Неточные совпадения
— В университете учатся немцы,
поляки, евреи, а из русских только дети попов. Все остальные россияне не учатся, а увлекаются поэзией безотчетных поступков. И страдают внезапными припадками испанской гордости. Еще вчера парня тятенька за волосы драл, а сегодня парень считает небрежный ответ или косой взгляд профессора поводом для дуэли. Конечно, столь задорное поведение можно счесть за необъяснимо быстрый рост личности, но я склонен
думать иначе.
— Я, дура, к нему тоже забежала, всего только на минутку, когда к Мите шла, потому разболелся тоже и он, пан-то мой прежний, — начала опять Грушенька, суетливо и торопясь, — смеюсь я это и рассказываю Мите-то: представь, говорю, поляк-то мой на гитаре прежние песни мне вздумал петь,
думает, что я расчувствуюсь и за него пойду.
Я сначала
думала, что он этого своего длинного поляка-то стыдится.
— Еще бы не раздражен, завтра судят. И шла с тем, чтоб об завтрашнем ему мое слово сказать, потому, Алеша, страшно мне даже и
подумать, что завтра будет! Ты вот говоришь, что он раздражен, да я-то как раздражена! А он об
поляке! Экой дурак! Вот к Максимушке небось не ревнует.
Это сообщение меня поразило. Итак — я лишился друга только потому, что он
поляк, а я — русский, и что мне было жаль Афанасия и русских солдат, когда я
думал, что их могут убить. Подозрение, будто я радуюсь тому, что теперь гибнут
поляки, что Феликс Рыхлинский ранен, что Стасик сидит в тюрьме и пойдет в Сибирь, — меня глубоко оскорбило… Я ожесточился и чуть не заплакал…
Вскоре после отъезда П. С. с нас и с
поляков отбирали показания: где семейство находится и из кого состоит. Разумеется, я отвечал, что семейство мое состоит из сестер и братьев, которые живут в Петербурге, а сам холост. По-моему, нечего бы спрашивать, если
думают возвратить допотопных.Стоит взглянуть на адреса писем, которые XXX лет идут через III отделение. Все-таки видно, что чего-то хотят, хоть хотят не очень нетерпеливо…
Мы часто здесь бываем вместе — это единственное мое общество, которое умножается еще тремя
поляками, довольно скучными и пустыми людьми. Поклонитесь Фохту, когда он перестанет на вас дуться. Кончились страдания бедного нашего Краснокутского — я
думаю, он решился умереть, чтоб избавиться от попечения Ивана Федоровича.
А вот не угодно ли вам спросить
поляка Незабитовского, что они
думают о нашем либерализме?
— Нет-с, — возразил священник, — это не то, чтобы мысль или мнение одного человека была, а так как-то в душе каждый как бы
подумал, что
поляки это делают!
— Не
думаю! — отвечал Мартын Степаныч. —
Поляки слишком искренние католики, хотя надо сказать, что во Франции, тоже стране католической, Бем нашел себе самого горячего последователя и самого даровитого истолкователя своего учения, — я говорю о Сен-Мартене.
Оно бы, глядя на одних своих, пожалуй бы и я был склонен заключить, как Кордай д'Армон, но, имея пред очами сих самых
поляков, у которых всякая дальняя сосна своему бору шумит, да раскольников, коих все обиды и пригнетения не отучают любить Русь, поневоле должен ей противоречить и
думать, что есть еще у людей любовь к своему отечеству!
Он
думал теперь о том, как бы полнее удовлетворить тому чувству злобы к
полякам, которое в нем расшевелилось историей этого студента, и внутренний голос подсказал ему следующее решение.
— Тс, тише! что ты орешь, дуралей! — перервал тот же
поляк. — Иль ты
думаешь, что от твоего лба пуля отскочит? Смотри, ясновельможный шутить не любит. Пойдемте, ребята. А ты, хозяин, ступай пе???редом да выведи нас на большую дорогу.
Повелительный голос
поляка представлял такую странную противоположность с наружностию, которая возбуждала чувство, совершенно противное страху, что Алексей, не
думая повиноваться, стоял как вкопанный, глядел во все глаза на пана и кусал губы, чтоб не лопнуть со смеху.
