Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну что, скажи: к твоему
барину слишком, я думаю, много ездит
графов и князей?
— Это герои Великой Французской революции, а этот
господин —
граф Мирабо, — объяснил учитель и, усмехаясь, осведомился: — В ненужных вещах нашел, говоришь?
— Да! — говорил Захар. — У меня-то, слава Богу!
барин столбовой; приятели-то генералы,
графы да князья. Еще не всякого
графа посадит с собой: иной придет да и настоится в прихожей… Ходят всё сочинители…
Когда
граф Альмавива исчислил севильскому цирюльнику качества, которые он требует от слуги, Фигаро заметил, вздыхая: «Если слуге надобно иметь все эти достоинства, много ли найдется
господ, годных быть лакеями?»
— Постойте, постойте! новый гость, надо и ему дать билет, — и, легко соскочив со стула, взяла меня за обшлаг сюртука. — Пойдемте же, — сказала она, — что вы стоите? Messieurs, [
Господа (фр.).] позвольте вас познакомить: это мсьё Вольдемар, сын нашего соседа. А это, — прибавила она, обращаясь ко мне и указывая поочередно на гостей, —
граф Малевский, доктор Лушин, поэт Майданов, отставной капитан Нирмацкий и Беловзоров, гусар, которого вы уже видели. Прошу любить да жаловать.
Бывает, что и так не выходит — он титлу прибавит:
господин, или
граф, или князь, или дух тьмы.
Теперь эти имения при молодых
господах расплылись, но при старом
графе были очень значительные.
Граф. Не вполне так, но в значительной мере — да. Бывают, конечно, примеры, когда даже экзекуция оказывается недостаточною; но в большинстве случаев — я твердо в этом убежден — довольно одного хорошо выполненного окрика, и дело в шляпе. Вот почему, когда я был при делах, то всегда повторял
господам исправникам: от вас зависит — все,вам дано — все,и потому вы должны будете ответить — за все!
Как светская женщина, говорила она с майором, скромно старалась уклониться от благодарности старика-нищего; встретила, наконец, своих
господ,
графа и графиню, хлопотала, когда
граф упал в воду; но в то же время каждый, не выключая, я думаю, вон этого сиволапого мужика, свесившего из райка свою рыжую бороду, — каждый чувствовал, как все это тяжело было ей.
Вследствие его и досады, порожденной им, напротив, я даже скоро нашел, что очень хорошо, что я не принадлежу ко всему этому обществу, что у меня должен быть свой кружок, людей порядочных, и уселся на третьей лавке, где сидели
граф Б., барон З., князь Р., Ивин и другие
господа в том же роде, из которых я был знаком с Ивиным и
графом Б. Но и эти
господа смотрели на меня так, что я чувствовал себя не совсем принадлежащим и к их обществу.
— Тогда пусть напишет
графу министр юстиции [Министр юстиции — Дмитрий Васильевич Дашков (1784—1839), известный также своей литературной деятельностью.]! — настаивал на своем князь. — Не поручит же Егор Егорыч
господину Крапчику говорить то, чего нет!
Еще с 1825 году, когда я работал по моему малярному мастерству в казармах гвардейского экипажа и донес тогдашнему санкт-петербургскому генерал-губернатору Милорадовичу […
граф Милорадович Михаил Андреевич (1771—1825) — с. — петербургский генерал-губернатор, убитый декабристом П.Г.Каховским.] о бунте, замышляемом там между солдатами против ныне благополучно царствующего государя императора Николая Павловича, и когда
господин петербургский генерал-губернатор, не вняв моему доносу, приказал меня наказать при полиции розгами, то злоба сих фармазонов продолжается и до днесь, и сотворили они, аки бы я скопец и распространитель сей веры.
— Если
графу так угодно понимать и принимать дворян, то я повинуюсь тому, — проговорил он, — но во всяком случае прошу вас передать
графу, что я приезжал к нему не с каким-нибудь пустым, светским визитом, а по весьма серьезному делу: сегодня мною получено от моего управляющего письмо, которым он мне доносит, что в одном из имений моих какой-то чиновник
господина ревизующего сенатора делал дознание о моих злоупотреблениях, как помещика, — дознание, по которому ничего не открылось.
— Заключаю по письму дочери, которая мне пишет что
господина Звездкина отозвали в Петербург, и что он не возвратится более к нам, так как
граф Эдлерс прямо при всех изъявлял радость, что его освободили от этого взяточника.
Увы! тот
господин, кого Литвинов видел накануне в карете, был именно двоюродный брат княгини Осининой, богач и камергер,
граф Рейзенбах.
