Неточные совпадения
—
Эту лошадь — завтра в деревню. Вчера на Конной у Илюшина взял за сорок рублей киргизку… Добрая. Четыре года. Износу ей не будет… На той неделе обоз с рыбой
из-за Волги пришел. Ну, барышники у них лошадей укупили, а с нас вдвое берут. Зато в долг. Каждый понедельник трешку плати. Легко разве? Так все извозчики обзаводятся. Сибиряки привезут товар в Москву и половину лошадей распродадут…
Я, конечно, был очень рад сделать
это для Глеба Ивановича, и мы в восьмом часу вечера (
это было в октябре) подъехали к Солянке. Оставив извозчика, пешком пошли по грязной площади, окутанной осенним туманом, сквозь который мерцали тусклые окна трактиров и фонарики торговок-обжорок. Мы остановились на минутку около торговок, к которым подбегали полураздетые оборванцы, покупали зловонную пищу, причем непременно ругались
из-за копейки или куска прибавки, и, съев, убегали в ночлежные дома.
— Экономия: внизу в вагоне пятак, а здесь, на свежем воздухе, три копейки… И не из экономии я езжу здесь, а вот
из-за нее… — И погрозил дымящейся сигарищей. — Именно
эти сигары только и курю… Три рубля вагон, полтора рубля грядка, да-с, — клопосдохс, настоящий империал, потому что только на империале конки и курить можно… Не хотите ли сделаться империалистом? — предлагает мне сигару.
— Обворовываю талантливых авторов! Ведь на
это я пошел, когда меня с квартиры гнали… А потом привык. Я
из-за куска хлеба, а тот имя свое на пьесах выставляет, слава и богатство у него. Гонорары авторские лопатой гребет, на рысаках ездит… А я? Расходы все мои, получаю за пьесу двадцать рублей, из них пять рублей переписчикам… Опохмеляю их, оголтелых, чаем пою… Пока не опохмелишь, руки-то у них ходуном ходят…
И сразу успех неслыханный. Дворянство так и хлынуло в новый французский ресторан, где, кроме общих зал и кабинетов, был белый колонный зал, в котором можно было заказывать такие же обеды, какие делал Оливье в особняках у вельмож. На
эти обеды также выписывались деликатесы
из-за границы и лучшие вина с удостоверением, что
этот коньяк из подвалов дворца Людовика XVI, и с надписью «Трианон».
Главными покупателями были повара лучших трактиров и ресторанов, а затем повара барские и купеческие, хозяйки-купчихи и кухарки. Все
это толклось, торговалось, спорило
из-за копейки, а охотнорядец рассыпался перед покупателем, памятуя свой единственный лозунг: «не обманешь — не продашь».
Человек, игравший «Ваньку», рассказал, что
это «представление» весьма старинное и еще во времена крепостного права служило развлечением крепостным,
из-за него рисковавшим попасть под розги, а то и в солдаты.
За
эту табакерку он заплатил бешеные деньги в Париже, потому что
это была табакерка Наполеона I.
Из-за нее, как рассказывал владелец, Наполеон проиграл Ватерлоо, так как, нюхая табак, недослышал доклада адъютанта, перепутал направления и двинул кавалерию по пересеченной местности, а пехоту — по равнине.
Верхний полукруг окна осветился выглянувшей
из-за облака луной, снова померк… Часы бьют полночь. С двенадцатым ударом
этих часов в ближайшей зале забили другие — и с новым двенадцатым ударом в более отдаленной зале густым, бархатным басом бьют старинные английские часы, помнящие севастопольские разговоры и, может быть, эпиграммы на царей Пушкина и страстные строфы Лермонтова на смерть поэта…
— Ну, и почему-то Анна Павловна сказала, что он не хочет оттого, что вы тут. Разумеется, это было некстати, но
из-за этого, из-за вас вышла ссора. А вы знаете, как эти больные раздражительны.
Неточные совпадения
Прыщ был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и говорил: не смотрите на то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян, имел алые и сочные губы,
из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все
это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах при малейшем его движении.
На шестой день были назначены губернские выборы. Залы большие и малые были полны дворян в разных мундирах. Многие приехали только к
этому дню. Давно не видавшиеся знакомые, кто из Крыма, кто из Петербурга, кто
из-за границы, встречались в залах. У губернского стола, под портретом Государя, шли прения.
— Да
это газеты все одно говорят, — сказал князь. —
Это правда. Да уж так-то всё одно, что точно лягушки перед грозой.
Из-за них и не слыхать ничего.
Из-за всего
этого сколько мучений, трудов…
Он часто испытывал, что иногда во время спора поймешь то, что любит противник, и вдруг сам полюбишь
это самое и тотчас согласишься, и тогда все доводы отпадают, как ненужные; а иногда испытывал наоборот: выскажешь наконец то, что любишь сам и
из-за чего придумываешь доводы, и если случится, что выскажешь
это хорошо и искренно, то вдруг противник соглашается и перестает спорить.