— Да, батюшка! Ей самой некогда перемолвить с тобой словечка, так просила меня… О, ох, родимый! сокрушила ее дочка боярская, Анастасья Тимофеевна. Бог весть, что с ней поделалось: плачет да горюет — совсем зачахла. Боярину прислали из Москвы какого-то досужего
поляка — рудомета, что ль?.. не знаю; да и тот толку не добьется. И нашептывал, и заморского зелья давал, и мало ли чего другого — все проку нет. Уж не с дурного ли глазу ей такая немочь приключилась? Как ты
думаешь, Архип Кудимович?
— Нет, брат Данило! — сказал Суета. — Не говори, он даром смотреть не станет: подлинно господь умудряет юродивых! Мартьяш глух и нем, а кто лучше его справлял службу, когда мы бились с
поляками? Бывало, как он стоит сторожем, так и думушки не
думаешь, спи себе вдоволь: муха не прокрадется.
Вы, как мужчина, может быть, не совсем поймете меня: если б я князя не знала прежде и для блага
поляков нужно было бы сделаться его любовницей, я ни минуты бы не задумалась; но я любила этого человека, я некогда к ногам его кинула всю мою будущность, я
думала всю жизнь мою пройти с ним рука об руку, и он за все это осмеливается в присутствии моем проклинать себя за то, что расстроил свою семейную жизнь, разрушил счастие преданнейшей ему женщины, то есть полуидиотки его супруги!..
— Вот эта ж самая служба родине, — заговорил он немножко нараспев и вкрадчивым голосом, — я
думаю, и нуждалась бы, чтобы вы не расходились с князем: он — человек богатый ж и влиятельный, и добрый! Мы ж
поляки, по нашему несчастному политическому положению, не должны ничем пренебрегать, и нам извинительны все средства, даже обман, кокетство и лукавство женщин…
— Тут дело не в
поляках, — отвечала Елена, — а в угнетенных, в несчастных людях. Кроме того, я не
думаю, чтоб он и против
поляков имел что-нибудь особенное.
— Сочиняет, — сказал Бессонов. — Он и поляк-то не настоящий. Он перешел в православие когда-то очень давно, и я
думаю, что он просто хочет импонировать молодым людям, когда открывает им свою мнимую тайну.
Ну,
думаем себе, может быть у них это так только в хуторах придорожных: тут всегда народ бывает похуже; а вот придем в город, там изменится. Не могли же
поляки совсем без основания нас уверять, что здесь хороши и куконы! Где они, эти куконы? Посмотрим.
Думали сначала на цыган или на
поляков, но ни цыган, ни
поляков нигде не видали; потом падала мысль на поводырей слепого Нефеда, которые курили трубку, но Нефед и его слепой товарищ и их поводыри, оказалось, «пели Лазаря», где-то далеко у чудотворца на празднике, и тогда староста Дементий — старовер и враг курения — подал мысль, что не виновен ли в этом кто-нибудь из молодых «трубокуров», и это первое подозрение Дементий обобщил с другими известными ему подозрениями насчет маленькой солдатки Наташки — шустрой бабенки с огромным renommée [Репутация(франц.),] всесветной куртизанки, из-за которой в деревне было много беспорядка не только между молодыми людьми, но и между старыми.
Мы еще вменяли себе в гражданский долг делать им грациозные книксены, приправленные сентиментальными улыбками. Мы слыхали только, что
поляки хотят свободы — и этого словца для нас было уже достаточно, чтобы мы, во имя либерализма, позволили корнать себя по Днепр, от моря до моря. Они говорили нам, что «это, мол, все наше» — мы кланялись и верили. Не верить и отстаивать «захваченное» было бы не либерально, а мы так боялись, чтобы кто не
подумал, будто мы не либеральны.
— Н-нет… Я позволяю себе
думать, что опасения вашего превосходительства несколько напрасны, — осторожно заметил Колтышко. — Мы ведь ничего серьезного и не ждали от всей этой истории, и не глядели на нее как на серьезное дело. Она была не больше как пробный шар — узнать направление и силу ветра; не более-с! Польская фракция не выдвинула себя напоказ ни единым вожаком; стало быть, никто не смеет упрекнуть отдельно одних
поляков: действовал весь университет, вожаки были русские.
— Господи Боже мой! — продолжал он, — двадцать лет знаю человека, встречаюсь каждый день, и все считал его русским, а он вдруг, на тебе,
поляк оказывается! Вот уж не ожидал-то! Ха-ха-ха! Ну, сюрприз! Точно что сюрприз вы мне сделали! А ведь я какое угодно пари стал бы держать, что славнобубенский стряпчий наш Матвей Осипыч — русак чистокровный!.. Ведь я даже
думал, что он из поповичей!