Боркин (встает). Пойду купаться… Прощайте,
господа… (
Графу.) У вас двадцать выходов есть… На вашем месте я через неделю имел бы тысяч двадцать. (Идет.)
Требование было и небольшое, но в то же время и не совсем легкое; но
граф услужил княгине, он достал ей такого француза, который превзошел все ее ожидания. Этот утешительный человек был французский гражданин monsieur Gigot, [
Господин Жиго (франц.)] которому здесь надо дать маленькое место. Ne le renvoyez раз, je vous prie! [Не отсылайте его, я вас прошу (франц.)] Он тут нужен.
— Ничего-с! — повторил еще раз Елпидифор Мартыныч, усаживаясь в кресло и приготовляясь, как видно, побеседовать. — К-х-ха! — откашлянулся он затем с каким-то особенным наслаждением и отнесся уже с разговорами к княгине. — Был я, сударыня, ваше сиятельство, у
графа Виктора Сергеевича на обеде; кушали у него: владыко с викарием, генерал-губернатор со свитой, разные
господа сенаторы…
Итак, я заключаю, говоря:
господа! у нас есть целая
графа, в которую мы относим мошенников и прочих людей без религии и нравственности.
— Ну, если,
граф, вы непременно этого хотите, то, конечно, я должен… я не могу отказать вам. Уезжайте же скорее отсюда,
господин Данвиль; советую вам быть вперед осторожнее: император никогда не любил шутить военной дисциплиною, а теперь сделался еще строже. Говорят, он беспрестанно сердится; эти проклятые русские выводят его из терпения. Варвары! и не думают о мире! Как будто бы война должна продолжаться вечно. Прощайте,
господа!
— О, в таком случае…
Господин Данвиль! я признаю себя совершенно виноватым. Но эта проклятая сабля!.. Признаюсь, я и теперь не постигаю, как мог Дюран решиться продать саблю, которую получил из рук своей невесты… Согласитесь, что я скорей должен был предполагать, что он убит… что его лошадь и оружие достались неприятелю… что вы… Но если
граф вас знает, то конечно…
— Смейтесь, смейтесь,
господин офицер! Увидите, что эти мужички наделают! Дайте только им порасшевелиться, а там французы держись! Светлейший грянет с одной стороны,
граф Витгенштейн с другой, а мы со всех; да как воскликнем в один голос: prосul, о procul, profani, то есть: вон отсюда, нечестивец! так Наполеон такого даст стречка из Москвы, что его собаками не догонишь.
— Что ж ты, братец! — закричал Ижорской, — давай сюда!.. Постой-ка! подписано:
граф Растопчин.
Господин адъютант! — продолжал он, — извольте прочесть ее во услышание всем!
— Представьте себе,
граф!
Господин Рено обидел меня ужасным образом, и когда я отыскал его квартиру, застал дома и стал просить удовлетворения…
— Послушайте,
граф! — перервал Рено, — можете ли вы меня удостоверить, что этот
господин точно капитан французской службы?
— Ах, это вы,
граф!.. — вскричал Зарецкой, узнав тотчас в офицере полковника Сеникура. — Как я рад, что вас вижу! Сделайте милость, уверьте
господина Рено, что я точно французской капитан Данвиль.
Граф Хвостиков между тем на средине освободившегося от толпы зала разговаривал с каким-то
господином, совершенно седым, очень высоким, худым и сутуловатым, с глазами как бы несколько помешанными и в то же время с очень доброй и приятной улыбкой.
Господин этот что-то с увлечением объяснял
графу. Тот тоже с увлечением отвечал ему; наконец, они оба подошли к Бегушеву.
Швейцар или, говоря точнее, переодетый больничный сторож, хоть
господа и кушали, пошел и отрапортовал, что приехал какой-то
граф просить о чем-то!..
— У нас скоро новая жилица будет!.. Больная дочь
графа!..
Барин приказывает мне за ней ходить!
Сказав ей, чтобы она сидела спокойно,
граф вошел в переднюю попечителя и приказал стоявшему там швейцару доложить
господам, что приехал
граф Хвостиков, — по вопросу о жизни и смерти.
— Guten Abend, meine Herren und meine Damen! [Добрый вечер,
господа и дамы! (немец.).] — произнесла, входя скромно, третья. Она была немка, и
граф захватил ее для каких-то ему одному известных целей.
Лакеи и Минодора сначала недоумевали, что такое
барин затевает; наконец это объяснилось, когда Бегушев объявил Минодоре, что привезут больную, умирающую дочь
графа Хвостикова и что она должна быть при ней безотлучно!
