Неточные совпадения
— За что он нас раскостил? — говорили одни, — мы к нему всей
душой, а он послал нас искать
князя глупого!
Он оставляет раут тесный,
Домой задумчив едет он;
Мечтой то грустной, то прелестной
Его встревожен поздний сон.
Проснулся он; ему приносят
Письмо:
князь N покорно просит
Его на вечер. «Боже! к ней!..
О, буду, буду!» и скорей
Марает он ответ учтивый.
Что с ним? в каком он странном сне!
Что шевельнулось в глубине
Души холодной и ленивой?
Досада? суетность? иль вновь
Забота юности — любовь?
«Так ты женат! не знал я ране!
Давно ли?» — «Около двух лет». —
«На ком?» — «На Лариной». — «Татьяне!»
«Ты ей знаком?» — «Я им сосед». —
«О, так пойдем же».
Князь подходит
К своей жене и ей подводит
Родню и друга своего.
Княгиня смотрит на него…
И что ей
душу ни смутило,
Как сильно ни была она
Удивлена, поражена,
Но ей ничто не изменило:
В ней сохранился тот же тон,
Был так же тих ее поклон.
Это — не наша, русская бражка, возбуждающая лирическую чесотку
души, не варево
князя Кропоткина, графа Толстого, полковника Лаврова и семинаристов, окрестившихся в социалисты, с которыми приятно поболтать, — нет!
С такою же силой скорби шли в заточение с нашими титанами, колебавшими небо, их жены, боярыни и княгини, сложившие свой сан, титул, но унесшие с собой силу женской
души и великой красоты, которой до сих пор не знали за собой они сами, не знали за ними и другие и которую они, как золото в огне, закаляли в огне и дыме грубой работы, служа своим мужьям —
князьям и неся и их, и свою «беду».
Я с ним про себя в
душе моей согласился; но на действительность надо было смотреть все-таки шире: старичок
князь разве был человек, жених?
— Уйди от меня. Я каторжная, а ты
князь, и нечего тебе тут быть, — вскрикнула она, вся преображенная гневом, вырывая у него руку. — Ты мной хочешь спастись, — продолжала она, торопясь высказать всё, что поднялось в ее
душе. — Ты мной в этой жизни услаждался, мной же хочешь и на том свете спастись! Противен ты мне, и очки твои, и жирная, поганая вся рожа твоя. Уйди, уйди ты! — закричала она, энергическим движением вскочив на ноги.
— Вправду долг. Ведь я, Алеша, ему за тебя шампанского сверх всего обещала, коль тебя приведет. Катай шампанского, и я стану пить! Феня, Феня, неси нам шампанского, ту бутылку, которую Митя оставил, беги скорее. Я хоть и скупая, а бутылку подам, не тебе, Ракитка, ты гриб, а он
князь! И хоть не тем
душа моя теперь полна, а так и быть, выпью и я с вами, дебоширить хочется!
Но прежде просил Кирила Петровича приехать к нему в гости с Марьей Кириловной, и гордый Троекуров обещался, ибо, взяв в уважение княжеское достоинство, две звезды и три тысячи
душ родового имения, он до некоторой степени почитал
князя Верейского себе равным.
«
Князь Дмитрий Голицын, — сказал как-то лорд Дюрам, — настоящий виг, виг в
душе».
— А вы заметили, ma chиre, гусара, который подле правого крылоса стоял? — шушукаются между собой девицы, — это гвардеец. Из Петербурга,
князь Телепнев-Оболдуй. Двенадцать тысяч
душ, ma chиre! две-над-цать!
Оно принадлежало троим владельцам, из которых матушка и
князь Г. владели равными частями (приблизительно по тысяче двести
душ каждый), а граф З. — меньшею частью, около шести сот
душ (впоследствии матушка, впрочем, скупила эту часть).
