Неточные совпадения
Было, я думаю, около половины одиннадцатого, когда я, возбужденный и, сколько помню, как-то странно рассеянный, но с окончательным
решением в сердце, добрел до своей квартиры. Я не торопился, я знал уже, как поступлю. И вдруг, едва только я вступил в наш коридор, как точас же понял, что стряслась новая беда и произошло необыкновенное усложнение дела: старый
князь, только что привезенный из Царского Села, находился в нашей квартире, а при нем была Анна Андреевна!
— Аркадий Макарович, мы оба, я и благодетель мой,
князь Николай Иванович, приютились у вас. Я считаю, что мы приехали к вам, к вам одному, и оба просим у вас убежища. Вспомните, что почти вся судьба этого святого, этого благороднейшего и обиженного человека в руках ваших… Мы ждем
решения от вашего правдивого сердца!
Любопытно то, за кого эти светские франты почитают друг друга и на каких это основаниях могут они уважать друг друга; ведь этот
князь мог же предположить, что Анна Андреевна уже знает о связи его с Лизой, в сущности с ее сестрой, а если не знает, то когда-нибудь уж наверно узнает; и вот он «не сомневался в ее
решении»!
Версилов объяснил мне (уже потом у меня), что
князь настоял на своем и положил обвенчаться с Лизой при первой возможности, еще до
решения суда.
Он не подозревал, например, что Епанчины, имея в предположении такой важный шаг, как
решение судьбы их дочери, и не посмели бы не показать его,
князя Льва Николаевича, старичку сановнику, признанному покровителю их семейства.
— На месте редактора я бы не напечатал; что же касается вообще до записок очевидцев, то поверят скорее грубому лгуну, но забавнику, чем человеку достойному и заслуженному. Я знаю некоторые записки о двенадцатом годе, которые… Я принял
решение,
князь; я оставляю этот дом, — дом господина Лебедева.
— Милый
князь, — продолжал
князь Щ., — да вспомните, о чем мы с вами говорили один раз, месяца три тому назад; мы именно говорили о том, что в наших молодых новооткрытых судах можно указать уже на столько замечательных и талантливых защитников! А сколько в высшей степени замечательных
решений присяжных? Как вы сами радовались, и как я на вашу радость тогда радовался… мы говорили, что гордиться можем… А эта неловкая защита, этот странный аргумент, конечно, случайность, единица между тысячами.
Я объяснил при этом мою догадку, что, во-первых, вероятно, дурной исход процесса сильно расстроил и потряс его, не говоря уже о том, насколько было уязвлено его самолюбие торжеством над ним
князя и сколько негодования возродилось в нем при таком
решении дела.
Пустившись на этакое
решение, чтобы подслушивать, я этим не удовольнился, а захотел и глазком что можно увидеть и всего этого достиг: стал тихонечко ногами на табуретку и сейчас вверху дверей в пазу щелочку присмотрел и жадным оком приник к ней. Вижу,
князь сидит па диване, а барыня стоит у окна и, верно, смотрит, как ее дитя в карету сажают.
По тону голоса
князя и по выражению лица его Елена очень хорошо поняла, что его не своротишь с этого
решения и что на него, как она выражалась, нашел бычок старых идей; но ей хотелось, по крайней мере, поязвить его умственно.
Он по очереди работал с Брюсом, с
князем Долгоруким, с генерал-полицмейстером Девиером и продиктовал Ибрагиму несколько указов и
решений.
Тут же историк замечает, что отсутствие письменных постоянных правил суда зависело от того, что
князья «судили народ по необходимости и для собственного прибытка» и потому старались избирать кратчайший и простейший способ
решения тяжеб…
— Харрабаджа! [Харрабаджа — воинственный, восторженный крик у горцев.] — безумно крикнул Абрек, и его воинственный крик далеко раскатился зловещим эхо по горным теснинам. — Харрабаджа! Велик Аллах и Магомет, пророк его… Будь благословен на мудром
решении, ага-Бекир!.. Теперь я насыщусь вполне моим мщением!..
Князь горийский попомнит, как он оскорбил вольного сына гор.
Князь горийский — завтра же найдет в саду труп своей дочери! Харрабаджа!
Это происходило не потому, что болезнь на самом деле подействовала роковым образом на его умственные способности, но потому, что
князь пришел к окончательному
решению, несмотря на все убеждения графа Петра Игнатьевича, порвать все свои связи со «светом» и уехать в Луговое, где уже строили, по его письменному распоряжению, небольшой деревянный дом.
Григорий Лукъянович знал со слов гонца о содержании грамоты, и получение ее именно в тот день, когда царь ехал оказать великую милость семейству
князей Прозоровских, было как раз на руку свирепому опричнику, желавшему во что бы то ни стало изменить
решение царя относительно помилования жениха княжны Евпраксии, что было возможно лишь возбудив в нем его болезненную подозрительность. Он достиг этой цели.
В нем
князь Никита, с свойственной ему дипломатическою осторожностью, весьма пространно и весьма туманно говорил и за, и против предпринятого его братом
решения.
Первой задачей графа Иосифа Яновича Свянторжецкого было узнать подробности кровавой катастрофы в Зиновьеве. Ехать на место было неудобно, а единственным свидетелем ее был в Петербурге
князь Сергей Сергеевич Луговой, отношения с которым у графа Свянторжецкого были более чем холодные. Надо было постараться с ним сблизиться. В этом помогло графу его
решение временно отстраниться от княжны Людмилы Васильевны Полторацкой.
Комиссия состояла из трех членов: фельдмаршалов —
князя Трубецкого и Бутурлина и графа Александра Шувалова. Секретарем был Волков. Комиссия ставила арестованным бесконечные вопросы и требовала пространных ответов. Ответы были даны, но
решение еще не выходило. Бестужев содержался под арестом в своем собственном доме.