— Все идет отлично! Оставайся непременно ужинать, — шепнул прежде всего
граф Бегушеву, а потом присовокупил, показывая на товарища своего: —
Господин Долгов желает возобновить свое старое знакомство с вами!
— То есть, пожалуй, генерал-адъютант, штатский только: он статс-секретарь! — отвечал не без важности Янсутский. — Я, собственно, позвал этого
господина, — отнесся он как бы больше к
графу, — затем, что он хоть и надутая этакая скотина, но все-таки держаться к этаким людям поближе не мешает.
— Извините, что я вас обеспокоил, — начал
граф очень серьезным тоном, — я хотел вас спросить, какой вы в усадьбе и в доме
господина Эльчанинова делали обыск?
— И прекрасно, — подхватил
граф. Потом, обратившись к исправнику, прибавил: — А я вас прошу еще, чтобы нога ваша не была в усадьбе
господина Эльчанинова, иначе мы с вами поссоримся.
Граф Юрий Петрович Сапега был совсем большой
барин по породе, богатству и своему официальному положению, а по доброте его все почти окружные помещики были или обязаны им, или надеялись быть обязанными.
— Ах, monsieur Эльчанинов, — произнес ласково
граф, сидевший уже во фраке и завитой на диване, ожидая гостей. — Очень рад вас видеть на моем вечере, хоть и не звал вас по нежеланию вашему встречаться с здешними
господами.
Господь бог нам всем, у себя наверху, двойную итальянскую бухгалтерию ведет: приход и расход — все у него разнесено по
графам.
— Я не скажу, чтобы
граф Алексей Петрович был фальшивый человек. Но он поневоле кажется таким, потому что все вы,
господа, стараетесь видеть в нем не то, что он есть на самом деле. В его юродивости видят оригинальный ум, в фамильярном обращении — добродушие, в полном отсутствии взглядов видят консерватизм. Допустим даже, что он в самом деле консерватор восемьдесят четвертой пробы. Но что такое в сущности консерватизм?
— Слушаю-с, — говорю, —
господин полковник, я пойду к
графу Сакену и доложу все, как дело было, и объясню, чему я подчинился — все доложу по совести. Может быть, он иначе взглянет.
Ольга Петровна(сейчас же утирает слезы и, приотворив дверь в соседнюю комнату, говорит директорам). Войдите сюда,
господа!..
Граф ушел наверх!
Граф(видимо, опять соскучившийся слушать Мямлина и обращаясь к Андашевскому). Вы завтра же потрудитесь сказать, чтобы о назначении
господина Мямлина составили доклад.
Владимир Иваныч. Потом превосходно будет: я двадцать таких писачек, как Шуберский, найду и заставлю их называть в газетах прямо уже по имени
господина Андашевского; мало того, я документ этот лично принесу к
графу и скажу, что получил его по городской почте для доставления ему.
— «В настоящем случае, говорю, есть еще одно довольно важное обстоятельство: ведомство наше, как небезызвестно вашему сиятельству, преобразовано, устроено и организовано исключительно мною и
господином Вуландом, и если бы
господин Вуланд был жив, то при теперешних обстоятельствах и вопроса никакого не могло бы быть: мне бы дали какое-нибудь назначение, а
господин Вуланд сел бы на мое место, и дела пошли бы точно так же, как и теперь идут; но
господин Вуланд умер, вновь назначенные директора — люди совершенно неопытные, я уйду, сам
граф стар и болен.
Ольга Петровна. Как это приятно! Все-таки это творчество, поэзия, а не сухая служебная проза!.. Однако я слышу,
граф идет! Уйдите,
господа!
Владимир Иваныч. Непременно-с это было, потому что
граф очень любил Янсона и вдруг ни с того, ни с сего возненавидел его!.. Ту же самую маску
господин Андашевский, вероятно, носил и пред Марьей Сергеевной: пока та была молода, недурна собой, — женщина она с обеспеченным состоянием и поэтому денег от него не требовала, — он клялся ей в своей любви и верности, а теперь себе, вероятно, приискал в невесты какую-нибудь другую дуру с огромным состоянием или с большими связями.
Граф. И пусть себе думают, что хотят! Я на болтовню этих
господ никогда не обращал никакого внимания и обращать не буду.
Граф. На
господина Вуланда теперь сваливаете!..
Господин Вуланд заставлял вас писать?
Граф(подумав немного и обращаясь к директорам). Дочь,
господа, приехала: прошу на время выйти!