Сиятельнейший
князь, я низок и
душой и духом, но спросите всякого даже подлеца, не только низкого человека: с кем ему лучше дело иметь, с таким ли, как он, подлецом, или с наиблагороднейшим человеком, как вы, искреннейший
князь?
Князь высказал свою фразу из прописей в твердой уверенности, что она произведет прекрасное действие. Он как-то инстинктивно догадался, что какою-нибудь подобною, пустозвонною, но приятною, фразой, сказанною кстати, можно вдруг покорить и умирить
душу такого человека и особенно в таком положении, как генерал. Во всяком случае, надо было отпустить такого гостя с облегченным сердцем, и в том была задача.
Князь и действительно сидел, чуть не бледный, за круглым столом и, казалось, был в одно и то же время в чрезвычайном страхе и, мгновениями, в непонятном ему самому и захватывающем
душу восторге.
— Вы удивительны,
князь; вы не верите, что он способен убить теперь десять
душ.
Оно внушает страдание, оно захватывает всю
душу, оно… и жгучее, мучительное воспоминание прошло вдруг по сердцу
князя.
Он воротился смущенный, задумчивый; тяжелая загадка ложилась ему на
душу, еще тяжелее, чем прежде. Мерещился и
князь… Он до того забылся, что едва разглядел, как целая рогожинская толпа валила мимо его и даже затолкала его в дверях, наскоро выбираясь из квартиры вслед за Рогожиным. Все громко, в голос, толковали о чем-то. Сам Рогожин шел с Птицыным и настойчиво твердил о чем-то важном и, по-видимому, неотлагательном.
Рогожин, видимо, понимал впечатление, которое производил; но хоть он и сбивался вначале, говорил как бы с видом какой-то заученной развязности, но
князю скоро показалось, что в нем не было ничего заученного и даже никакого особенного смущения: если была какая неловкость в его жестах и разговоре, то разве только снаружи; в
душе этот человек не мог измениться.
— И будет каяться! — закричал Рогожин, — будешь стыдиться, Ганька, что такую… овцу (он не мог приискать другого слова) оскорбил!
Князь,
душа ты моя, брось их; плюнь им, поедем! Узнаешь, как любит Рогожин!
— Эх,
князь! У тебя всегда сальности на уме. Ты же понимаешь, что я не о женщине говорю, а о человеке, не о мясе, а о
душе.
Анна Гавриловна, — всегда обыкновенно переезжавшая и жившая с Еспером Иванычем в городе, и видевши, что он почти каждый вечер ездил к
князю, — тоже, кажется, разделяла это мнение, и один только ум и высокие качества сердца удерживали ее в этом случае: с достодолжным смирением она сознала, что не могла же собою наполнять всю жизнь Еспера Иваныча, что, рано или поздно, он должен был полюбить женщину, равную ему по положению и по воспитанию, — и как некогда принесла ему в жертву свое материнское чувство, так и теперь
задушила в себе чувство ревности, и (что бы там на сердце ни было) по-прежнему была весела, разговорчива и услужлива, хотя впрочем, ей и огорчаться было не от чего…
Последний был дядя, Семен Валковский, да тот только в Москве был известен, да и то тем, что последние триста
душ прожил, и если б отец не нажил сам денег, то его внуки, может быть, сами бы землю пахали, как и есть такие
князья.
Прошло несколько лет, как вдруг в соседнее имение, село Васильевское, в котором считалось девятьсот
душ, приехал из Петербурга помещик,
князь Петр Александрович Валковский.
— С величайшим удовольствием, — отвечал
князь, — и позвольте мне прибавить от всей
души, что я редко в ком встречал более благоразумного и ясного взгляда на такие дела… Но вот, кажется, и Алеша.
—
Князь Лев Михайлыч особа престарелая-с; они, так сказать, закалены в горниле опытности, а у вас
душа мягкая-с!.. Вы все равно как дети на огонь бросаетесь, — прибавил он, ласково улыбаясь.