— А ведь в Питере, пожалуй, и в самом деле
подумают, что здесь и невесть какие красные страсти были, особенно как распишут-то! — Через минуту примолвил он в грустном раздумье: — Ведь этого мужика нашего там-то теперь, гляди, хуже чем
поляка в стары годы почитать станут!
Хромой подает
поляку ружье и
думает...
Отец мой был
поляк и католик. По семейным преданиям, его отец, Игнатий Михайлович, был очень богатый человек, участвовал в польском восстании 1830–1831 годов, имение его было конфисковано, и он вскоре умер в бедности. Отца моего взял к себе на воспитание его дядя, Викентий Михайлович, тульский помещик, штабс-капитан русской службы в отставке, православный. В университете отец сильно нуждался; когда кончил врачом, пришлось
думать о куске хлеба и уехать из Москвы. Однажды он мне сказал...
— Люди свои? два
поляка! —
думал он, — один сын революционерки Стабровской, другой разжалованный.
Тем временем окончательно состоялся Ясский договор с Турцией — Россия сделалась свободной для сведения счетов с Польшей.
Поляки стали
думать об обороне, в апреле решено расширить королевскую власть, сделать заграничный заем и прочее. Но было уже поздно, и через месяц Россия начала военные действия.
— Ну да — если нельзя достать, так тогда, разумеется, нечего… А только, я
думаю, все-таки это пока лучше оставить так… Теперь ведь уж несколько времени прошло, а через год этот
поляк ведь дал слово приехать… Я
думаю, он свое слово сдержит. А вот вы расскажите мне, как по-духовному надо
думать о снах? Пустяки они или нет?
— Да позвольте, пожалуйста, — перебивает вдохновленный Марко рассказчик, — «этак
думать», «этак
думать»; а сами, наверное, вовсе и не знаете, о каком думанье говорится… О воровстве нет и речи, нет и подозрения, а
поляку именно то самое и принадлежит, что сами ему присвоиваете, — то есть именно амбиция.
— Ну, позвольте, позвольте! Однако ведь неверный — это одно дело, а вор — это совсем другое.
Поляки народ амбиционный, и о них этак
думать… не того… нечестно.
Надо оговориться, что Жучок, желая угодить и нашим и вашим, дал знать Волку через доверенного человека о женитьбе Стабровского. «От этого для русской стороны беды никакой не будет, —
думал он, — по крайней мере, на случай, задобрю сильного
поляка в свою пользу».
— Могу вас уверить. Приятель мой Венцеслав Балдевич… Вы не
подумайте между прочим, что я
поляк: я пензенский помещик. Так вот этот самый Венцеслав Балдевич камер-юнкерскую карьеру свою этим устроил. До такого дошел совершенства в игре подушкой, что как раз все кидал ее некоторой особе и заставлял ее наклоняться. А позади этой особы стоит часто другая особа и смотрит вниз… В третьем салоне поместит старушка сынов Марса. В четвертом для пикантной беседы с дамами выберет...
— Берегитесь пробуждения, оно будет ужасно, — сказал Пржшедиловский, — по моему разумению — эмансипация крестьян, напротив, отвратила от России многие бедствия.
Думаю, эта же эмансипация в западных и юго-западных губерниях нагонит черные тучи на дело польское и станет твердым оплотом тех, от кого они ее получили. Вина
поляков в том, что паны до сих пор помышляли только о себе, а хлопы считались у них быдлом. Силен и торжествует только тот народ, где человечество получило свои законные права.
— А! так вы русский? А мы
думали, что вы
поляк с Волыни.
Оно бы, глядючи на одних своих, пожалуй, и я заключить сие склонен; но имея перед очами сих самых
поляков, у которых всякая дальняя сосна своему бору шумит, да раскольников, коих все обиды и пригнетения не отучают любить Руси,
подумаешь, что есть еще и любовь к отечеству своему.
Сенсационное происшествие в нашей конторе:
поляк Зволянский пошел на войну добровольцем, чтобы собственноручно, так сказать, защищать свою Варшаву. Сперва
думали, что это обыкновенная его сенсация, но оказалось вполне серьезно… кто бы мог ожидать от такого болтуна! Не из тучи гром, как говорится. Конечно, служащие устроили ему пышные проводы, на которых я не присутствовал, отговорившись нездоровьем. Пусть патриотствуют без меня, а косых взглядов и усмешек я не боюсь.