Брату ж ее, после
решения великого
князя, оставалось выехать из Руси.
— Не утешайте меня, княжна, — не выдержал наконец
князь Сергей Сергеевич, — я не нуждаюсь в этом утешении, хотя не скрою от вас, что ваше неожиданное
решение до боли сжало мне сердце…
Этим
решением окончилась беседа
князя Василия с самоотверженным другом его дочери — Яковом Потаповым.
Тот подтвердил, сославшись даже на кассационные
решения.
Князь Владимир написал прошение и следователю.
— Я со своей стороны дал ему свое согласие, но сказал, что тебя не неволю и окончательное
решение зависит от тебя. Конечно,
князь — лучшая партия в Москве, но брак без склонности, без любви не может быть счастлив даже среди довольства и роскоши, золота.
Яков Потапович со страхом глядел на нее и как-то всем существом своим чувствовал, что она говорит одну правду: что ни
князь, ни он не в силах будут изменить созревшего в ее уме
решения.
Так решил
князь. Это
решение не только совершенно успокоило его, но даже окрылило надежды на радужное будущее. Если действительно предок его вышел из гроба и явился к нему, то, несомненно, из его слов можно заключить, что он не очень рассержен за нарушение им,
князем Сергеем Сергеевичем, его векового заклятия. Иначе он был бы грозней, суровей и не предостерегал бы его от беды, которая висит над головой любимой им девушки.
Князь Василий тоже заметил некоторые странности в отношениях своего будущего зятя к невесте, но, как и княжна, приписал его холодную с ней сдержанность сиротскому положению юноши, а также беспокойству за челобитье, и уважению, питаемому им к нему и княжне; ему даже нравилось такое поведение молодого человека, не позволявшего себе увлекаться до
решения его участи царем и до свадьбы.
Записка эта, от которой несся тонкий аромат любимых духов княжны, заставила сильно забиться сердце
князя Лугового. Он понял, что она явилась результатом свидания Зиновьева с его племянницей, а потому несомненно, что назначенный в ней час — час
решения его участи. Несколько раз перечитал он дорогую записку, стараясь между строк проникнуть в мысли ее писавшей, угадать по смыслу и даже по почерку ее настроение.
После горячих прений, решено было предстать перед великим
князем, чтобы от него лично узнать его окончательное
решение.
Став положительно эгоистом, охранявшим лишь свой собственный покой, Сергей Семенович остался доволен этим принятым им
решением. Однако по истечении года траура княжны этот разговор ему пришлось возобновить.
Князь Сергей Сергеевич Луговой нетерпеливо ждал этого срока.
Вернувшись из места своего заключения в дом своей жены,
князь застал у нее тестя и тещу. Семейный синклит изрек ему свое
решение.
Эта мысль холодила ему сердце, но самолюбие вступило в свои права, и
князь не нашел возможным просить любимую им девушку изменить ее
решение.
В течение десяти дней, протекших с этого памятного для Якова Потаповича утра, он несколько раз еще виделся с своею матерью, открыл ей свою душу, рассказал события последних лет, свою любовь к княжне Евпраксии, свой вещий сон и свое
решение спасти
князя Воротынского, пожертвовав своею, никому не нужною жизнью.
Верный своему последнему
решению, Яков Потапович ничем не выдал ни перед
князем, ни перед княжной, ни даже перед зорко и внимательно присматривавшейся к нему Танюшей случайно открытую им тайну собиравшейся над княжеским домом грозы.
Великий
князь Николай Павлович одобрил это
решение своего брата Михаила и даже отправил к нему генерала Толля, начальника главного штаба первой армии, главная квартира которой находилась в Могилеве на Днестре, прибывшего в столицу с тайным поручением к новому императору от главнокомандующего этой армией, графа Сакена, выразив ему желание, чтобы он оставался в Неннале с великим
князем, под предлогом, что они ожидают императора.
Сердце
князя Сергея Сергеевича сжалось мучительной тоской. Ему суждено было при роковых условиях переживать смерть своей невесты. Лучше было бы, если бы он тогда, в Зиновьеве, узнал бы об этом. Теперь, быть может, горечь утраты уже притупилась бы в его сердце. Судьба решила отнять у него любимую девушку — ее не существовало. Надо было примириться с таким
решением судьбы. И он бы примирился.
Ведь это самое
решение, высказанное им, выдало ему с головой княжну Людмилу, открыло ему ее чувство к нему,
князю.
— Когда же вы мне позволите заехать узнать окончательное
решение? — спросил
князь Баратов.
Старик пошел, но при уходе бросил на молодого
князя взгляд, полный искреннего сожаления. На его светлых глазах блестели слезы. На
князя Сергея Сергеевича эта сцена между тем произвела тяжелое впечатление. Он стал быстро ходить по террасе, стараясь сильным движением побороть внутреннее волнение. Он, однако, решился во что бы то ни стало поставить на своем. Препятствие, в виде неуместного противоречия Терентьича, еще более укрепило его в этом
решении. Он стал с нетерпением ожидать прибытия в парк рабочих.
Князь Сергей Сергеевич сидел ошеломленный таким
решением.
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого
решения не переезжал от
князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу.
— И нельзя иначе? — спросила она.
Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это
решение.
Княжна Марья подходила в тот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится
решение ее судьбы, но что и знают то, чтò она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера
князя Василья, который с горячею водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
— Когда же ты получил? Из Ольмюца? — повторяет
князь Василий, которому будто нужно это знать для
решения спора.
Еще счастливее!» Так думал, одеваясь,
князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного
решения.
— И это последнее мое слово, знай, последнее…» — кончил
князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое
решение.
Возвратившись из своей поездки,
князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого
решения.