Неточные совпадения
Прыщ был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и говорил: не смотрите на то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян, имел алые и сочные губы,
из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все
это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах при малейшем его движении.
На шестой день были назначены губернские выборы. Залы большие и малые были полны дворян в разных мундирах. Многие приехали только к
этому дню. Давно не видавшиеся знакомые, кто из Крыма, кто из Петербурга, кто
из-за границы, встречались в залах. У губернского стола, под портретом Государя, шли прения.
— Да
это газеты все одно говорят, — сказал князь. —
Это правда. Да уж так-то всё одно, что точно лягушки перед грозой.
Из-за них и не слыхать ничего.
Из-за всего
этого сколько мучений, трудов…
Он часто испытывал, что иногда во время спора поймешь то, что любит противник, и вдруг сам полюбишь
это самое и тотчас согласишься, и тогда все доводы отпадают, как ненужные; а иногда испытывал наоборот: выскажешь наконец то, что любишь сам и
из-за чего придумываешь доводы, и если случится, что выскажешь
это хорошо и искренно, то вдруг противник соглашается и перестает спорить.
Да,
это цель,
из-за которой стоит работать.
Что он испытывал к
этому маленькому существу, было совсем не то, что он ожидал. Ничего веселого и радостного не было в
этом чувстве; напротив,
это был новый мучительный страх.
Это было сознание новой области уязвимости. И
это сознание было так мучительно первое время, страх за то, чтобы не пострадало
это беспомощное существо, был так силен, что
из-за него и не заметно было странное чувство бессмысленной радости и даже гордости, которое он испытал, когда ребенок чихнул.
Из театра Степан Аркадьич заехал в Охотный ряд, сам выбрал рыбу и спаржу к обеду и в 12 часов был уже у Дюссо, где ему нужно было быть у троих, как на его счастье, стоявших в одной гостинице: у Левина, остановившегося тут и недавно приехавшего
из-за границы, у нового своего начальника, только что поступившего на
это высшее место и ревизовавшего Москву, и у зятя Каренина, чтобы его непременно привезти обедать.
Он думал о том, что Анна обещала ему дать свиданье нынче после скачек. Но он не видал ее три дня и, вследствие возвращения мужа
из-за границы, не знал, возможно ли
это нынче или нет, и не знал, как узнать
это. Он виделся с ней в последний раз на даче у кузины Бетси. На дачу же Карениных он ездил как можно реже. Теперь он хотел ехать туда и обдумывал вопрос, как
это сделать.
— Хорошо доехали? — сказал сын, садясь подле нее и невольно прислушиваясь к женскому голосу
из-за двери. Он знал, что
это был голос той дамы, которая встретилась ему при входе.
Одна выгода
этой городской жизни была та, что ссор здесь в городе между ними никогда не было. Оттого ли, что условия городские другие, или оттого, что они оба стали осторожнее и благоразумнее в
этом отношении, в Москве у них не было ссор
из-за ревности, которых они так боялись, переезжая в город.
Два мальчика в тени ракиты ловили удочками рыбу. Один, старший, только что закинул удочку и старательно выводил поплавок
из-за куста, весь поглощенный
этим делом; другой, помоложе, лежал на траве, облокотив спутанную белокурую голову на руки, и смотрел задумчивыми голубыми глазами на воду. О чем он думал?
Сбежав до половины лестницы, Левин услыхал в передней знакомый ему звук покашливанья; но он слышал его неясно
из-за звука своих шагов и надеялся, что он ошибся; потом он увидал и всю длинную, костлявую, знакомую фигуру, и, казалось, уже нельзя было обманываться, но всё еще надеялся, что он ошибается и что
этот длинный человек, снимавший шубу и откашливавшийся, был не брат Николай.
Когда встали
из-за стола, Левину хотелось итти за Кити в гостиную; но он боялся, не будет ли ей
это неприятно по слишком большой очевидности его ухаживанья за ней. Он остался в кружке мужчин, принимая участие в общем разговоре, и, не глядя на Кити, чувствовал ее движения, ее взгляды и то место, на котором она была в гостиной.
Она не отвечала и, склонив немного голову, смотрела на него из-подлобья вопросительно своими блестящими
из-за длинных ресниц глазами. Рука ее, игравшая сорванным листом, дрожала. Он видел
это, и лицо его выразило ту покорность, рабскую преданность, которая так подкупала ее.
Провизор спросил по-немецки совета, отпустить ли, и, получив
из-за перегородки согласие, достал пузырек, воронку, медленно отлил из большого в маленький, наклеил ярлычок, запечатал, несмотря на просьбы Левина не делать
этого, и хотел еще завертывать.
— Вот в
этом я, признаюсь, тебе завидую. Я когда возвращаюсь
из-за границы и надеваю
это, — он тронул эксельбанты, — мне жалко свободы.
Со времени своего возвращения
из-за границы Алексей Александрович два раза был на даче. Один раз обедал, другой раз провел вечер с гостями, но ни разу не ночевал, как он имел обыкновение делать
это в прежние годы.
