Неточные совпадения
Да, не женись,
душа моя, не женись, — кончил
князь Андрей.
— Но нельзя ждать,
князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son âme… Ah! c’est terrible, les devoirs d’un chrétien… [Подумайте, дело идет о спасении его
души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за
душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал
князю на обходившую наш фланг колонну французов.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход, Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции,
князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка
душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у
князя Василия — в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его
душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, — вопрос, насчет которого старый
князь всегда сам себя обманывал.
«Ах, что́ вы со мной сделали?» всё говорило оно, и
князь Андрей почувствовал, что в
душе его оторвалось что-то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо решил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтоб отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый
князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый
князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании;
князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне
души сожалея о том, видел одно дурное.
— А вот что́,
душа моя, — сказал
князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, — я здесь на биваках, я приехал только посмотреть.
— Да, это учение Гердера, — сказал
князь Андрей, — но не то,
душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что́ убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (
князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть… Вот что́ убеждает, вот что́ убедило меня, — сказал
князь Андрей.
— Однако пойдем садиться, — прибавил
князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что-то давно заснувшее, что-то лучшее что́ было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его
душе.
«И дела нет до моего существования!» подумал
князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему-то ожидая и боясь, что она скажет что-нибудь про него. — «И опять она! И как нарочно!» — думал он. В
душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противуречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.
Князь Андрей тотчас узнал его и в
душе его что-то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни.
Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало
князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в
душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел
князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей
душе прежней любви к ней. В
душе его вдруг повернулось что-то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежде, было серьезнее и сильнее.
Кутузов испуганно-открытыми глазами посмотрел на
князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля Божия над всеми нами!» Он тяжело, всею грудью вздохнул и помолчал. «Я его любил и уважал и сочувствую тебе всею
душой». Он обнял
князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его,
князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали, и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
— Ну, прощай, дружок; помни, что я всею
душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не
князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что́ нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. — Он опять обнял и поцеловал его. И еще
князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис Les chevaliers du Gygne.
Душа же
князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении.
Княжна Марья, выйдя от
князя Андрея, поняла вполне всё то, чтó сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь
душою к тому Вечному, Непостижимому, Которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Неточные совпадения
— За что он нас раскостил? — говорили одни, — мы к нему всей
душой, а он послал нас искать
князя глупого!
Он оставляет раут тесный, // Домой задумчив едет он; // Мечтой то грустной, то прелестной // Его встревожен поздний сон. // Проснулся он; ему приносят // Письмо:
князь N покорно просит // Его на вечер. «Боже! к ней!.. // О, буду, буду!» и скорей // Марает он ответ учтивый. // Что с ним? в каком он странном сне! // Что шевельнулось в глубине //
Души холодной и ленивой? // Досада? суетность? иль вновь // Забота юности — любовь?
«Так ты женат! не знал я ране! // Давно ли?» — «Около двух лет». — // «На ком?» — «На Лариной». — «Татьяне!» // «Ты ей знаком?» — «Я им сосед». — // «О, так пойдем же».
Князь подходит // К своей жене и ей подводит // Родню и друга своего. // Княгиня смотрит на него… // И что ей
душу ни смутило, // Как сильно ни была она // Удивлена, поражена, // Но ей ничто не изменило: // В ней сохранился тот же тон, // Был так же тих ее поклон.
Это — не наша, русская бражка, возбуждающая лирическую чесотку
души, не варево
князя Кропоткина, графа Толстого, полковника Лаврова и семинаристов, окрестившихся в социалисты, с которыми приятно поболтать, — нет!
С такою же силой скорби шли в заточение с нашими титанами, колебавшими небо, их жены, боярыни и княгини, сложившие свой сан, титул, но унесшие с собой силу женской
души и великой красоты, которой до сих пор не знали за собой они сами, не знали за ними и другие и которую они, как золото в огне, закаляли в огне и дыме грубой работы, служа своим мужьям —
князьям и неся и их, и свою «беду».