотизм с апелляцией к военной силе, а также как ультранационализм (в трактовке «гражданской нации») с элементами авторитаризма.

И. Н. Блохин, Журналистика в этнокультурном взаимодействии, 2013

Ранние объяснения суицидального терроризма, предложенные психологами в 1980-е годы, столкнулись с неразрешимыми противоречиями. Внимание психологов привлекал не столько терроризм как социальное явление, сколько сама личность террориста и непосредственные мотивы совершения теракта. В зависимости от теоретических оснований они объяснялись нарциссической агрессией, социопатией, стремлением к власти, утратой смысла жизни и переживанием собственной беспомощности, фрустрацией и т. д. (Morf, 1970; Pearlstein, 1991). Существует мнение, что террорист-смертник является патологической личностью, характерные черты которой – нарциссическая агрессия, переживание страха, депрессивные состояния, чувство вины, авторитаризм, приписывание себе и другим недостатка мужественности, эгоцентризм, крайняя экстраверсия (Russel, Miller, 1983). И вместе с тем в своем большинстве теракты четко спланированы по времени, направлены на тщательно отобранные мишени и преследуют отчетливые политические цели. Сами террористы-смертники, даже чудом избежав гибели, чаще всего не отказываются от выбранного ими пути.

В. А. Соснин, Психология терроризма и противодействие ему в современном мире, 2016