Ведь вы знаете, он уже стрелялся раз
из-за нее же, — сказала она, и брови старушки нахмурились при
этом воспоминании.
— Впрочем, об
этом после.
Это что же
эти все строения? — спросила она, желая переменить разговор и указывая на красные и зеленые крыши, видневшиеся
из-за зелени живых изгородей акации и сирени. — Точно городок.
—
Это я-с, — сказал твердый и приятный женский голос, и
из-за двери высунулось строгое рябое лицо Матрены Филимоновны, нянюшки.
В
это время они поравнялись со мной; я ударил плетью по лошади и выехал
из-за куста…
Вот он раз и дождался у дороги, версты три за аулом; старик возвращался из напрасных поисков за дочерью; уздени его отстали, —
это было в сумерки, — он ехал задумчиво шагом, как вдруг Казбич, будто кошка, нырнул
из-за куста, прыг сзади его на лошадь, ударом кинжала свалил его наземь, схватил поводья — и был таков; некоторые уздени все
это видели с пригорка; они бросились догонять, только не догнали.
Он бросил фуражку с перчатками на стол и начал обтягивать фалды и поправляться перед зеркалом; черный огромный платок, навернутый на высочайший подгалстушник, которого щетина поддерживала его подбородок, высовывался на полвершка
из-за воротника; ему показалось мало: он вытащил его кверху до ушей; от
этой трудной работы, — ибо воротник мундира был очень узок и беспокоен, — лицо его налилось кровью.
И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне видеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей утра; направо и налево гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна на другую, — и все
эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце чуть показалось
из-за темно-синей горы, которую только привычный глаз мог бы различить от грозовой тучи; но над солнцем была кровавая полоса, на которую мой товарищ обратил особенное внимание.
(Из записной книжки Н.В. Гоголя.)] густой щетиною вытыкавший
из-за ивы иссохшие от страшной глушины, перепутавшиеся и скрестившиеся листья и сучья, и, наконец, молодая ветвь клена, протянувшая сбоку свои зеленые лапы-листы, под один из которых забравшись бог весть каким образом, солнце превращало его вдруг в прозрачный и огненный, чудно сиявший в
этой густой темноте.
— Ради самого Христа! помилуй, Андрей Иванович, что
это ты делаешь! Оставлять так выгодно начатый карьер
из-за того только, что попался начальник не того… Что ж
это? Ведь если на
это глядеть, тогда и в службе никто бы не остался. Образумься, образумься. Еще есть время! Отринь гордость и самолюбье, поезжай и объяснись с ним!
— Ах, Павел Иванович, Павел Иванович! — говорил старик Муразов, качая <головою>. — Как вас ослепило
это имущество!
Из-за него вы и бедной души своей не слышите!
— Да шашку-то, — сказал Чичиков и в то же время увидел почти перед самым носом своим и другую, которая, как казалось, пробиралась в дамки; откуда она взялась,
это один только Бог знал. — Нет, — сказал Чичиков, вставши
из-за стола, — с тобой нет никакой возможности играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг.
Этим обед и кончился; но когда встали
из-за стола, Чичиков почувствовал в себе тяжести на целый пуд больше.
— Да я и строений для
этого не строю; у меня нет зданий с колоннами да фронтонами. Мастеров я не выписываю
из-за границы. А уж крестьян от хлебопашества ни за что не оторву. На фабриках у меня работают только в голодный год, всё пришлые,
из-за куска хлеба. Этаких фабрик наберется много. Рассмотри только попристальнее свое хозяйство, то увидишь — всякая тряпка пойдет в дело, всякая дрянь даст доход, так что после отталкиваешь только да говоришь: не нужно.
— Нет, Платон Михайлович, — сказал Хлобуев, вздохнувши и сжавши крепко его руку, — не гожусь я теперь никуды. Одряхлел прежде старости своей, и поясница болит от прежних грехов, и ревматизм в плече. Куды мне! Что разорять казну! И без того теперь завелось много служащих ради доходных мест. Храни бог, чтобы
из-за меня,
из-за доставки мне жалованья прибавлены были подати на бедное сословие: и без того ему трудно при
этом множестве сосущих. Нет, Платон Михайлович, бог с ним.
Даже
из-за него уже начинали несколько ссориться: заметивши, что он становился обыкновенно около дверей, некоторые наперерыв спешили занять стул поближе к дверям, и когда одной посчастливилось сделать
это прежде, то едва не произошла пренеприятная история, и многим, желавшим себе сделать то же, показалась уже чересчур отвратительною подобная наглость.
Ей-<ей>, дело не в
этом имуществе,
из-за которого спорят и режут друг друга люди, точно как можно завести благоустройство в здешней жизни, не помысливши о другой жизни.