Шифель. Шалун! а зачем же было поступать так неосторожно?.. ну, да бог милостив, как-нибудь дело устроится:
князь у нас человек
души необыкновенной; это, можно сказать, ангел, а не человек…
Забиякин. Ваше сиятельство изволите говорить: полицеймейстер! Но неужели же я до такой степени незнаком с законами, что осмелился бы утруждать вас, не обращавшись прежде с покорнейшею моею просьбой к господину полицеймейстеру! Но он не внял моему голосу,
князь, он не внял голосу оскорбленной
души дворянина… Я старый слуга отечества,
князь; я, может быть, несколько резок в моей откровенности,
князь, а потому не имею счастия нравиться господину Кранихгартену… я не имею утонченных манер,
князь…
Нет, мне самому нужно говорить с
князем, он поймет… да, он поймет, что я дворянин… у него русская
душа… у меня было два свидетельства…
— Видите, — начал Иван Северьяныч, — мой
князь был человек
души доброй, но переменчивой.
«Пти-ком-пё», — говорю, и сказать больше нечего, а она в эту минуту вдруг как вскрикнет: «А меня с красоты продадут, продадут», да как швырнет гитару далеко с колен, а с головы сорвала косынку и пала ничком на диван, лицо в ладони уткнула и плачет, и я, глядя на нее, плачу, и
князь… тоже и он заплакал, но взял гитару и точно не пел, а, как будто службу служа, застонал: «Если б знала ты весь огонь любви, всю тоску
души моей пламенной», — да и ну рыдать.
Так, молодой
князь Букиазба, уже в четырнадцатилетнем возрасте, без промаху сажал желтого в среднюю лузу; и однажды, тайно от родителей, поступил маркёром в Малоярославский трактир, за что был высечен; молодой граф Мамелфин столь был склонен к философским упражнениям, что, имея от роду тринадцать лет, усомнился в бессмертии
души, за что был высечен; молодой граф Твэрдоонто тайком от родителей изучал латинскую грамматику, за что был высечен; молодой подпрапорщик Бедокуров, в предвидении финансовой карьеры, с юных лет заключал займы, за что был высечен.
— Нет, не строгий, а дельный человек, — возразил
князь, — по благородству чувств своих — это рыцарь нашего времени, — продолжал он, садясь около судьи и ударяя его по коленке, — я его знаю с прапорщичьего чина; мы с ним вместе делали кампанию двадцать восьмого года, и только что не спали под одной шинелью. Я когда услышал, что его назначили сюда губернатором, так от
души порадовался. Это приобретение для губернии.
Во весь остальной вечер он был мрачен. Затаенные в
душе страдания подняли в нем по обыкновению желчь. Петр Михайлыч спросил было, как у
князя проводилось время. Калинович сделал гримасу.
В маленьком городишке все пало ниц перед ее величием, тем более что генеральша оказалась в обращении очень горда, и хотя познакомилась со всеми городскими чиновниками, но ни с кем почти не сошлась и открыто говорила, что она только и отдыхает
душой, когда видится с
князем Иваном и его милым семейством (
князь Иван был подгородный богатый помещик и дальний ее родственник).
При таких широких размахах жизни
князь, казалось, давно бы должен был промотаться в пух, тем более, что после отца, известного мота, он получил, как все очень хорошо знали, каких-нибудь триста
душ, да и те в залоге.
— Именно, — подхватила Настенька, — и в нем всегда была эта наклонность. Форма ему иногда закрывала глаза на такое безобразие, которое должно было с первого же разу возмутить
душу. Вспомни, например, хоть свои отношения с
князем, — прибавила она Калиновичу, который очень хорошо понимал, что его начинают унижать в споре, а потому рассердился не на шутку.
— А! Вы думаете в Петербург? — спросил
князь совершенно простодушным тоном и потом, все еще не выпуская руки Калиновича, продолжал: — С богом… от
души желаю вам всякого успеха и, если встретится какая-нибудь надобность, не забывайте нас, ваших старых друзей: черкните строчку, другую.