Он знак подаст — и все хлопочут;
Он пьет — все пьют и все кричат;
Он засмеется — все хохочут;
Нахмурит брови — все молчат;
Так, он хозяин,
это ясно:
И Тане уж не так ужасно,
И любопытная теперь
Немного растворила дверь…
Вдруг ветер дунул, загашая
Огонь светильников ночных;
Смутилась шайка домовых;
Онегин, взорами сверкая,
Из-за стола гремя встает;
Все встали: он к дверям идет.
Хотя мне в
эту минуту больше хотелось спрятаться с головой под кресло бабушки, чем выходить
из-за него, как было отказаться? — я встал, сказал «rose» [роза (фр.).] и робко взглянул на Сонечку. Не успел я опомниться, как чья-то рука в белой перчатке очутилась в моей, и княжна с приятнейшей улыбкой пустилась вперед, нисколько не подозревая того, что я решительно не знал, что делать с своими ногами.
Но каков был мой стыд, когда вслед за гончими, которые в голос вывели на опушку,
из-за кустов показался Турка! Он видел мою ошибку (которая состояла в том, что я не выдержал) и, презрительно взглянув на меня, сказал только: «Эх, барин!» Но надо знать, как
это было сказано! Мне было бы легче, ежели бы он меня, как зайца, повесил на седло.
После обеда я в самом веселом расположении духа, припрыгивая, отправился в залу, как вдруг
из-за двери выскочила Наталья Савишна с скатертью в руке, поймала меня и, несмотря на отчаянное сопротивление с моей стороны, начала тереть меня мокрым по лицу, приговаривая: «Не пачкай скатертей, не пачкай скатертей!» Меня так
это обидело, что я разревелся от злости.
Казалось, в
этом месте был крепкий и надежный сам собою пункт городской крепости; по крайней мере, земляной вал был тут ниже и не выглядывал
из-за него гарнизон.
— Вот и вас… точно
из-за тысячи верст на вас смотрю… Да и черт знает, зачем мы об
этом говорим! И к чему расспрашивать? — прибавил он с досадой и замолчал, кусая себе ногти и вновь задумываясь.
— И зачем, зачем я ей сказал, зачем я ей открыл! — в отчаянии воскликнул он через минуту, с бесконечным мучением смотря на нее, — вот ты ждешь от меня объяснений, Соня, сидишь и ждешь, я
это вижу; а что я скажу тебе? Ничего ведь ты не поймешь в
этом, а только исстрадаешься вся…
из-за меня! Ну вот, ты плачешь и опять меня обнимаешь, — ну за что ты меня обнимаешь? За то, что я сам не вынес и на другого пришел свалить: «страдай и ты, мне легче будет!» И можешь ты любить такого подлеца?
«Если действительно все
это дело сделано было сознательно, а не по-дурацки, если у тебя действительно была определенная и твердая цель, то каким же образом ты до сих пор даже и не заглянул в кошелек и не знаешь, что тебе досталось,
из-за чего все муки принял и на такое подлое, гадкое, низкое дело сознательно шел? Да ведь ты в воду его хотел сейчас бросить, кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых ты тоже еще не видал…
Это как же?»
Это был человек лет уже за пятьдесят, среднего роста и плотного сложения, с проседью и с большою лысиной, с отекшим от постоянного пьянства желтым, даже зеленоватым лицом и с припухшими веками,
из-за которых сияли крошечные, как щелочки, но одушевленные красноватые глазки.
Раскольников поднял вопросительно брови. Слова Ильи Петровича, очевидно недавно вышедшего
из-за стола, стучали и сыпались перед ним большею частью как пустые звуки. Но часть их он все-таки кое-как понимал; он глядел вопросительно и не знал, чем
это все кончится.
Но, стало быть, и к нему сейчас придут, если так, «потому что… верно, все
это из того же…
из-за вчерашнего…
— Да поверьте же! Да
из-за каких причин я бы стал скрывать перед вами, скажите, пожалуйста! Напротив, мне даже самому
это странно: со мной она как-то усиленно, как-то боязливо целомудренна и стыдлива!
— Нимало. После
этого человек человеку на сем свете может делать одно только зло и, напротив, не имеет права сделать ни крошки добра,
из-за пустых принятых формальностей.
Это нелепо. Ведь если б я, например, помер и оставил бы
эту сумму сестрице вашей по духовному завещанию, неужели б она и тогда принять отказалась?
— А журнал,
это есть, братец ты мой, такие картинки, крашеные, и идут они сюда к здешним портным каждую субботу, по почте,
из-за границы, с тем то есть, как кому одеваться, как мужскому, равномерно и женскому полу. Рисунок, значит. Мужской пол все больше в бекешах пишется, а уж по женскому отделению такие, брат, суфлеры, что отдай ты мне все, да и мало!
Вообразите, она махнула туда, где обедали… к
этому другому генералу, и, вообразите, — таки настояла, вызвала начальника Семена Захарыча, да, кажется, еще
из-за стола.
— Если бы даже
это была и правда, так
из-за тебя же… все-таки ты была бы причиной.