Как демона-соблазнителя слушал Калинович
князя. «И все бы это могло быть моим!» — шевельнулось в глубине
души его.
Князь Василий Львович, сидя за большим круглым столом, показывал своей сестре, Аносову и шурину домашний юмористический альбом с собственноручными рисунками. Все четверо смеялись от
души, и это понемногу перетянуло сюда гостей, не занятых картами.
— Сударыня, — не слушал капитан, — я, может быть, желал бы называться Эрнестом, а между тем принужден носить грубое имя Игната, — почему это, как вы думаете? Я желал бы называться
князем де Монбаром, а между тем я только Лебядкин, от лебедя, — почему это? Я поэт, сударыня, поэт в
душе, и мог бы получать тысячу рублей от издателя, а между тем принужден жить в лохани, почему, почему? Сударыня! По-моему, Россия есть игра природы, не более!
— За то, что-с, как рассказывал мне квартальный, у них дело происходило так:
князь проигрался оченно сильно, они ему и говорят: «Заплати деньги!» — «Денег, говорит, у меня нет!» — «Как, говорит, нет?» — Хозяин уж это, значит, вступился и, сцапав гостя за шиворот, стал его
душить… Почесть что насмерть! Тот однакоче от него выцарапался да и закричал: «Вы мошенники, вы меня обыграли наверняка!». Тогда вот уж этот-то барин — как его? Лябьев, что ли? — и пустил в него подсвечником.
— Спасибо,
князь, спасибо тебе! А коли уж на то пошло, то дай мне разом высказать, что у меня на
душе. Ты, я вижу, не брезгаешь мной. Дозволь же мне,
князь, теперь, перед битвой, по древнему христианскому обычаю, побрататься с тобой! Вот и вся моя просьба; не возьми ее во гнев,
князь. Если бы знал я наверно, что доведется нам еще долгое время жить вместе, я б не просил тебя; уж помнил бы, что тебе непригоже быть моим названым братом; а теперь…
Весело было теперь
князю и легко на сердце возвращаться на родину. День был светлый, солнечный, один из тех дней, когда вся природа дышит чем-то праздничным, цветы кажутся ярче, небо голубее, вдали прозрачными струями зыблется воздух, и человеку делается так легко, как будто бы
душа его сама перешла в природу, и трепещет на каждом листе, и качается на каждой былинке.
—
Князь, вспомни суд божий, не погуби
души своей!
Морозов посмотрел на
князя с грустным участием, но видно было, что внутри
души своей он его одобряет и что сам не поступил бы иначе, если бы был на его месте.
— Ох-ох-ох! — сказал старик, тяжело вздыхая, — лежит Афанасий Иваныч на дороге изрубленный! Но не от меча ему смерть написана. Встанет
князь Афанасий Иваныч, прискачет на мельницу, скажет: где моя боярыня-душа, зазноба ретива сердца мово? А какую дам я ему отповедь? Не таков он человек, чтобы толковать с ним. Изрубит в куски!
— Послушай, Никита Романыч, ведь ты меня забыл, а я помню тебя еще маленького. Отец твой покойный жил со мной рука в руку,
душа в
душу. Умер он, царствие ему небесное; некому остеречь тебя, некому тебе совета подать, а не завидна твоя доля, видит бог, не завидна! Коли поедешь в Слободу, пропал ты,
князь, с головою пропал.
— Да будет же над тобой благословение божие, Никита Романыч! — сказал он, подымаясь со скамьи и обнимая
князя, — да умягчит господь сердце царское. Да вернешься ты невредим из Слободы, как отрок из пещи пламенной, и да обниму тебя тогда, как теперь обнимаю, от всего сердца, от всей
души!
— Так,
князь! Так,
душа моя! Видит бог, я люблю тебя! Еще одну стопу на погибель всех татар, что остались на Руси!